Введение. История русского литературного языка как научная дисциплина и как учебный предмет

История русского литературного языка сложилась как особая научная дисциплина, отделившаяся от общей истории русского языка лишь в послеоктябрьский период, преимущественно в 30-40-е годы нашего века. Правда, и до этого делались попытки представить ход развития русского литературного языка во всем его объеме, и особенно развитие современного русского литературного языка.

Первым из языковедов-русистов, разработавших курс “Истории русского литературного языка” (начиная с языковой ситуации в Киевской Руси и кончая языком современной русской литературы до поэта Надсона), был проф. А. И. Соболевский. Однако подготовленный к печати курс лекций, по-видимому, нигде не был прочитан и остался в рукописи. Сейчас рукопись эта готовится к публикации А. А. Алексеевым, она датируется 1889 г.

История русского литературного языка XVII-XIX вв. в начале нынешнего столетия исследована профессором Е. Ф. Будде, сосредоточившим свое внимание исключительно на изучении языка произведений выдающихся писателей. К сожалению, названная книга справедливо критикуется как случайный набор языковых фактов, фонетических, морфологических и иногда лексических, не освещающих развития русского литературного языка как единой стилистической системы, и поэтому, конечно, не может быть признана основополагающей в развитии науки о русском литературном языке.

Если понимать под предметом истории русского литературного языка опыты по осмыслению путей и итогов исторического существования языка русской письменности - языка памятников художественной литературы по преимуществу, - то можно считать, что эта научная дисциплина имеет более отдаленные истоки развития. Выяснению этих истоков была в свое время посвящена статья В. В. Виноградова.

Однако обобщение разнородных познаний, накапливавшихся филологами-русистами в процессе изучения языка письменных памятников и произведений искусства слова за все время развития русской литературы, было осуществлено исследователями лишь в тридцатые годы нашего века. Первой попыткой уложить в систему сложный и разнообразный языковой материал, относящийся к истории русского литературного языка XVIII и XIX вв., явилась монография В. В. Виноградова “Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков” (1-е изд.-М., 1934; 2-е изд -М" 1938).

Одновременно с этим в первой половине 30-х годов было пересмотрено традиционное представление о том, что литературным языком для всего древнерусского периода, по XVII в. включительно, являлся церковнославянский язык. С наибольшей определенностью и четкостью эту мысль сформулировал акад. А. А. Шахматов. Ученый считал, что русский литературный язык-это перенесенный на русскую почву церковнославянский (по происхождению древнеболгарский) язык, в течение веков сближавшийся с живым народным языком и постепенно утративший и утрачивающий свое иноземное обличие.

Сопоставив функционирование церковнославянского языка на русской почве с аналогичным употреблением латыни в качестве литературного языка у народов Западной Европы в средние века, А. А. Шахматов утверждал, что с церковнославянским языком в России дело обстояло иначе: из-за его близости к русскому он никогда не был чужд народу, как средневековая латынь, например, германцам и славянам. С первых лет своего существования на русской почве церковнославянский язык неудержимо ассимилируется русской народной речи - ведь говорившие на нем русские люди не могли отграничить ни свое произношение, ни свое словоупотребление от произношения и словоупотребления усвоенного ими церковного языка. Как доказывают письменные памятники XI в., уже тогда произношение церковнославянского языка обрусело, утратило чуждый русской речи характер; уже тогда русские люди обращались с церковнославянским языком как со своим достоянием, не прибегая к помощи иностранных учителей для его усвоения и понимания.

Традиционную точку зрения на образование древнерусского литературного языка из предшествовавшего ему по времени и по общественному функционированию языка церковнославянского разделяло до 30-х годов громадное большинство русских филологов - как историков языка, так и историков русcкой литературы. И лишь С. П. Обнорский попытался противопоставить традиционной теории гипотезу об исконно русском, восточнославянском характере первоначально сложившегося древнерусского литературного языка в статье “Русская Правда, как памятникрусского литературного языка” (1934 г.).

Рассмотрев в данной работе язык древнейшего русского юридического памятника, С. П. Обнорский установил в фонетике и морфологии “Русской Правды” по списку “Новгородской Кормчей” 1282 г. безусловное преобладание собственно русских речевых черт над старославянскими (древнеболгарскими) и сделал обобщающий вывод о природе русского литературного языка старшей формации (его термин). Этот древнерусский литературный язык, по мнению ученого, сложился на севере и лишь впоследствии в процессе своего роста испытывал воздействие византийскоЬолгарской речевой культуры. Оболгарение русского литературного языка, как полагал С. П. Обнорский, шло постепенно с постоянным усилением.

В выводах своей статьи С. П. Обнорский показал целостную перспективу процесса развития древнерусского литературного языка с его постепенным ославяниванием в течение XIII- XVI столетий и с дальнейшим приближением к народно-разговорной речи уже в новое время.

Идея о первоначальной восточнославянской речевой основе древнерусского литературного языка старшей формации, была последовательно развита С. П. Обнорским в статьях, появившихся в 1930-е годы: “Язык договоров русских с греками” и “"Слово о полку Игореве" как памятник русского литературного языка”.

Гипотеза С. П. Обнорского вызвала критику ряда специалистов. Так, эти положения не поддержал А. М. Селищев. Подробно проанализировал взгляды С. П. Обнорского на возникновение древнерусского литературного языка в сопоставлении с идеями А. А. Шахматова С. И. Бернштейн во вступительной статье к четвертому изданию “Очерка современного русского литературного языка” С И. Бернштейн указывал, что гипотеза С. П. Обнорского опирается пока только на анализ двух памятников и оперирует преимущественно данными фонетики и морфологии Необходимо расширить круг изучаемых памятников и обратить внимание на такие аспекты языка, как синтаксис и лексика, анализ которых позволит с большим основанием судить о подлинной основе литературного языка В итоге гипотеза С. П. Обнорского, диаметрально противоположная традиционной теории, была оценена как “не менее правдоподобная, но неспособная ее опровергнуть без дальнейшего обоснования”

Критику С. П. Обнорский в известной мере учел в позднейших трудах, в особенности в монографии “Очерки по истории русского литературного языка старшего периода” В названной книге рассмотрению подвергся язык четырех основополагающих произведений древнерусской письменности “Русской правды” (в более древней, краткой редакции), сочинений Владимира Мономаха, “Моления Даниила Заточника” и “Слова о полку Игореве” Наряду с исследованием черт фонетики и морфологии автор обращает внимание также на синтаксис и лексику произведений Осветив по новому ряд высказанных им в более ранних работах положений, в частности указав на значительность воздействия на древнерусский литературный язык старшего периода языка старославянского, С. П. Обнорский в предисловии к монографии продолжает настаивать на гипотезе о собственно русской основе древнерусского литературного языка Он считал, что эта гипотеза имеет большое методологическое значение стоя на ложном пути, по его мнению, ученые усматривали истоки русского литературного языка в церковнославянском, в изучении языка памятников методологически неправильно ставили вопрос о рамках русских элементов в том или ином памятнике. По мнению С. П. Обнорского, необходимо в равной мере освещать и вопрос о доле церковнославянизмов в языке каждого памятника “Тогда на объективную почву исследования, - писал он, - будет поставлена общая проблема об истории церковнославянизмов в нашем языке, ибо представление об их влиянии у нас преувеличено Многие церковнославянизмы, свидетельствуемые теми или иными памятниками письменности, имели значение условных, изолированных фактов языка, в его систему не входили, а в дальнейшем вовсе выпали из него, и сравнительно немногие слои их прочно вошли в обиход нашего литературного языка”

Гипотеза, выдвинутая С. П. Обнорским, в трудах 1940 х- начала 1950-х годов нашла широкое признание (см гл 3, с 34).

Одновременно с С. П. Обнорским рассмотрением языка тех же письменных памятников и исследованием проблемы древнерусского литературного языка занимался Л. П. Якубинский, капитальный труд которого был издан посмертно в 1953 г. В отличие от С. П. Обнорского, Л. П. Якубинский признавал господство старославянского языка в качестве государственного языка Киевской Руси вплоть до конца XI в, когда, особенно в правление Владимира Мономаха, старославянский язык был вытеснен из обязательного государственного употребления собственно древнерусским литературным языком. Примечательно, что свои выводы Л. П. Якубинский строил преимущественно на основании анализа языка тех же памятников, которые были в поле зрения С. П. Обнорского

В предвоенные годы включил в круг своих исследовательских интересов проблемы истории нового русского литературного языка Л. А. Булаховский В 1936 г он опубликовал “Исторический комментарий к литературному русскому языку”, до сих пор служащий ценным энциклопедическим пособием.Предметом специального изучения для этого ученого явился русский литературный язык первой половины XIX столетия, времени наиболее интенсивного развития русского литературного языка как языка русской нации

С особенной тщательностью начинает разрабатываться проблема русского литературного языка в начале 1950-х годов В эти годы обращается к истории русского литературного языка (преимущественно древнего времени) Б. А. Ларин, читавший лекционный курс по названной дисциплине на филологическом факультете Ленинградского университета в 1949/50 и в 1950/51 учебных годах. Эта работа была недавно опубликована на базе студенческих записей коллективом его учеников Курс лекций Б. А. Ларина отличается глубиной, своеобразной трактовкой традиционно признававшихся решенными кардинальных вопросов, пристальностью лингвистического анализа памятников древнерусской письменности различных стилей и видов

Языку и стилю крупнейших писателей-реалистов XIX в. в те же годы посвящают свои монографические исследования А. И. Ефимов и С. А. Копорский.

Многие общие проблемы истории русского литературного языка плодотворно разрабатывает в своих статьях и монографиях В. В. Виноградов.

Общий исторический очерк развития русского литературного языка представлен в монографии Г. О. Винокура. Им же написаны исследовательские главы, посвященные характеристике отдельных периодов развития русского литературного языка, в томах академической “Истории русской литературы”.

Параллельно с исследованиями теоретического направления развивалась в те же годы и история русского литературного языка как учебная дисциплина на филологических факультетах университетов и на факультетах русского языка и литературы педагогических институтов. Назовем учебные пособия С. Д. Никифорова, А. И. Ефимова, И. В. Устинова.

В 1949 г. Институт русского языка АН СССР начал издавать регулярную научную серию трудов под общим заглавием “Материалы и исследования из истории русского литературного языка”. Первый том был посвящен изучению языка писателей предпушкинской поры-Карамзину и его современникам. Во втором томе содержались исследования языка и стиля виднейших писателей XVIII-первой половины XIX в.-Ломоносова, Радищева, Плавильщикова, Пушкина, Лермонтова, раннего Гоголя, а также работы, вводившие в научный оборот новые материалы, извлеченные из не обследовавшихся до той поры лексикографических источников. В третьем томе публиковались труды о языке писателей пушкинской эпохи - поэтов-декабристов, Пушкина, Гоголя, Лермонтова и Белинского. В четвертом томе освещались вопросы языка и стиля писателей середины и второй половины XIX в.

Новым подходом к проблемам истории русского литературного языка характеризуются конец 1950-х-1960-е годы. В это время вовлекаются в орбиту изучения новые источники-грамоты на бересте, в связи с чем возникает вопрос о том, как следует квалифицировать их язык.

Совершенствуется научная методология в подходе к языку традиционно изучавшихся памятников письменности. Отграничивается понятие “история литературного языка” от смежных с ним. От истории литературного языка отделяется как новая научная дисциплина наука о языке художественной литературы и соответственно история языка художественной литературы. Эти проблемы отразились в докладах, с которыми выступал на IV Международном съезде славистов в Москве акад. В. В. Виноградов.

Наряду с историей русского литературного языка развиваются аналогичные научные дисциплины и на основе других старописьменных языков народов СССР, в частности украинского и белорусского литературных языков.

Определенным положительным моментом в разработке проблем истории русского литературного языка на данном хронологическом отрезке по сравнению с предшествующими годами мы можем назвать освобождение от односторонности в трактовке древнейшего типа русского литературного языка - от признания его либо только старославянским, либо исконно русским. Так, В. В. Виноградов на IV Международном съезде славистов в 1958 г. говорил о двух типах древнерусского литературного языка - книжно-славянском и народно-литературном. Другие ученые, например Е. Г. Ковалевская, называют три типа литературно-письменного языка киевской эпохи, признавая третьим типом ту его разновидность, которая закрепилась в деловой и юридической письменности, развивавшейся почти исключительно на восточнославянской основе.

Достижением можно считать признание необходимости различать как в плане общественного функционирования, так и в плане структуры литературный язык периода до образования нации (литературно-письменный язык, обслуживавший потребности народности) и после образования нации (национальный литературный язык). Данный тезис был развит на материале различных славянских языков в докладе акад. В. В. Виноградова на V Международном съезде славистов в Софии в 1963 г.

Как важный шаг в изучении развития норм русского литературного языка XIX в. должна рассматриваться коллективная работа в пяти выпусках, изданная в 1964 г. под общим заголовком “Очерки по исторической грамматике русского литературного языка”. Это единственное в своем роде исследование, ибо в нем показаны изменения норм русского литературного языка названной эпохи безотносительно к творчеству выдающихся мастеров слова и к их произведениям.

Назовем также труд проф. Ю. С. Сорокина, посвященный развитию лексики русского литературного языка в XIX в. Работа эта, несомненно, представляет глубокий интерес, рассматривая словарный состав языка как развивающуюся систему.

В 60-е гг.-. появляются работы отдельных зарубежных языковедов-русистов-Б., О. Унбегауна, Г. Хютль-Ворт и др. Труды этих авторов носят главным образом негативный характер, в них опровергается и отвергается научное осмысление истории русского литературного языка, общепринятое в советском языкознании. Глубоко обоснованный отпор этим выпадам был дан в свое время в статьях В. В. Виноградова, Л. П. Жуковской, Е. Т. Черкасовой.

По нашему мнению, наибольшее значение имеет статья Л. П. Жуковской. Эта работа принципиально важна для историков русского языка древнейшего периода. Л. П. Жуковская, опираясь на произведенные ею исследования одного из главных традиционных памятников древнерусской письменности - “Мстиславова евангелия” (1115-1117 гг.), устанавливает в данном памятнике богатую языковую вариативность на уровне лексики, грамматики, фонетики и орфографии, тем самым показывая, что и в памятники традиционной книжности, которые были включены в общий процесс развития русского языка, вносились черты народно-разговорной речи. Следовательно, эти памятники могут быть признаны не только памятниками русского письма, но и древнерусского литературного языка, наряду с памятниками оригинального происхождения. Русско-церковнославянское двуязычие, по мнению исследовательницы, появляется лишь позднее, в XIV-XV вв., когда оба эти языка в сильной степени стали отличаться друг от друга. Более подробно эти доводы развиты и изложены в монографии Л. П. жуковской.

Значимость древнеславянского литературно-письменного языка как общего литературного языка южных и восточных славян на ранних этапах их исторического существования подчеркивается в ряде работ Н. И. Толстого,- М. М. Копыленко и наших.

В 60-70-х годах появились труды И. Ф. Протченко о развитии лексики и словообразования в русском языке советской эпохи.

В течение этих же десятилетий продолжали создаваться и переиздаваться учебные пособия по истории русского литературного языка: кроме книги А. И. Ефимова, названной выше, несколькими изданиями выходили в свет учебники и пособия, составленные А. И. Горшковым, А. В. Степановым, А. Н. Кожиным. Упомянем также пособия Ю. А. Бельчикова, Г. И. Шкляревского, Е. Г. Ковалевской.

В течение самых последних -лет курс “Истории русского литературного языка” начал изучаться в университетах социалистических стран. По этому курсу были составлены учебники, отвечающие методологическим требованиям марксистско-ленинской теории, в Германской Демократической Республике,в Польше и в Болгарии.

Принципиально важное значение имеет статья А. И. Горшкова “О предмете истории русского литературного языка”.

Содержание истории русского литературного языка как научной дисциплины заключается в раскрытии “внешней истории” языка (противопоставляемой “внутренней истории”, рассматривающейся в курсах исторической грамматики и исторической фонетики и лексикологии русского языка). История русского литературного языка призвана прослеживать все исторические изменения в условиях общественного функционирования литературного языка на всех этапах социального развития данного речевого коллектива (народности или нации). Так как одним из признаков развитого литературного языка является его многофункциональность, то одна из важных задач, встающих перед историками литературного языка, заключается в прослеживании возникновения и развития его функциональных стилей.

В основу истории русского литературного языка как научной дисциплины положен марксистский тезис единства языка и сознания и марксистско-ленинское учение о нациях и национальных языках. Развитие языка неразрывно связано сжизнью народа - творца и носителя языка. Именно на материале истории литературных языков этот диалектико-материалистический тезис познается с особой ясностью и силой. История литературного языка тесно связана с историей народности или нации, с историей ее культуры, литературы, науки и искусства. Изменения в условиях общественного функционирования литературных языков определяются в конечном счете и опосредованно этапами социального развития общества.

Современный русский литературный язык, обладающий большим богатством выразительных и изобразительных средств, выступает в качестве высшей формы языка общенародного и отличается от последнего тем, что это язык, “обработанный мастерами слова”.

Отграничивая понятие “литературный язык” от близкого ему понятия “язык художественной литературы”, мы вместе с тем сознаем, что одним из отличительных свойств художественности в языке должна быть признана эстетическая функция слова, присущая каждому языковому факту в произведениях искусства слова.

Таким образом, не следует превращать историю литературного языка в серию очерков по языку отдельных писателей. Но вместе с тем нельзя забывать и о том, что, по определению В. И. Ленина, “закрепление в литературе” следует считать важнейшим признаком языка нации. Правильно также заявление В. Г. Белинского о том, что появление каждого нового крупного писателя создает условия для поступательного развития всего литературного языка в целом.

Одна из главных задач, стоящих перед историей русского литературного языка как научной дисциплины, показ того, кто именно из мастеров слова и как “обрабатывал” общенародный русский язык, чтобы он стал “великим и могучим” языком, по единодушному отзыву русских и зарубежных писателей и ученых.

Литературный язык, будучи высшей ступенью речевого общения для того или иного общественного коллектива на определенном этапе социального развития, противопоставляется различным “низшим”, некодифицированным речевым средствам, не отражаемым обычно в письменности. Письменная закреп-ленность рассматривается как обязательный и наиболее показательный признак литературного языка как такового. Однако на определенном историческом этапе создается и устно-разговорная разновидность литературного языка, вступающая в непрерывное взаимодействие с его высшей, письменной формой. Задача историков русского литературного языка-проследить и за указанным взаимодействием, отраженным в творчестве мастеров слова. Вместе с тем происходит и постоянное взаимодействие литературного языка, подчиненного строго упорядоченным нормам словоупотребления, с речевыми формами некодифицированного общения людей. Изучение и этого взаимодействия тоже должно рассматриваться в круге задач, поставленных перед исследователями литературного языка.

Целью нашей работы является дать краткий очерк истории русского литературного языка (в традиционном понимании этого термина) за все время его развития, с Х по XX вв., в связи с историей русского народа, главным образом-с литературой, используя при этом новые, ранее не привлекавшиеся к историко-языковому изучению письменные памятники, преимущественно для донационального периода развития русского языка. Такими произведениями древнерусской литературы, язык и стиль которых еще не изучены, являются “Слово о Законе и Благодати” митрополита Илариона (XI в.), “Сказание о Борисе и Глебе” (XI-XII вв.), “Слово о погибели Рускыя земли” (XIII в.), “Похвала княаю Ивану Калите” (XIV в.), “Слово иное” и “Повесть о купце Харитоне Белоулине” (XVI в.). Особый раздел отведен исследованиям языка и стиля грамот на бересте, новонайденных исторических источников.

При изучении национального периода развития русского литературного языка отдельная глава посвящена лингвистическому наследию В. Г. Белинского и выяснению его роли в истории русского литературного языка.

Впервые включается в лингвоисторическое изучение язык и стиль произведений В. И. Ленина. Язык трудов великого вождя пролетарской революции органически связан со всем ходом развития русского литературного языка предшествующей эпохи и открывает собою развитие русского литературного языка советского периода.

В заключительной главе книги мы пытаемся проследить за тем, как изменения в общественных функциях русского литературного языка, произошедшие после Великой Октябрьской социалистической революции, отразились в его лексике и отчасти в грамматическом строе.

Таким образом, мы предлагаем вниманию читателей в краткой форме возможно более полный очерк развития, становления и исторических судеб литературного языка нашего народа в тесной связи и во взаимодействии с его историей. Как нам удалось справиться с поставленными перед собою задачами, предоставим судить читателям.

Глава первая. Периодизация истории русского литературного языка

История литературного языка обнаруживает те органические отношения, которые на всех этапах общественного развития существуют между языком и историей народа. В словарном составе литературного языка, в его функциональных стилях ярче и заметнее всего отражаются те события, которыми ознаменованы определенные поворотные этапы в жизни народа. Формирование книжной литературной традиции, ее зависимость от смены общественных формаций, от перипетий классовой борьбы сказывается в первую очередь на общественном функционировании литературного языка и его стилистических ответвлений. Развитие культуры народа, его государственности, его искусства, и в первую очередь искусства слова-литературы, накладывает неизгладимую печать на развитие литературного языка, проявляясь в совершенствовании его функциональных стилей. Следовательно, периодизация истории русского литературного языка может строиться не только на базе тех этапов, которые переживает общенародный язык в результате объективных процессов внутреннего спонтанного развития его основных структурных элементов - звукового строя, грамматики и словарного состава, - но и на соответствиях между этапами исторического развития языка и развития общества, культуры и литературы народа.

Периодизация истории русского литературного языка до сих пор почти не служила предметом специального научного исследования. Те исторические этапы, которые фиксируются, вузовскими программами по истории русского литературного языка, намечены в статье В. В. Виноградова “Основные этапы истории русского языка”. В курсе лекций А. И. Горшкова мы находим периодизацию истории русского литературного языка согласно действовавшим в те годы вузовским учебным программам: 1. Литературный язык древнерусской (древневосточносла-вянской) народности (X-начало XIV вв.); 2. Литературный язык русской (великорусской) народности (XIV-середина XVII вв.); 3. Литературный язык начальной эпохи формирования русской нации (середина XVII-середина XVIII вв.); 4. Литературный язык эпохи образования русской нации и общенациональных норм литературного языка (середина XVIII-начало XIX вв.); 5. Литературный язык русской нации (середина XIX в.-по наши дни).

Позволим себе сделать отдельные критические замечания по поводу предлагаемой периодизации истории русского литературного языка. Прежде всего нам кажется, что в этой периодизации недостаточно учтена связь истории языка с историей народа. Выделяемые периоды соответствуют, скорее, имманентному развитию структурных элементов общенародного русского языка, чем развитию собственно языка литературного, которое немыслимо без неразрывной связи с историей русской государственности, культуры и в первую очередь истории русской литературы. Во-вторых, указанная периодизация страдает излишней дробностью и механистичностью, в ней искусственно разрываются на отдельные обособленные периоды такие этапы языкового исторического развития, которые должны были бы рассматриваться в неразрывном единстве.

Изложим нашу концепцию периодизации истории русского литературного языка в неразрывной связи с историей русского народа, его культуры и литературы.

Нам кажется наиболее целесообразным подразделить всю тысячелетнюю историю нашего литературного языка не на пять, а всего на два основных периода: период донационального развития русского литературно-письменного языка и период его развития как языка национального. Гранью между обоими намечаемыми периодами естественно было бы признавать время около середины XVII в., откуда, по известному определению В И. Ленина, начинается “новый период русской истории”.

Закономерности развития славянских литературных языков, благодаря которым отличаются в них донациональные и национальные периоды, прослежены и обоснованы в докладе В. В Виноградова, сделанном им на V Международном съезде славистов в Софии. Различия эти достаточно заметны и характерны. К числу наиболее существенных следует отнести появление в национальный период развития литературного языка его устно-разговорной формы, которая как средство.устного всенародного общения между членами языкового коллектива, по-видимому, отсутствовала в древнюю эпоху, когда письменно-литературная форма языка непосредственно соотносилась с диалектной разговорной речью и противопоставлялась этой последней.

В последние годы была предложена чл.-кор. АН СССР Р. И. Аванесовым особая периодизация древнейшего этапа развития русского литературного языка. В докладе на VII Международном съезде славистов в Варшаве (1973 г.), выдвигая на передний план соотношения между древнерусским (древневосточнославянским) книжным типом языка, языком собственно литературным и языком народно-диалектным, названный ученый предложил следующее хронологическое разделение эпохи: XI в.-первая половина XII в.; вторая половина XII в.-начало XIII в.; XIII-XIV вв. Основано данное деление на все более и более, по мнению Р. И. Аванесова, углубляющемся расхождении книжно-письменного и народно-диалектного языка с учетом жанровых разновидностей письменных памятников, которые строго разграничены в функциональном отношении.

Членение истории русского литературного языка на донациональный и национальный периоды развития достаточно широко принято как советскими, так и зарубежными историками русского, языка.

Что касается того решительного отграничения эпохи развития литературного языка русской народности (XIV-XVII вв. - обычно называемый Московским периодом) от предшествующего времени, предлагаемого лекциями А. И. Горшкова и вузовской программой, то с этим согласиться нельзя, прежде всего исходя из закономерностей развития собственно литературно-письменного языка данной эпохи. Именно литературный язык Московского периода неразрывно связан с литературным развитием всей предшествующей поры. Ведь мы знаем о единстве литературы, отражаемой этим языком, т. е. той древнерусской литературы XI-XVII вв., в которой наблюдаются одни и те же литературные процессы, бытование и переписывание одних и тех же текстов, возникших еще в XI или XII вв. в древнем Киеве, а переписывавшихся и бытовавших в Московской Руси, на севере и к северо-востоку от Киева, и в XIV в. (“Лаврентьевская летопись”), и в XVI в (“Слово о полку Игореве”) и даже в XVII в. (“Моление Даниила Заточника”). То же относится и к таким переводным произведениям Киевской эпохи, как “История Иудейской войны” Иосифа Флавия, “Александрия” или “Девгеньево деяние”, которые, несомненно, возникли в XII-XIII вв., большинство же списков восходит к XV- XVII вв. Таким образом, единство древнерусской литературы на всем протяжении развития с XI по XVII в. обеспечивало и единство традиции древнерусского литературно-письменного языка вплоть до середины XVII в.

Слишком дробное подразделение периодов развития русского литературного языка национального периода, предлагаемое А. И. Горшковым, тоже не может быть признано достаточно обоснованным. Так, нам думается, нецелесообразно отделять резкой гранью язык второй половины XIX в. от предшествующей пушкинской эпохи, когда, несомненно, уже закладываются основы развития лексико-семантической и стилистической системы русского национального литературного языка, продолжающей существовать и в наши дни.

Итак, согласно нашему, убеждению, наиболее рационально выделение лишь двух, главных и основных периодов развития русского литературного языка: периода донационального, или периода развития литературно-письменного языка народности (вначале народности древнерусской, общевосточнославянской, а затем, с XIV в., народности великорусской), иначе древнерусского литературно-письменного языка до XVII в., и периода национального, охватывающего развитие русского литературного языка в собственном смысле этого термина, как национального языка русской нации, начиная примерно с середины XVII в. по наши дни.

Естественно, что в каждом из названных основных периодов развития русского литературного языка выделяются более мелкие подпериоды развития. Так, донациональный период распадается на три подпериода. Подпериод киевский (с Х по начало XII в.) соответствует историческому существованию единой восточнославянской народности и относительно единого древнерусского (Киевского) государства. Названный подпериод легко вычленяется и по такому заметному структурному признаку, как “падение глухих”, или изменение редуцированных гласных ъ и ь в полные гласные в сильных позициях и в нуль звука в слабых позициях, что, как известно, приводит к решительной перестройке всей фонологической системы древнерусского общенародного языка.

Второй подпериод падает на время с середины XII по середину XIV в., когда заметно проявляются в литературно-письменном языке диалектные ответвления единого восточнославянского языка, приведшие в конце концов к образованию отличающихся друг от друга по чертам фонетики, морфологии и лексики зональным разновидностям древнерусского литературно-письменного языка в эпоху феодальной раздробленности.

Третий подпериод развития литературно-письменного языка приходится на XIV-XVII вв. Для северо-востока-это язык Московского государства, в остальных областях восточнославянского заселения-это начальные основы впоследствии развившихся самостоятельных национальных языков восточнославянских народностей (белорусский и украинский), выступающие в XV-XVII вв. в качестве письменного языка всего Литовско-Русского государства, или “проста русска мова”, обслуживавшая как будущих белоруссов, так, и предков украинской народности.

Национальный период развития русского литературного языка также можно подразделить на три подпериода. Первый из них охватывает середину, или вторую половину XVII в., до начала XIX в. (до эпохи Пушкина). К этому времени в основном установились фонетическая и грамматическая системы русского общенародного языка, однако в литературном, письменном языке продолжают чувствоваться с достаточной силой следы ранее сложившейся традиции в формах церковнославянской и деловой русской речи. Это подпериод переходный, под-период постепенного установления и образования всесторонних норм современного русского литературного языка как языка нации.

Второй подпериод можно было бы назвать, пользуясь удачным определением, которое было намечено у В. И. Ленина, временем “от Пушкина до Горького”. Это время с 30-х годов XIX в. до начала XX в., конкретнее, до эпохи пролетарской революции, положившей конец господству помещиков и буржуазии, время развития русского литературного языка как языка буржуазной нации. В эти годы с особенной интенсивностью обогащался словарный состав языка, развивавшегося на основе широкого демократического движения, в связи с расцветом русской литературы и демократической публицистики.

И, наконец, вычленяется третий подпериод в истории русского литературного языка, начинающийся со времени подготовки и осуществления пролетарской революции, подпериод советский, продолжающийся и в наши дни.

Такова в общих чертах периодизация истории русского литературного языка, которая кажется нам наиболее приемлемой.

Глава вторая. Начало письменности у восточных славян как основная предпосылка возникновения литературного языка

Вопрос о начале письменности у предков русского народа- древних восточнославянских племен - имеет непосредственное отношение к истории русского литературного языка: письменность является необходимой предпосылкой появления письменно-литературного языка. До недавнего времени историческая наука, отвечая на вопрос, когда и в связи с чем появилась своя система письма у восточных славян, указывала на относительно позднее возникновение собственной письменности на Руси, связывая ее начало с воздействием христианской религии и церкви. Согласно этому традиционному взгляду, восточнославянская письменность начинает развиваться лишь с самого конца Х в. на основе старославянской, или древнецерковнославянской, системы письма, полученной восточными славянами в готовом виде в период так называемого крещения Руси, которое приурочивалось на основании сообщений летописи к 989 г. Однако уже давно у историков стали накапливаться факты, которые не подтверждали этого традиционного взгляда и наводили на предположение о более раннем возникновении письма у восточных славян. В течение последних двух десятилетий данные подобного рода все увеличиваются в числе, и настало время их подытожить и систематизировать. Свидетельства о более раннем начале письменности у восточных славян, чем то, что предполагалось научной традицией, могут быть сведены к трем группам: данные, извлекаемые из традиционных письменных источников по истории древнерусского общества; данные, добытые новейшими археологическими исследованиями; известия иностранных писателей-современников, сообщавших сведения о Древней Руси. Под традиционными источниками по древнейшему периоду Руси мы подразумеваем прежде всего такой ценнейший исторический памятник, как “Начальная летопись”, или “Повесть временных лет”, созданная в Киеве в конце XI-начале XII в. В состав этого сложного памятника вошли тексты договоров, заключенных древнейшими киевскими князьями, жившими задолго до крещения Руси, с византийской империей.

Ученые, стоявшие на традиционной точке зрения, например акад. В. М. Истрин, полагали, что тексты этих договоров первоначально создавались на греческом языке, а затем при составлении “Повести временных лет”, в начале XII в., могли быть извлечены из киевских княжеских архивов и лишь тогда переведены на древний славяно-русский литературный язык для включения их в летопись. В 1936 г. вопросом о языке сохраненных “Начальной летописью” договоров киевских князей с греками занялся С. П. Обнорский. Он доказал, что перевод текста договоров на славянский язык должен быть признан современным их оригиналам. Договоры при самом их составлении оформлялись одновременно на двух языках: на греческом для Византии и на древнерусском (славяно-русском) для Киевского княжества. Уже сама возможность появления древнерусского текста этих договоров предполагает наличие у восточных славян развитой письменности по крайней мере в первые годы Х в., т. е. почти за столетие до традиционного срока крещения Руси.

Если же обратимся к текстам самих дошедших до нас договоров, то там обнаружим сообщения, которые не оставят ни малейших сомнений в том, что тогдашние восточные славяне свободно и достаточно широко пользовались своей письменностью.

В договоре с греками киевского князя Олега, помещенном в “Повести временных лет” под 6420 летом (912 г.), мы читаем: “И о работающих во грекох Руси у хрестьанского царя. Аще кто умреть, не урядивь своего имЬния, ци своих не имать, да възвратить имение к малым ближикам в Русь. Аще ли сотворить обряжение таковый, возметь уряженое его, кому будеть писал наслЬдити имЬнье его, да насладит е”. Последние слова абзаца могут быть переведены следующим образом: “Если он сделает завещание, то тот пусть возьмет имущество его, кому он напишет об этом в своем завещании”.

В, словах договора кому будеть писал (кому он напишет) - мы можем видеть прямое указание на то, что завещания писались русскими купцами собственноручно. Если бы речь шла о завещаниях, написанных нотариусами по-гречески (под диктовку завещателей), то тогда употребили бы глаголы завещал или отказал. Таким образом, жившие в начале Х в. в Константинополе восточные славяне могли составлять письменные завещания о принадлежащем им имуществе, т. е., несомненно, умели писать на своем родном языке, ибо еще труднее предположить, что они были настолько образованными, что могли писать по-гречески.

В договоре, заключенном между князем киевским Игорем и византийским правительством и помещенном в “Начальной летописи” под 6453 летом (945 г.), мы читаем о золотых и серебряных печатях, которые имели при себе послы киевского князя. А печать, конечно, была снабжена надписью с именем ее владельца! (Все известные до сих пор археологам древнерусские печати всегда носят на себе имя владельца. Печатей анонимных, отмеченных только каким-либо специальным знаком или гербом, без имени, археология не знает.)

В тексте того же договора находим: “НынЬ же увЬдЬлъ есть князь вашь посылати грамоты ко царству нашему: иже посылеми бывають от них поели и гостье, да приносять грамоту, пишюче сице: яко послахъ корабль селико”. Выделенные курсивом слова свидетельствуют о том, что в древнем Киеве во времена Игоря была княжеская канцелярия, снабжавшая грамотами-удостоверениями корабли купцов, направлявшихся торговать в Константинополь.

Обратимся к данным археологии. В 1949 г. при раскопках кургана возле села Гнездово под Смоленском советскому археологу Д. А. Авдусину удалось обнаружить среди других находок в слоях, относимых к 20-м годам Х в., надпись на боковой поверхности глиняного сосуда - корчаги. Надпись сделана славянскими кирилловскими буквами и справедливо была признана древнейшей русской надписью. Прочтение ее до сих пор еще не может признаваться бесспорным. Первыми издателями было предложено чтение гороухща со значением горчица. Тогда же проф. П. Я. Черных внес поправку в это прочтение, уточнив его в соответствии с данными исторической фонетики русского языка. Он предложил читать загадочное слово как гороуш(ь)на, сопоставив его с известным из канонических старославянских текстов прилагательным гороушьно- зерно горчичное. Впоследствии выдвигались еще и иные прочтения: Гороуня- притяжательное прилагательное от имени собственного Гороунъ (предполагаемый владелец корчаги); сочетание “Гороух Yа (пьса)”-Гороух написал (Гороух-владелец сосуда). Однако, как бы мы ни читали эту надпись, остается непреложным тот факт, что кирилловское письмо было распространено у восточных славян уже в первое десятилетие Х в. и использовалось отнюдь не для религиозных, а для бытовых целей.

Второе важное археологическое открытие было сделано румынскими учеными при работах по прорытию судоходного канала Дунай - Черное море, недалеко от г. Констанцы. Это так называемая Добруджанская надпись.

Каменная плита, на которой была начертана Добруджанская надпись, плохо сохранилась, не все в этой надписи может быть прочитано, однако четко просматриваются строки, содержащие датировку надписи 6451 г. (943 г.). По словам румынского слависта Д. П. Богдана, издавшего и исследовавшего в 1956 г. названный памятник, “Добруджанская надпись 943 г.-самая древняя кирилловская надпись, высеченная на камне и снабженная датой... С фонетической точки зрения Добруджанская надпись 943 г. приближается к древнеславянским текстам русской редакции (например, к Остромирову евангелию)”.

Самую широкую известность за последние полтора-два десятилетия приобрели археологические раскопки, обнаружившие грамоты на бересте в Новгороде и в некоторых других древних городах Северо-Западной Руси. Культурно-историческое значение этих находок невозможно переоценить. Однако для решения вопроса о начале восточнославянской письменности они могут привлекаться лишь как косвенные свидетельства. Текстов грамот, восходящих ко времени ранее XI в., пока не найдено. Большая часть, берестяных грамот принадлежит к XI, XII, XIII и XIV вв., т. е. к эпохе, в которой наличие развитой и распространенной восточнославянской письменности не вызывало сомнений (см. об этом подробнее на с. 56 и ел.). Берестяные грамоты доказывают массовое распространение письма по крайней мере в XI в., что было бы абсолютно невозможным, если исходить из традиционной датировки начала письменности на Руси концом Х в. Археологи не теряют надежды обнаружить берестяные грамоты в слоях Х в. древнего Новгорода, так как в этих старейших археологических слоях находят орудия письма, “писала”, которыми наносили на бересту буквенные знаки.

Таким образом, археологические открытия последних десятилетий не оставляют места сомнениям о раннем возникновении письма у наших далеких предков, восточнославянских племен IX-Х вв.

Обратимся к разбору сведений, сообщаемых о русском письме иностранными авторами.

О жизни и быте восточнославянских племен на заре их государственного существования повествуют произведения писателей соседних с Древней Русью народностей. Особенно интересны для нас свидетельства, оставленные путешественниками, географами и историками, писавшими на арабском языке. Культура арабского народа была в эпоху раннего средневековья более высокой по сравнению с европейскими странами, так как у арабов во многом сохранилось научное наследие античности. Известен рассказ арабского писателя Ахмета Ибн-Фадлана, совершившего путешествие из древнего Хорезма на Волгу, в столицу тогдашнего Булгарского государства город Булгар, в 921- 922 гг. В своей книге он сообщает между прочим о своих встречах с русскими купцами, об их обычаях и обрядах. Ахмет Ибн-Фадлан был свидетелем погребения богатого руса, торговавшего в Булгаре и скончавшегося там. Погребение совершалось по древнему языческому обряду, сопровождавшемуся сожжением юной жены покойника и принадлежавшего ему имущества. Нет сомнения, что умерший русский купец был еще язычником. После завершения всех погребальных обрядов, как пишет Ибн-Фадлан, “они соорудили... нечто вроде круглого холма и водрузили в середине его большое бревно хаданга (белого дерева), написали на нем имя (этого) мужа и имя царя русов и удалились”.

Итак, по свидетельству Ибн-Фадлана, в 921-922 гг. русы-язычники могли писать и пользовались своим письмом для начертания имен на могилах. К сожалению, арабский автор ничего не сообщает о том, каким именно было виденное им письмо древних русов.

Подробности о характере письма, которым пользовались русы в Х в., мы находим у другого арабского писателя того же времени, у Абуль-Фараджа Мухаммеда Ибн-аби-Якуба, известного под прозвищем Ибн-ан-Надим. Его труд, написанный в 987-988 гг. под заглавием “Книга росписи известий об ученых и именах сочиненных ими книг”, содержит раздел “Русские письмена”, в котором говорится: “Мне рассказывал один, на правдивость коего я полагаюсь, что один из царей горы Кабк (Кавказских гор) послал его к царю русов; он утверждал, что они имеют письмена, вырезываемые на дереве. Он же показал (буквально: он же вынул) мне кусок белого дерева, на котором были изображения; не знаю, были ли они слова или отдельные буквы, подобно этому”. И далее в арабских рукописях Ибн-ан-Надима следует прорись письменных знаков в составе одной строки, над расшифровкой которой тщетно трудились многие ученые. Очевидно, позднейшие переписчики настолько исказили надпись, что надеяться на более точное ее прочтение сейчас не приходится. Однако в приведенном сообщении обращают на себя внимание отдельные подробности (знаки вырезываются на куске белого дерева), которые позволяют сделать вывод, что, по-видимому, собеседник арабского автора показывал ему не что иное, как древнюю грамоту на бересте.

Наконец, одно из интереснейших свидетельств в пользу большой древности русского (восточнославянского) письма мы имеем в списках “Паннонского жития”, т. е. жизнеописания основоположника древнеславянской письменности Константина (Кирилла) Философа. В этом памятнике сообщается, что во время своего миссионерского путешествия в Хазарию (около 860 г.) Константин побывал в Корсуни и “обрате ту евангелие и псалтырь руськы письмены писано, и человека обрЬть глаголюще тою беседою, и бесЬдовавъ с нимъ и силу рЬчи приим, своей бесЬд в прикладая, различьна письмена глас"ная и съглас"ная, и въскорЬ начать чисти и сказати” В переводе эти слова могут быть переданы так Константин Философ нашел в Корсуни евангелие и псалтирь, написанные русским письмом. Там же он встретил человека, говорившего на русском языке, беседовал с ним и от него научился читать на его языке, сопоставляя этот язык со своим, т. е. с хорошо известным ему древне-македонским славянским наречием. Свидетельство “Паннонского жития” принадлежит к числу “проклятых” вопросов ранней славянской письменности По поводу истолкования этого свидетельства высказывалось немало самых различных и противоположных мнений.

При современном состоянии русских и иностранных исторических источников, сообщающих лишь случайные и отрывочные сведения о письменности древних русичей в начальный период существования их государства, вряд ли можно надеяться на скорое и определенно ясное решение проблемы Однако самый факт свидетельства не может быть безразличным для решения вопроса о возникновении письменности у восточных славян. Если верить “Паннонскому житию” буквально, то следует признать, что Константин Философ еще за несколько лет до изобретения им славянской азбуки мог видеть и изучить письмо древних русов.

Итак, обзор основных отечественных и иностранных источников, свидетельствующих об относительно раннем начале письменности у восточных славян, позволяет нам сделать единственно правильный вывод о том, что письменность у наших предков возникла, во-первых, задолго до официального крещения Руси, во всяком случае в самом начале Х в., а может быть, и несколько раньше. И, во-вторых, возникновение восточнославянской письменности, хотя она, несомненно, связана и с общим культурным наследием, всех славянских народов, письменностью древнеславянской, кирилловской, должно быть объяснено не воздействием извне, а прежде всего внутренними потребностями развивавшегося общественного строя древних восточных славян, переходивших к Х в. от первобытных общин к ранним формам государственности и феодального строя. Мы можем выразить свое полное согласие с акад. Д. С. Лихачевым, который писал еще в 1952 г.: “Таким образом, к вопросу о начале русской письменности следует подойти исторически как к необходимому этапу во внутреннем развитии восточных славян”. Вместе с тем следует еще раз подчеркнуть, что начало письменности отнюдь не означает возникновения литературного языка, а является только первой и самой необходимой предпосылкой для его становления.

Глава третья. Проблемы образования древнерусского литературно-письменного языка

Под древнерусским литературно-письменным языком принято понимать тот язык, который дошел до нас в письменных памятниках, как сохранившихся непосредственно в древнейших рукописях XI-XII вв, так и в позднейших списках. Письменный язык древнейшего времени обслуживал многосторонние общественные потребности Киевского государства: он служил нуждам государственного управления и суда; на нем оформлялись официальные документы, им пользовались в частной переписке; на древнерусском литературном языке создавались летописные повести и другие произведения русских авторов

Древнерусским письменным языком пользовалось как основное восточнославянское население Киевского государства, так и представители других, неславянских племен, вошедших в его состав: финских на севере и востоке, тюркских на юге, балтийских на северо-западе. Очень вероятно, что распространение древнерусского письменного языка перешагнуло пределы государственных границ и он был в употреблении и у печенегов, и у древних кабардинцев в предгорьях Кавказа, и у молдаван в Прикарпатье.

Литературно-письменный язык был призван обслуживать все потребности древнерусского общества. У нас нет поэтому ни социологических, ни лингвистических оснований противопоставлять литературному языку язык деловых письменных памятников древней эпохи, таких как, например, “Русская правда” или грамоты, будь они на пергамене или на бересте

Один и тот же по своей внутренней структуре литературно-письменный язык мы обнаруживаем в письменных памятниках, созданных на территории Древней Руси, и оригинального и переводного происхождения.

Уже при самом поверхностном знакомстве с языком письменных памятников древнерусской эпохи обнаруживается его смешанный характер Во всех его типах и жанрах соприсутствуют элементы как восточнославянские, народные, так и старославянские, книжные. Трудами русских ученых XIX в А. Х. Востокова, К. Ф. Калайдовича, И. И. Срезневского, И. В. Ягича, А. И. Соболевского и др было твердо установлено лишь то, что русская письменность и литература до Ломоносова пользовалась языком, представлявшим собою конгломерат народного, восточнославянского, с древнецерковнославянским, болгарским по происхождению Было определено, что соотношение собственно русских и старославянских речевых элементов в различных памятниках древнерусской письменности колеблется в зависимости от жанра произведения и от степени образованности автора, а отчасти и писца той или иной рукописи. Было выяснено, что, кроме письменности на этом смешанном языке (древнецерковнославянском русского извода), в Древней Руси была и такая письменность, которая создавалась на чисто русском языке Наконец, было доказано, что старославянские (древнеболгарские) элементы русского литературного языка с течением времени все более и более вытесняются и уступают место элементам русской народной речи, что находит окончательное завершение к первым десятилетиям XIX в., примерно к эпохе Пушкина. Все остальное в этих проблемах продолжало быть спорным вплоть до советского времени.

Прежде всего оставался открытым вопрос о первичности или вторичности того или иного речевого элемента в составе славянорусского литературного языка, которым уже в Х в начала пользоваться Киевская Русь.

Первым из русских филологов, писавших в советское время, четко и полно изложил концепцию природы и происхождения древнерусского литературного языка А. А. Шахматов Он не оставил без внимания ни одного из вопросов, выдвинутых в области названной проблемы его научными предшественниками, и в этом отношении высказанная им стройная теория происхождения русского литературного языка может рассматриваться как синтез всего того, что было сделано исследователями на протяжении XIX в Закономерно эту концепцию называть традиционной теорией происхождения русского литературного языка.

Более решительно, чем его предшественники, А. А Шахматов возводил древнерусский, а тем самым и современный русский литературный язык к языку древнецерковнославянскому как к непосредственному источнику А А. Шахматов писал о постепенно совершавшемся в ходе исторического развития преобразовании древнеболгарского по происхождению письменного языка в современный русский литературный язык.

Сопоставляя историю русского литературного языка с историей западноевропейских языков, развивавшихся в средневековый период под сильным воздействием латыни, А А Шахматов пришел к заключению, что в отличие от Запада, где латинский язык никогда не ассимилировался с народно-разговорными языками, церковнославянский “с первых же лет своего существования на русской почве стал ассимилироваться народному языку, ибо говорившие на нем русские люди не могли разграничивать в своей речи ни свое произношение, ни свое словоупотребление от усвоенного ими церковного языка”. Очевидно, А А Шахматов допускал, что древнецерковнославянский язык в Киевской Руси использовался не только как язык культа и письменности, но служил и разговорным языком для какой-то образованной части населения. Продолжая эту мысль, он утверждал, что уже памятники XI в. доказывают, что произношение церковнославянского языка в устах русских людей утратило свой чуждый русскому слуху характер.

Таким образом, А А. Шахматов признавал смешанным состав современного русского литературного языка, считая присущие ему народные, восточнославянские по происхождению, речевые элементы позднейшими, внесенными в него в ходе постепенного его “ассимилирования живой русской речи”, элементы же древнецерковнославянские, болгарские по этнолингвистическому истоку, причисляя к первоначальной основе литературно-письменного языка, перенесенного от южных славян в Киевскую Русь в Х в.

Эта точка зрения, точно и определенно сформулированная в трудах А. А Шахматова, разделялась примерно до середины 1930-х годов громадным большинством советских филологов- лингвистов и литературоведов На этой позиции стояли, например, В. М. Истрин, А С Орлов, Л. А Булаховскии, Г. О. Винокур.

Новая научная теория, подчеркивавшая значение восточнославянской народноречевой основы в процессе сложения древнерусского литературного языка, была выдвинута проф. С П. Обнорским в 1934 г. Ученый подробно проанализировал язык древнейшего юридического памятника Киевской Руси, сложившегося в XI в. и дошедшего до нас в старшем Синодальном списке “Новгородской кормчей”, датируемой 1282г. Как показывает тщательно проведенный С. П. Обнорским анализ языка этого памятника, преимущественно фонетики и морфологии, он почти совершенно лишен каких бы то ни было речевых элементов старославянского происхождения и, наоборот, в нем чрезвычайно широко представлены черты восточнославянского характера. Это наблюдение позволило С. П. Обнорскому закончить свое исследование выводами, имеющими отношение к проблеме образования древнерусского литературного языка.

Ученый писал тогда: “Итак, Русская Правда, как памятник русского литературного языка, как старейший его свидетель, дает нити для суждения о самом образовании нашего литературного языка. Русский литературный язык старейшей эпохи был в собственном смысле русским во всем своем остове. Этот русский литературный язык старшей формации был чужд каких бы то ни было воздействий со стороны болгарскоЬизантийской культуры, но, с другой стороны, ему не были чужды иные воздействия - воздействия, шедшие со стороны германского и западнославянского миров На этот русский литературный язык, видимо, первоначально взращенный на севере, позднее оказала сильное воздействие южная, болгарскоЬизантийская культура. Оболгарение русского литературного языка следует представлять как длительный процесс, шедший с веками crescendo. Недаром русско-болгарские памятники старшего периода содержат в известных линиях русских элементов даже более, чем сколько их оказывается в современном нашем языке. Очевидно, по этим линиям оболгарение нашего литературного языка последовало позднее в самом процессе его роста”.

Точка зрения, на которую стал С. П. Обнорский в 1934 г., позволила ему и в последующие годы обогатить историю русского языка рядом интересных исследований Так, в 1936 г. была напечатана его статья, посвященная языку договоров русских с греками, о которой было сказано выше (с. 22) Л В 1939 г. появилась статья о “Слове о полку Игореве”. В обеих названных работах мысли, высказанные в статье о языке “Русской правды”, нашли дальнейшее развитие и уточнение В частности, не выдержало испытания временем предположение о первоначальном северном происхождении русского литературного языка Обращение С. П Обнорского к источникам, прежде всего к “Слову о полку Игореве” как к памятнику древнейшего поэтического творчества, дало возможность говорить о Киевской Руси, как о подлинной колыбели русского литературного языка Отпало также предположение о древнем воздействии на русский литературный язык германской или западнославянской речевой стихии. Не выдержали проверки и отдельные собственно историко-грамматические положения, высказывавшиеся С. П. Обнорским в статье о “Русской правде”, а именно положения о том, что глагольная форма аориста якобы не являлась исконной принадлежностью русского языка и была в него внесена позднее под старославянским (болгарским) воздействием. Преобладание в языке “Слова о полку Игореве” именно этой выразительной формы прошедшего времени глагола заставляло отказаться от гипотезы о ее иноязычном происхождении и признать ее исконную принадлежность русскому литературному языку.

Что же касается основного во взглядах С. П Обнорского на происхождение русского литературного языка, то положение об исконности русской речевой основы в литературном языке старшей формации продолжало с еще большей уверенностью звучать в последующих его работах.

Гипотеза, выдвинутая С. П. Обнорским, была встречена рядом критических выступлений. Во-первых, против положений, высказанных С. П. Обнорским в его первой статье, возражал известный советский славист проф. А. М. Селищев, критическая статья которого увидала свет лишь в 1957 г.

Обстоятельный разбор взглядов С П. Обнорского на происхождение русского литературного языка был дан также проф. С. И. Бернштейном во вступительной статье к четвертому изданию книги А А Шахматова “Очерк современного русского литературного языка” (1941 г.). С И. Бернщтейн признает бесспорную ценность работ С П. Обнорского в том, что гипотезу о русской основе древнерусского литературного языка, выдвигавшуюся прежними исследователями лишь абстрактно, эти работы переносят на почву конкретного изучения языка памятников Однако С. И. Бернштейн отметил в качестве методологического недочета работ С. П. Обнорского то, что в них слишком много внимания уделено критериям фонетическим и морфологическим и слишком мало-словарным и фразеологическим, которые имеют наибольшее значение при решении вопроса о первоначальной основе литературного языка. Отрицательной стороной работ С. П. Обнорского С. И. Бернштейн признавал также и то, что в них исследованы пока лишь два языковых памятника. Он указывал на необходимость привлечения таких произведений русских авторов, которые были созданы в XI-XIII вв и дошли до нас в относительно ранних списках, например “Житие Феодосия Печерского” и “Сказание о Борисе и Глебе”, сохранившиеся в списке “Успенского сборника” XII в “Не исключена возможность,-писал С. И. Бернштейн, - что обследование других памятников, и прежде всего обследование лексико-фразеологическое на широкой сравнительной основе, приведет к необходимости дальнейших поправок, может быть, даже к замене постулированного акад Обнорским хронологического различия между чисто русским литературным языком древнейшей эпохи и позднейшим “оболгаренным языком”, представлением о различии одновременно развивавшихся жанров литературы и стилей языка”.

Справедливая и беспристрастная научная критика не остановила исследовательских устремлений С. П. Обнорского, и он продолжал разрабатывать выдвинутую им гипотезу о восточнославянской речевой основе древнерусского литературного языка старшей формации. В годы Великой Отечественной войны им написана новая большая работа, удостоенная Государственной премии I степени. В этом исследовании С. П. Обнорский значительно расширяет круг анализируемых им памятников древнейшего периода русского литературного языка. В книге четыре очерка: 1. “Русская правда” (краткая редакция); 2. Сочинения Владимира Мономаха; 3 “Моление Даниила Заточника” и 4. “Слово о полку Игореве”. Расширение исследовательской базы естественно способствует большей убедительности тех выводов, которые могут быть сделаны исследователем из своих наблюдений.

В отличие от ранних статей С П. Обнорского, в “Очерках...” уделяется достаточное внимание не только звуковому и морфологическому строю языка исследуемых памятников, но и синтаксису и лексике. В ходе более углубленного изучения проблемы гипотеза об исконно русской речевой основе русского литературного языка старшей формации получила немало уточнений и коррективов по сравнению со своей первоначальной трактовкой Как писал С. П. Обнорский в предисловии к своей книге, некоторые из выводов, первоначально намеченные им в виде осторожных предположений, необходимо было видоизменить и уточнить. “Но один из выводов,- продолжает он,- основной, должен считаться безусловно и безоговорочно правильным. Таково положение о русской основе нашего литературного языка, а соответственно - о позднейшем столкновении с ним церковнославянского языка и вторичности процесса проникновения в него церковнославянских элементов, т. е. положение, вскрывающее ложность существовавшей до этого общей концепции по вопросу происхождения русского литературного языка”.

Произведенный С. П. Обнорским анализ языка всех исследованных им памятников показывает, что язык в них один и тот же - “это и есть общий русский литературный язык старшей поры”. Необходимо оттенить как выдающуюся заслугу С. П. Обнорского в области методологии историко-языкового исследования памятников то, что он не останавливался перед изучением языка тех произведений, которые дошли до наших дней только в более поздних списках. Историки языка до Обнорского, а также, к сожалению, и многие наши современники, не решались и не решаются вскрыть первоначальную языковую природу таких памятников письменности, признавав ее безнадежно утраченной под воздействием последующих языковых наслоений. С. П. Обнорский, глубоко зная историю русского языка и владея методикой историко-лингвистического анализа, смело вскрывал первоначальную языковую основу исследованных им письменных памятников древности, постепенно, слой за слоем, снимая с них позднейшие новообразования, отраженные дошедшими до нас списками. Работу С. П. Обнорского мы можем сравнить с трудом живописца-реставратора, который снимает позднейшие подмалевки с древних произведений русской живописи и заставляет “сиять заново” своими первоначальными красками эти чудесные произведения искусства.

И еще одно, как нам кажется, чрезвычайно важное в методологическом отношении положение высказано С. П. Обнорским в предисловии к его “Очеркам.. ”. Иногда теперь считают, что этот ученый призывал к нигилистической недооценке старославянского языка в истории русского литературного языка. Это далеко не так. Касаясь методики языкового анализа древнерусских памятников письменности, С. П. Обнорский писал: “Положение о происхождении русского литературного языка на русской базе имеет большое методологическое значение в дальнейшем изучении русского языка. Стоя на ложном пути, усматривая истоки нашего литературного языка в церковнославянском пришлом языке, мы методологически неправильно ставили односторонне вопрос о рамках русских элементов в свидетельствах того или иного памятника. Необходимо в равной мере освещать и другой вопрос - о доле церковнославянских элементов, принадлежащих каждому данному памятнику или серии памятников. Тогда на объективную почву исследования будет поставлена общая проблема об истории церковнославянизмов в русском языке, о судьбах церковнославянского языка. Это исследование должно показать объективную мерку церковнославянизмов в нашем языке, либо представление о них у нас преувеличено. Многие церковнославянизмы, свидетельствуемые теми или иными памятниками письменности, имели значение условных, изолированных фактов языка, в систему его не входили, а в дальнейшем вовсе выпадали из него, и сравнительно немногие слои их прочно вошли в обиход нашего литературного языка”.

К сожалению, пожелание С П Обнорского, столь существенное в методологическом отношении, не было претворено в жизнь ни в собственных его историко-лингвистических изысканиях, ни в последующих трудах по истории русского литературного языка, написанных другими исследователями.

Теория С. П. Обнорского о русской основе древнерусского литературно-письменного языка была признана в конце 40-х - начале 50-х годов большинством ученых, занимавшихся тогда вопросами истории русского языка, и получила широкое распространение в учебных пособиях. Так, теорию С. П. Обнорского поддержали акад. В. В. Виноградов, проф. П. Я. Черных, проф. П. С. Кузнецов и др.

В те же годы, что и С. П. Обнорский, но совершенно независимо от него разрабатывал проблемы, связанные с историей древнерусского литературного языка, проф. Л. П. Якубинский, скончавшийся в Ленинграде в 1945 г. Его книга “История древнерусского языка”, законченная в 1941 г, была опубликована после его смерти. Отвечая на вопрос о происхождении древнерусского литературного языка, Л. П. Якубинский опирался на лингвистический анализ тех же основных памятников древнерусской литературы, что и С. П. Обнорский. Его очерки, посвященные языку произведений Владимира Мономаха и “Слову о полку Игореве”, печатались на страницах периодических изданий еще до выхода в свет названной книги.

В своих историко-лингвистических построениях Л. П. Якубинский исходил из самоочевидного факта сосуществования в древнерусских письменных памятниках старославянских и собственно древнерусских языковых явлений. Он предполагал, что это может быть объяснено последовательной сменой двух литературных языков в процессе исторического развития Киевского государства. Согласно мнению Л. П. Якубинского, в древнейшую пору существования Киевского княжества, после крещения Руси, в Х в. и в первые десятилетия XI в. безусловно преобладал старославянский литературный язык. Он явился официальным государственным языком древнекиевской державы. На старославянском языке были, по мнению Л. П. Якубинского, написаны древнейшие страницы “Начальной летописи”. Этот же государственный старославянский язык использовал для своей проповеди первый русский по происхождению киевский митрополит Иларион, автор известного “Слова о Законе и Благодати”.

Со второй половины XI в., в непосредственной связи с теми социальными потрясениями (восстания смердов, предводительствуемых волхвами, волнения городских низов), которые переживает в этот период древнерусское феодальное общество, происходит усиление влияния собственно древнерусского письменного языка, который находит признание в качестве государственного языка Киевской Руси в начале XII в. в правление Владимира Всеволодовича Мономаха, пришедшего к власти в качестве великого князя Киева в 1113 г. после подавления восстания городской бедноты.

Историческая концепция Л. П. Якубинского подверглась не во всем обоснованной критике В. В. Виноградова и не получила признания в дальнейшем развитии науки о древнерусском литературном языке, хотя, несомненно, в этой концепции есть свое рациональное зерно и она не может быть целиком отвергнута.

Начиная со второй половины 1950-х годов отношение к теории С. П. Обнорского изменяется, и его взгляды на образование древнерусского литературного языка подвергаются критике и пересмотру. Первым с критикой теории С. П. Обнорского выступил акад. В. В. Виноградов. В 1956 г. этот автор, излагая основные концепции советских ученых по вопросу происхождения древнерусского литературного языка, называет имена А. А. Шахматова, С. П. Обнорского и Л. П. Якубинского, не отдавая предпочтения ни одной из высказанных ими научных гипотез.

В 1958 г. В. В. Виноградов выступает на IV Международном съезде славистов в Москве с докладом на тему: “Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка”. Изложив в докладе все научные концепции по данной проблеме, В. В. Виноградов выдвигает свою теорию о двух типах древнерусского литературного языка: книжно-славянском и народно-литературном, широко и разносторонне взаимодействовавших между собою в процессе исторического развития. Одновременно В. В. Виноградов не считает возможным признать принадлежащими к древнерусскому литературному языку памятники делового содержания, язык которых, по его мнению, лишен каких бы то ни было признаков литературной обработанности и нормализованное.

Совершенно особую позицию при рассмотрении вопроса о происхождении древнерусского литературного языка занял в 1961 г. Н. И. Толстой. Согласно взглядам этого ученого, в Древней Руси, как и в других странах южно- и восточнославянского мира, вплоть до XVIII в. в качестве литературного языка использовался древнеславянский литературно-письменный язык с его локальными ответвлениями.

Точка зрения Н. И. Толстого была поддержана, развита и частично уточнена в работах некоторых других ученых, например М. М. Копыленко, и в нашей статье.

В статьях В. В. Виноградова, опубликованных в последний год его жизни, были высказаны новые мысли о проблеме образования древнерусского литературного языка. Отстаивая в целом положение о самобытном его характере, оспариваемом такими зарубежными учеными, как Б. Унбегаун и Г. Хютль-Ворт, В. В. Виноградов признавал, что древнерусский литературный язык был сложен по своей природе и что в его составе следует различать четыре разных компонента: а) старославянский литературный язык; б) деловой язык и дипломатическую речь, развившиеся на восточнославянской основе; в) язык устного творчества; г) собственно народные диалектные элементы речи.

Новую точку зрения на соотношение древнеславянского и древнерусского литературного языка в начальные периоды их общественного функционирования высказала в 1972 г. Л. П. Жуковская. Изучая язык традиционных переводных памятников древнерусской письменности, в частности язык “Мстиславова евангелия” 1115-1117 гг., эта исследовательница обнаружила множество случаев варьирования, лексического и грамматического, в тождественных по содержанию текстах евангельских чтений, внесение в эти тексты при их редактировании и переписке древнерусскими писцами широкого круга слов и грамматических форм как общеславянских, так и собственно русских. Это свидетельствует, по мнению Л. П. Жуковской, о том, что и памятники традиционного содержания, т. е. церковные книги, могут и должны рассматриваться в ряду памятников русского литературного языка; о церковнославянском языке, отличающемся от русского, можно говорить, с точки зрения Л. П. Жуковской, лишь начиная с XV в., после второго южнославянского влияния на древнерусский литературный язык. Как нам думается, и эта точка зрения страдает известной односторонностью и не лишена полемической зарстренности, не способствующей объективному выявлению истины.

В 1975 г. были посмертно изданы “Лекции по истории русского литературного языка (X-середина XVIII в.)”, читавшиеся Б. А. Лариным еще в 1949-1951 гг. Касаясь проблем образования древнерусского литературного языка, Б. А. Ларин полемизирует не только с учеными, придерживавшимися традиционных воззрений на этот вопрос; не ограничиваясь только изложением взлядов А. А. Шахматова, критикует он и работы С. П. Обнорского, считая его позицию во многих отношениях узкой и односторонней. Б. А. Ларин признает возможным говорить о народноречевой основе древнерусского литературного языка, при этом относя его начало к значительно более раннему историческому периоду, чем С. П. Обнорский. Б. А. Ларин находил первые проявления собственно русского литературного языка уже в древнейших договорах киевских князей с греками, в частности в договоре князя Олега с Византией в 907 г., видя в “Русской Правде” отражение того же самого делового литературно-письменного языка на восточнославянской речевой основе. Вместе с тем Б. А. Ларин не отрицал и сильного прогрессивного воздействия на древнерусский язык языка церковнославянского, признавая последний “иностранным” по отношению к речи древних восточных славян.

Обращаясь к научным взглядам на образование древнерусского литературного языка, высказанным С. П. Обнорским и его критиками, мы должны все же отдать предпочтение работам С. П. Обнорского. Несомненно, многое в них рождено полемическими увлечениями, многое нуждается в усовершенствовании и дальнейшем углубленном исследовании. Однако его выводы всегда основываются на глубоком лингвостилистическом анализе конкретных письменных памятников, и в этом их сила!

Выскажем наши предварительные соображения по поводу происхождения древнерусского литературного языка.

С нашей точки зрения, в процессе образования древнерусского литературно-письменного языка первичным следует признать народную разговорную речь восточнославянских племен, древние восточнославянские народные говоры; первичными мы признаем их в том смысле, что они, несомненно, к историческому моменту появления письменности подошли уже внутренне подготовленными, отражая относительно высокую ступень общественного развития их носителей.

Достаточно широко разветвленная в жанрово-стилистическом отношении деловая письменность, возникшая у восточных славян в момент перехода их от первобытнообщинного строя к классовому обществу, отражала многогранные и многообразные потребности этого общества. Мы находим здесь и письменные завещания, и международные договоры, и надписи на бытовых предметах и изделиях, и памятные надписи на камнях и надгробиях. и частную переписку. Закрепление разговорного языка в различных сферах деловой письменности не было еще, разумеется, литературным языком, но в значительной мере подготовило почву для его появления.

Народные говоры восточнославянской письменной речи развивались и отшлифовывались и в процессе зарождения и сложения самобытного речевого художественного творчества в его первоначальном устном бытовании., Нет сомнения, что восточнославянские племена в IX-Х вв. обладали богатым и развитым устным народным творчеством, эпической и лирической поэзией, сказаниями и легендами, пословицами и поговорками. Это устно-поэтическое богатство, несомненно, предшествовало возникновению письменной литературы и литературного языка и в значительной мере подготовило их дальнейшее развитие.

Как показывают открытия, сделанные исследователями древнерусской литературы, и в частности акад. Д. С. Лихачевым, появлению и развитию письменной формы летописания предшествовали так называемые “устные летописи” - повести и сказания, передававшиеся из века в век, из поколения в поколение, очень часто в пределах единого рода и семьи. Как показывают работы того же исследователя, первоначально в устной форме бытовали и посольские речи, лишь впоследствии закрепившиеся в письменной форме.

Однако само по себе развитие устной народной поэзии, каким бы интенсивным оно ни было, не может привести к формированию литературного языка, хотя, безусловно, способствует усовершенствованию в отшлифовке разговорной речи, появлению в ее недрах образных средств выражения.

Условия возникновения у восточных славян литературного языка специфичны. Они выражаются в том единственном и неповторимом соединении богатой и выразительной народной речи с выработанным, стройным и располагающим неисчерпаемыми словообразовательными возможностями общим литературно-письменным языком славянства - древним церковнославянским письменным языком. Подобных условий для развития не имели другие литературные языки народов Европы. В отличие от латинского языка, служившего официальным письменно-литературным языком народам Западной Европы в период средневековья, древний церковнославянский язык, близкий к общеславянским формам речевого общения и сам по себе создавшийся в результате совместного речевого творчества различных ветвей славянства, всегда был доступен речевому сознанию восточных славян. Древний церковнославянский язык не подавил собою языкового развития восточных славян, а наоборот, дал мощный толчок развитию их природного языка, вступив в органическое единство с восточнославянскими народными говорами. В этом заключается великое культурно-историческое значение древнеславянского языка для восточнославянских народов.

Необходимо еще раз подчеркнуть высокий уровень лексического и грамматического развития древнеславянского литературно-письменного языка. Сложившийся главным образом в качестве языка переводной церковной письменности, древнеславянский литературно-письменный язык органически впитал в себя все достижения высокой речевой культуры средневекового византийского общества. Греческий язык византийской эпохи послужил непосредственной моделью при формировании литературно-письменного языка древних славян, в первую очередь в сфере лексики и словообразования, фразеологии и синтаксиса. При этом надо помнить, что сам по себе греческий язык византийской эпохи является не только прямым наследником античных речевых ценностей, но и языком, впитавшим в себя богатство древних языков Востока - египетского, сирийского, древнееврейского. И все это неисчислимое речевое богатство было передано греческим языком его прямому наследнику, как бы усыновленному им древнеславянскому литературному языку. И восточные славяне, восприняв в Х в. церковную книжность на древнеславянском языке от своих старших по культуре братьев, славян южных и отчасти западных, моравских, стали тем самым обладателями этого славяно-эллинского речевого сокровища. Благодаря органическому слиянию с древнеславянским письменным языком литературный язык Киевской Руси, славяно-русский литературный язык сразу же стал одним из наиболее богатых и развитых языков не только тогдашней Европы, но и всего мира.

Таким образом, процесс образования древнерусского литературно-письменного языка в Х-XI вв. может быть уподоблен прививке плодового дерева. Дичок, подвой, сам по себе никогда не мог бы развиться в плодоносящее благородное растение. Но опытный садовник, сделав в стволе подвоя надрез, вставляет в него веточку благородной яблони, привой. Она срастается с дичком в едином организме, и дерево становится способным давать драгоценные плоды. В истории русского литературного языка своеобразным “подвоем” мы можем назвать восточнославянскую народную речь, благородным же “привоем” для нее послужил древнеславянский письменный язык, обогативший его и органически слившийся с ним в единой структуре.

Глава четвертая. Древнерусский литературно-письменный язык киевского периода. Памятники книжно-литературного языка - “Слово о Законе и Благодати”, “Сказание о Борисе и Глебе”

В предыдущей главе нами был сделан вывод о происхождении древнерусского литературно-письменного языка как результате органического слияния восточнославянской народной речи и письменного древнеславянского языка. В памятниках, относящихся к периоду XI-XII вв., древнерусский литературно-письменный язык проявляется по-разному, в зависимости от целевой направленности и содержания тех произведений, которые он обслуживал. Естественно говорить поэтому о нескольких жанрово-стилистических ответвлениях литературно-письменного языка, или, иначе, о типах литературного языка древнейшей эпохи.

Вопрос о классификации таких разновидностей, или типов, языка в научных трудах и учебных пособиях трактуется различно и может быть признан одним из сложнейших вопросов русистики. Как нам кажется, главная трудность проблемы заключается в неточном употреблении и неразработанности терминов, которыми пользуются филологи, занимающиеся историей русского языка. Не решена также весьма сложная и запутанная проблема соотношения между древнеславянским языком русского извода и собственно древнерусским литературно-письменным языком в древнейший период его бытования. Неясен вопрос о двуязычии в Киевском государстве. Однако невзирая на трудности, встречающиеся на пути исследователя, эта проблема должна получить положительное решение хотя бы в порядке рабочей гипотезы.

Как уже упоминалось, В. В. Виноградов говорил о двух типах древнерусского литературного языка: церковнокнижном, славянском, и народно-литературном, выводя одновременно за пределы литературного языка язык древнерусской деловой письменности. Подобная же трактовка данной проблемы имеется и в курсе лекций А. И. Горшкова. Г. О. Винокур, правда условно, считает возможным признавать три стилистические разновидности литературно-письменного языка в киевскую эпоху: язык деловой, язык церковнокнижный, или церковно-литературный, и язык светско-литературный.

Иную трактовку вопроса о стилистических разновидностях древнерусского литературного языка мы находим в работах А. И. Ефимова. Этот ученый во всех изданиях своей “Истории русского литературного языка” выделяет в литературном языке Древней Руси две группы стилей: светские и церковноЬогослужебные. К числу первых он относит: 1) письменно-деловой стиль, отраженный в таких юридических памятниках, как “Русская правда”, а также договорных, жалованных и других грамотах; 2) стиль литературно-художественного повествования, запечатленный в “Слове о полку Игореве”; 3) летописно-хроникальный стиль, который, по А. И. Ефимову, сложился и видоизменился в связи с развитием летописания; и, наконец, 4) эпистолярный, представленный частными письмами не только на пергамене, но и на бересте. Эти светские стили, как полагает А. И. Ефимов, формировались и развивались в единстве и взаимодействии с теми стилями, которые он именует церковноЬогослужебными: 1) литургические стили (евангелия, псалтири); 2) житийный стиль, в котором, согласно его мнению, сочетались речевые средства как церковнокнижного, так и разговорно-бытового происхождения; наконец, 3) проповеднический стиль, нашедший свое отражение в творениях Кирилла Туровского, Илариона и других авторов.

Трактовка проблемы стилей древнерусского литературного языка, предлагаемая А. И. Ефимовым, кажется нам наименее приемлемой. Прежде всего в его системе стилей смешиваются письменные памятники собственно-русские, т. е. являющиеся произведениями русских авторов, и переводные древнеславян-ские, как, например, отнесенные к “литургическим стилям” евангелия и псалтири, тексты которых пришли на Русь от южных славян и, копируемые русскими писцами, подверглись языковой правке, сближающей церковнославянский язык первосписков с восточнославянской речевой практикой. Затем А. И. Ефимов учитывает далеко не все разновидности письменных памятников, в частности совершенно игнорирует произведения богатой переводной литературы, во многом содействовавшей, стилистическому обогащению древнерусского литературного языка. Наконец, А. И. Ефимов слишком прямолинейно относит те или иные памятники к какому-либо одному из “стилей”, не учитывая стилистической сложности памятника. Это в первую очередь касается такого разнохарактерного произведения, как “Повесть временных лет”.

Однако А. И. Ефимов, по нашему мнению, прав, когда он говорит о единстве и целостности древнерусского литературного языка, возникших в результате взаимодействия двух различных языковых стихий.

Некоторые исследователи, как языковеды (Р. И. Аванесов), так и литературоведы (Д. С. Лихачев), склонны рассматривать языковую ситуацию в Киевском государстве как древнеславянско-древнерусское двуязычие. Во-первых, широко понимаемое двуязычие предполагает, что все произведения церковного содержания, а также все переводные произведения должны рассматриваться как памятники старославянского языка и лишь произведениям светского характера и памятникам деловой письменности, включая записи и приписки на церковных рукописях, дается право считаться памятниками русского языка. Такова позиция составителей “Словаря древнерусского языка XI-XIV вв.” Во-вторых, сторонники теории древнерусского двуязычия вынуждены бывают признать, что даже в пределах одного произведения тот или иной древнерусский автор мог переходить с древнерусского языка на старославянский и наоборот, в зависимости от затрагиваемой в произведении или в его отдельных частях тематики.

По нашему мнению, целесообразно все же исходить из понимания древнерусского литературно-письменного языка, во всяком случае для киевской эпохи, как единой и целостной, хотя и сложной языковой системы, что непосредственно вытекает из нашей концепции образования древнерусского литературного языка, изложенной в третьей главе. Естественно выделять в составе этого единого литературно-письменного языка отдельные жанрово-стилистические разновидности, или стилистические типы, языка. Из всех предлагаемых классификаций таких стилистических ответвлений древнерусского литературного языка для первоначальной киевской эпохи кажется наиболее рациональной та, в которой выделяются три основные жанрово-стилистические разновидности, а именно: церковнокнижная, как ее полярная противоположность в стилистическом отношении - деловая (собственно русская) и как результат взаимодействия обеих стилистических систем - собственно литературная (светско-литературная). Естественно, что подобное трехчастное членение предполагает и промежуточные звенья классификации - памятники, в которых объединяются различные языковые черты.

Перечисленные стилистические разновидности древнерусского литературно-письменного языка отличались друг от друга преимущественно пропорцией образовавших их книжно-славянских и восточнославянских речевых элементов. В первой из них при безусловном преобладании книжно-славянской речевой стихии присутствуют в более или менее значительном числе отдельные восточнославянские речевые элементы, преимущественно как лексические отражения русских реалий, а также отдельные грамматические восточнославянизмы. Язык деловых памятников, будучи в основном русским, не лишен, однако, отдельных старославянских, книжных внесений в области как лексики и фразеологии, так и грамматики. Наконец, собственно литературный язык, как уже сказано, образовывался в результате взаимодействия и органического соединения обоих стилистически окрашенных элементов с преобладанием того или другого в зависимости от тематики и содержания соответствующего произведения или его части.

К церковнокнижной стилистической разновидности мы относим памятники церковно-религиозного содержания, созданные в Киевской Руси русскими по рождению авторами. Это произведения церковно-политического красноречия: “Слова” Илариона, Луки Жидяты, Кирилла Туровского, Климента Смолятича и других, нередко безымянных авторов. Это произведения житийные: . “Житие Феодосия”, “Патерик Киево-Печерский”, “Сказание и Чтение о Борисе и Глебе”, сюда же примыкает и каноническая церковно-юридическая письменность: “Правила”, “Уставы” и т. д. Очевидно, к этой же группе могут быть отнесены и произведения литургического и гимнографического жанра, например разного рода молитвы и службы (Борису и Глебу, празднику Покрова и т. п.), созданные на Руси в древнейшую пору. Практически язык этого рода памятников почти не отличается от того, который представлен в произведениях переводных, южно- или западнославянского происхождения, копировавшихся на Руси русскими писцами. В обеих группах памятников мы обнаруживаем те общие черты смешения речевых элементов, которые присущи древнеславянскому языку русского извода.

К текстам, в которых выделяется собственно русский письменный язык того времени, мы причисляем все без исключения произведения делового или юридического содержания, независимо от использования при их составлении того или иного писчего материала. К данной группе мы отнесем и “Русскую правду”, и тексты древнейших договоров, и многочисленные грамоты, как пергаменные, так и списки с них на бумаге, сделанные позднее, и, наконец, в эту же группу мы включаем и грамоты на бересте, за исключением тех из них, которые можно было бы назвать образцами “малограмотных написаний”.

К памятникам собственно литературной стилистической разновидности древнерусского языка мы относим такие произведения светского содержания, как летописи, хотя приходится учитывать разнохарактерность их состава и возможность иностильных вкраплений в их текст. С одной стороны, это отступления церковнокнижного содержания и стиля, как, например, известное “Поучение о казнях божиих” в составе “Повести временных лет” под 1093 г. или житийные повести о постриженниках Печерского монастыря в том же памятнике. С другой стороны, это документальные внесения в текст, как, например, список с договоров между древнейшими киевскими князьями и византийским правительством под 907, 912, 945, 971 гг. и др. Кроме летописей, к группе собственно литературных памятников мы относим произведения Владимира Мономаха (с теми же оговорками, что и относительно летописей) и такие произведения, как “Слово о полку Игореве” или “Моление Даниила Заточника”. Сюда же примыкают и произведения жанра “Хожений”, начиная с “Хожения Игумена Даниила” и др. Несомненно, к этой же жанрово-стилистической разновидности литературного языка примыкают в стилистическом отношении памятники древнерусской переводной литературы, заведомо или с большой долей вероятности переведенные на Руси, в особенности произведения светского характера, такие как “Александрия”, “История Иудейской войны” Иосифа Флавия, “Повесть об Акире”, “Девгеньево деяние” и др. Эти переводные памятники предоставляют особенно широкий простор для историко-стилистических наблюдений и по их относительно большому объему в сравнении с литературой оригинальной, и по разнообразию содержания и интонационной окраски.

Заметим еще раз, что мы не отвергаем тексты тех или иных собственно литературных произведений, оригинальных и переводных, если они дошли до нас не в подлинниках, а в более или менее поздних списках. Естественно, что при историко-лингвистическом и стилистическом анализе текстов подобного рода требуется особая осторожность, однако лексико-фразеологический и стилистический характер текста может быть, несомненно, признан более устойчивым во времени, чем его орфографические, фонетические и грамматические языковые черты.

Далее, в данной главе и в следующих за нею, мы даем опыты лингвостилистического анализа отдельных памятников древнерусской литературы и письменности киевской эпохи, начиная с памятников церковнокнижных по содержанию и стилю.

Обратимся к языку “Слова о Законе и Благодати” митрополита Илариона - ценнейшему произведению середины XI в.

“Слово о Законе и Благодати” приписывается Илариону, известному церковно-политическому деятелю эпохи Ярослава, поставленному им на Киевскую митрополию вопреки воле Византии, уроженцу Руси, опытному мастеру церковного витийства XI в. Выдающийся памятник искусства слова свидетельствует о большом стилистическом мастерстве его создателя, о высоком уровне речевой культуры в Киевском государстве того времени. “Слово о Законе и Благодати” до сих пор не изучалось в лингвостилистическом плане. Оно, к сожалению, не дошло до нас в подлиннике, и для изучения мы должны обращаться к спискам, самые старые из которых восходят ко времени не раньше рубежа XIII-XIV столетий, т. е. отстоят от момента создания памятника на два - два с половиной столетия.

Немногочисленные отдельные замечания по поводу языка и стиля названного памятника мы находим лишь в ряде популярных работ и учебных пособий, и замечания эти носят общий и поверхностный характер. Так, Г. О. Винокур в своей книге “Русский язык” (1945 г.) характеризует “Слово о Законе и Благодати” как памятник старославянского языка. Этот ученый писал: “Старославянский язык Илариона, насколько можно судить по поздним спискам, в которых сохранилось его "Слово", ... безупречен”. Л. П. Якубинский в “Истории древнерусского языка” отвел “Слову...” Илариона специальную главу. Впрочем, в ней содержатся преимущественно общеисторические сведения о жизни и деятельности Илариона, а также излагается содержание памятника. Данная глава в книге Л. П. Якубинского призвана служить иллюстрацией положения о первичности старославянского языка как языка государственного в древнейший период существования Киевского государства. Признавая язык Илариона “свободным... от древнерусских элементов”, он утверждал, что “Иларион ясно отличал... свой разговорный язык от литературного церковнославянского языка”.

Особую позицию в освещении вопроса о языке произведений Илариона заняли составители учебника по истории русского литературного языка, выпущенного во Львове,- В. В. Бродская и С. С. Цаленчук. В этой книге признается за языком Илариона восточнославянская речевая основа, авторы находят в “Слове...” Илариона следы его знакомства с такими древнерусскими юридическими памятниками, как “Русская правда”, а к числу якобы восточнославянской лексики, встречающейся в его произведении, относят такие слова, как, например, девица или сноха, являющиеся общеславянскими.

Одной из причин того обстоятельства, что по поводу языка “Слова о Законе и Благодати” появились противоречивые и неосновательные высказывания, могло послужить то, что ученые не обращались к рукописям, сохранившим текст произведения, а ограничивались далеко не совершенными в текстологическом отношении изданиями. “Слово о Законе и Благодати” было впервые издано в 1844 г. А. В. Горским по единственному списку первой редакции памятника (Синодальный № 59I). Названным изданием и пользовались исследователи, судившие о языке “Слова...”. Это же издание воспроизвел в своей монографии западногерманский славист Лудольф Мюллер.

Как показал Н. Н. Розов, публикация “Слова...”, подготовленная А. В. Горским, неточна в лингвистическом отношении. А. В. Горский был вынужден идти навстречу пожеланиям тогдашних церковных властей, приспособляя язык памятника к тому стандарту церковнославянского языка, который преподавался в духовных учебных заведениях XIX в.

Для лингвистического изучения “Слова о Законе и Благодати” необходимо поэтому обратиться непосредственно к рукописям памятника. Старшим по времени из дошедших до нас списков “Слова о Законе и Благодати” может быть признан текст так называемых Финляндских отрывков. Правда, в названной рукописи он сохранился лишь в виде одного сравнительно небольшого фрагмента. Отрывок этот, состоящий из одного листа, исписанного в два столбца с обеих сторон, по 33 строки в каждом столбце, содержит центральную часть речи Илариона (рукопись хранится в БАН под шифром Финл. №37)."

Текст отрывка был полностью опубликован в 1906 г. Ф. И. Покровским, который и отождествил отрывок с произведением Илариона. Вслед за И. И. Срезневским, впервые обратившим внимание на рукопись, Ф. И. Покровский датировал ее XII-XIII вв. Более пристальное палеографическое изучение отрывка позволило О. П. Лихачевой уточнить датировку рукописи и отнести ее к последней четверти XIII в. Показания данного списка должны быть признаны особенно ценными в текстологическом отношении, так как он со всей несомненностью восходит к эпохе до второго южнославянского влияния и потому свободен от искусственной славянизации языка, отразившейся в более поздних списках.

Сопоставление списка Ф с изданиями Горского и Мюллера показывает, что он сохраняет более достоверные и первоначальные в отношении языка чтения.

С грамматической стороны список Ф выявляет, как и следовало ожидать, большую архаичность в употреблении словоформ, чем другие списки и издания. Так, если в позднейших текстах формы супина обычно последовательно заменены аналогичными формами инфинитива, то в списке Ф систематически выдерживается употребление супина в функции обстоятельства цели при глаголах-сказуемых, обозначающих движение: “Приде на землю посЬтитъ ихъ” (Ф, 3, 21-22); “не придохъ разоритъ закона нъ исполнитъ” (Ф, 2, 19-21).

Весьма показательным кажется нам наличие в списке Ф лексики с полногласным сочетанием звуков, правда, для данного отрывка пример единичен: “пришедше бо римляне, полониша Иерслмъ” (Ф, 4, 20-21). Во всех остальных списках и изданиях в этом месте неполногласный вариант глагола: плЬниша .

Характерна мена гласного а на о в корне слова заря: “и закон по семь яко веч(е)рнАя зоря погасе” (Ф, 4, 24-25). В других списках и изданиях - заря или зарЬ (им. п. мн. ч.).

Поскольку список Ф, без сомнения, переписывался на территории древней Новгородской земли, отмечается в нем фонетический новгородизм: “къ овчамъ погыбшимъ” (Ф, 2, 18). В остальных текстах закономерное овцамъ.

Таким образом, привлечение данных из древнейшего списка “Слова...”, несмотря на его отрывочность, позволяет в какой-то степени уточнить наши представления о первоначальной языковой основе памятника.

Обратимся к главному списку первой редакции “Слова...” Илариона, положенному в основу изданий Горского и Мюллера. Названный список с достаточной точностью был воспроизведен Н. Н. Розовым в 1963 г. Этому исследователю на основании палеографических данных удалось внести поправку в общепринятую датировку списка Синод. № 591 и отнести его не к XVI в., как это было принято до сих пор, а к XV в. Наиболее ценный в текстологическом отношении список оказался, таким образом, на целое столетие древнее, что многократно повышает авторитетность его языковых показаний.

Список С содержит текст памятника, подвергшийся второму южнославянскому влиянию. Об этом свидетельствует систематическое употребление в нем буквы “юс большой” не только на месте этимологического носового гласного, но и вообще взамен графемы су, а также написание гласной а без йотации после других гласных: “от всякоа рати и планета” (С, 1946, 19). Приведем еще такое сугубо славянизированное написание: “не въздЬваемъ бо рукъ нашихъ к бгV тVж(д)ему” (с 198а, 4-5).

Очевидно, под воздействием того же второго южнославянского влияния форма полониша, которую мы отметили в списке Ф, заменена в С обычной церковнославянской плЬниша (С, 179а, 18). Однако тем показательнее для первоначальной языковой основы памятника, сохраненной вопреки славянизирующей моде текстом С, такая черта, как написание имени киевского князя с полногласным сочетанием: Володимера. В тексте С читаем: “Похвалимъ же и мы, по силЬ нашей, малыми похвалами, великаа и дивнаа сътворшааго нашего учи-телА и наставника великаго кагана нашеа земли Володимера” (С, 1846, 12-18). В изданиях Горского и Мюллера в данном месте обычная церковнославянская форма этого имени: “Владимера” (М, 38, 11-12). Нет сомнения, что именно написание с полногласием стояло в протографе “Слова...”. Это тем более очевидно, что несколько ниже в списке С сохранено и другое своеобразное написание того же имени с гласным о после буквы л в первом корне: “благороденъ от благородныих, каганъ наш Влодимер” (С, 185а, 9-10). Ср. подобное же написание с явным следом ранее стоявшего в тексте полногласия: “соущаа в работЬ в плоненiи” (С, 199а, 7-8). В изданиях в обоих случаях вместо отмеченных написаний - обычные церковнославянские с неполногласием: “Владимер” (М, 38, 20), “въ плЬненiи” (М, 51, 15-16).

Типичны для словоупотребления в нашем памятнике такие лексемы, как котора (в значении спор, ссора) и робичичь (сын раба). Отметим: “и бываахV междю ими многы распрЬ и которы” (С, 1726, 3-4); “и бывааху между ними распря многы и которы” (М, 26, 21-22).

Слово котора, изредка встречающееся в собственно старославянских памятниках, например в “Супрасльской рукописи”, весьма обычно для восточнославянской письменности старшей поры.

Существительное робичичь фигурирует в списке С “Слова о Законе и Благодати” в нескольких написаниях, по-разному отражаемых и в.изданиях. См., например: “роди же агарь раба, от авраама раба робичишть” (С, 1706, 19-20); “насиловаахV на хрестiаныа, рабичишти на сыны свободнаа” (С, 1726, 1-3). В изданиях Горского и Мюллера: “роди же Агарь раба от Авраама робичищь” (М, 25, 7); “насиловаху на христiаныа, робичичи на сыны свободныа” (М, 26, 20-21). Характерно, что даже Горский и Мюллер сохранили восточнославянские варианты этого слова. Сама же лексема обычна для раннего восточнославянского речевого употребления.

Отметим в памятнике своеобразную семантику слова зоря {заря). В то время как в собственно старославянских памятниках этому слову присуще значение сияние, свет, проблеск, а также денница, в “Слове о Законе и Благодати”, как свидетельствует вышеприведенный пример, значение этого существительного совпадает с современным русским: яркое освещение горизонта перед восходом и после захода солнца. Ср. разночтения по тексту С и изданию М: “и закон посемь яко вечерней зарЬ погасе” (зарЬ - местн. над. ед. ч.; С. 179а, 19-20); “и закон посемь, яко вечерняя заря погасе” (заря- им. пад. ед. ч.; М, 33, 4-5).

Для морфологии списка С типично систематическое использование восточнославянской флексии Ь в род. пад. ед. ч. в им. и вин. пад. мн. ч. склонения сущ. с осн. на -ia и вин пад мн. ч. сущ склонения на -io “от дЬвицЬ” (С, 176 а, 15), “от троицЬ” (С, 176а, 19), “п"теньцЬ” (С, 179а, 12), “за овцЬ” (С, 1956, 11), “жены и младенцЬ” спси” (С, 199а. 6) и др. В изданиях все флексии подобного типа заменяются обычными церковнославянскими -я, -а Впрочем см.- “младенцЬ” (М, 51, 15).

Не менее часты в тексте С флексии местоимения женского рода с Ь в род. пад.: “от неЬ” (С, 1706, 10), “къ рабЬ еЬ” (С, 1706, 16). В изданиях эти флексии тоже изменены на церковнославянские “от нея” (М, 25, 1), “къ раб в ея” (М, 25, 5).

Сохранение восточнославянских флексий в списке С вопреки второму южнославянскому влиянию дает нам возможность отнести написания подобного рода к протографу “Слова...”. Подобные же флексии в изобилии представлены в других восточнославянских памятниках письменности XI в, например в “Изборнике 1076 г.”: “вельможЬ” (вин. пад. мн. ч), “срачицЬ” (вин. пад мн. ч.), “ларЬ” (вин. пад мн ч.) и мн. др

Рассматривая употребление восточнославянской флексии -Ь в тексте списка С, следует остановиться на словоформе распрЬ, которая вызвала в специальной литературе разноречивые толкования. Так, если мы в С читаем: “бываахV междю ими многы распрЬ и которы” (С, 1726, 3-4), то в издании М-“и бывааху между ими распря многы и которы” (М, 26, 21-22). Мюллер комментирует данное место следующим образом: “Ошибка, писец воспринимал,распря как форму единств, числа и должен был поэтому отнести слово "многы" к "которы"” (М, с. 68, примечание) Вопреки мнению Мюллера, слово распрЬ- это, несомненно, мн. число им. пад.- древнеславянское распрA, которое в русском изводе церковнославянского языка закономерно превращается в распрЬ. Все рассуждения Мюллера по данному поводу оказались бы излишними, загляни он непосредственно в рукопись С, минуя издание Горского!

Восточнославянизмами, характерными для памятников XI-XII вв, мы можем признать неоднократно встречаемые в тексте С факты отсутствия второй палатализации к перед -Ь в дат (местн) пад. ед. числа жен. рода сущ. и прил. с основой на -а. Так мы читаем в рукописи: “не въ хVдЬ бо и неведомо земли владычьствовавшА. нъ въ рVськЬ” (С, 185а, 4- 5) и далее: “паче же слышано емV бЬ всегда о благовЬрши земли греческЬ” (С, 1856, 11). В изданиях такое несоответствие текста нормам стандартного церковнославянского языка устранено, и мы читаем в них: “но въ Русской” (М, 38, 17) и “о благоверной земли ГречьстЬи” (М, 39, 4). Однако в дальнейшем текст С содержит подобное написание: “владыкЬ наши огрози странам” (С, 199а, 1-2). И это отступление от стандарта удержалось в изданиях: “владыкЬ наши огрози странам” (М, 51, 12). Мюллер считает к явной опиской (М, с 139). Он же обращает внимание на чрезвычайно редкое упогребение титула владыка по отношению к русским князьям.

Отмеченные написания в тексте С, как нам кажется, могут восходить либо к протографу “Слова о Законе и Благодати”, либо к одному из старейших промежуточных списков первой древнейшей редакции памятника. Наблюдения над языком списков должны быть систематически продолжены по мере дальнейшего текстологического изучения памятника, плодотворно начатого Н. Н Розовым.

Однако уже и сейчас могли бы быть сделаны некоторые предварительные итоговые выводы. Во-первых, лингвистическое и текстологическое изучение памятника следует проводить не по несовершенным его изданиям, а непосредственно по рукописи Во-вторых, даже выборочное обращение к этим источникам обязывает нас отказаться от поверхностного и предвзятого представления о языке “Слова о Законе и Благодати” как о языке “безупречно старославянском”.

Несомненно, в "языке “Слова.” старославянизмы занимают видное место и выполняют существенные стилистические функции. Не случайно сам автор памятника обращается к слушателям как к знатокам и ценителям книжного красноречия: “ни къ невЬдVщiимъ бо пишемъ, нъ прЬизлиха насыштьшемсА сладости книжныа” (С, 1696, 18-19). И сам оратор “преизлиха насытил” свое “Слово. ” выдержками из древнеславянских церковных книг: цитаты из книг Ветхого и Нового завета, из произведений патристики и гимнологии находятся буквально в каждой строке памятника. Однако и восточнославянизмы, характеризующие живую речь автора, даже и по сравнительно поздним спискам “Слова...” достаточно устойчивы и ощутимы Эти восточнославянизмы в языке произведений Илариона не могут быть признаны, по нашему убеждению, ни невольными, ни случайными. Они не случайны для словоупотребления Илариона как сына своего народа и своего времени. Они и не невольны, ибо каждому из употребленных им восточнославянских элементов языка присуща своя незаменимая и неотъемлемая смысловая и стилистическая функция. Пусть они употребляются в церковнокнижном, торжественном стиле, но в стиле литературного славяно-русского языка, смешанного по своей природе и происхождению письменного языка Киевской Руси.

Другой литературный памятник, созданный на рубеже XI и XII вв., посвящен прославлению первых русских князей-мучеников. Это одно из выдающихся произведений древнерусской литературы киевского периода - “Сказание о Борисе и Глебе”, отличающееся от других памятников той же тематики и объемом, и стилистическим своеобразием.

В Древней Руси “Сказание о Борисе и Глебе” бытовало и переписывалось параллельно с другим большим произведением - “Чтением о Борисе и Глебе”, автором которого признается известный писатель конца XI в. Нестор, черноризец Печерского монастыря.

Вопрос об относительной древности обоих названных произведений до сих пор не может считаться окончательно решенным. Мы склоняемся к мнению, высказанному Н. Н. Ворониным, который признал “Сказание” возникшим позднее “Чтения” и окончательно сложившимся в первые десятилетия XII в. (после 1115 г.), когда в него были включены ранее созданные источники. Происхождение “Сказания”, по-видимому, связано с деятельностью клира, служившего при церкви в Вышгороде, куда мощи князей были торжественно перенесены при их канонизации.

Ценность “Сказания о Борисе и Глебе” для истории русского литературного языка определяется не только ранним временем его создания, но еще и тем, что это произведение дошло до нас в древнейшем списке в “Успенском сборнике”,переписанном не позднее рубежа XII-XIII вв. Таким образом, расстояние между временем окончательного сложения памятника и датой дошедшего до нас списка не превышает ста лет.

“Сказание о Борисе и Глебе” принадлежит к числу наиболее ранних образцов древнерусского агиографического жанра и потому неразрывно связано с церковной традицией. Сам автор “Сказания...” косвенно указывает на те произведения агиографической письменности, которые обращались в тогдашней Киевской Руси и могли служить ему примером для подражания. Так, автор, рассказывая о последних часах героя своего “Сказания...”, князя Бориса, сообщает, что он “помышляет же мучение и страсть святого мученика Никиты и святого Вячеслава: подобно же сему бывьшю убиению (убьену)” (с. 33, строки 10-12). Здесь названы: первое- переведенное с греческого (апокрифическое) житие мученика Никиты, второе-чешское житие князя Вячеслава, умерщвленного в 929 г. по наветам его брата Болеслава. Вячеслав (Вацлав), причтенный к лику святых, признан был патроном Чехии.

Но, примыкая к агиографической традиции, произведения о Борисе и Глебе вместе с тем выпадали из нее, поскольку сами обстоятельства жизни и гибели князей не укладывались в традиционные схемы. Мученики обычно страдали и гибли за исповедание Христа, будучи побуждаемы мучителями отречься от него. Бориса и Глеба никто не принуждал к отречению. Убивший их князь Святополк формально числился таким же христианином, как и они. Жертвы политического убийства, Борис и Глеб были объявлены святыми не за исповедание веры, а за покорность их старшему брату, за проявление ими братолюбия, за кротость и смирение. Поэтому убедить церковные власти в святости князей было делом не простым и не легким, в особенности отстоять необходимость их канонизации перед византийскими церковниками. Не случайно, по свидетельству “Сказания...”, сам киевский митрополит Георгий, грек по рождению и воспитанию, “бяше... не твьрдо вЬруя къ святыма” (с. 56, строка 21). На доказательство святости Бориса и Глеба и необходимости их прославления и направлено все “Сказание...”.

По содержанию и стилю “Сказание о Борисе и Глебе” - произведение весьма сложное и разнохарактерное. В панегирических разделах оно приближается к гимнографическому и литургическому шаблону, в повествовательных частях примыкает к летописно-хроникальным сообщениям. Собственно-художественная сторона стилистики в произведениях о Борисе и Глебе обстоятельно и проникновенно раскрыта в работах И. П. Еремина, в частности в его “Лекциях по истории древнерусской литературы” (изд-во ЛГУ, 1968) . Язык, которым написано “Сказание...”, тоже не однороден. Обнаруживая двойственную природу принятого тогда литературно-письменного языка, мы отмечаем преимущественное использование древне-славянских элементов речи в тех местах текста, где ставится цель доказать, святость князей или прославить их заслуги. Так, Борис, узнав о смерти отца, киевского князя Владимира, “начать тЬлъмъ утьрпывати и лице его вьсе сльзъ исполнися, и сльзами разливаяся, и не могый глаголати, в сердци си начать сицевая вЬщати: "Увы мнЬ, свЬте очию моею, сияние и заре лица моего, бъздро уности моеЬ, наказание недоразумения моего! Увы мнЬ, отче и господине мой!"” (с. 29, строки 6-11).

В приведенном отрывке мы не находим восточнославянских речевых элементов, за исключением словосочетания уности моеЬ, оформленного по нормам фонетики и морфологии древнерусского, а не старославянского языка. И тот же торжественный книжный, древнеславянский язык обнаруживаем и далее на тех страницах, где оплакивается судьба юных князей дли прославляются их добродетели.

Однако, когда сообщается о фактах и о событиях, ясно проступают следы летописного источника, по-видимому, древнейшего “Начального летописного свода”, предшествовавшего появлению “Повести временных лет”. Так, мы видим там систематически выраженное восточнославянское фонетическое и морфологическое оформление собственных личных имен и географических названий: Володимеръ, Володимерь, Передъслава, Новгородьць, РостовЬ и т. д. На первых же страницах “Сказания” в его летописной части встречаем глаголы с восточнославянской приставкой рос- (“ростригъ ю красоты дьля лица ея”-с. 27, строка 12; с. 28, строка 1). Далее-характерный восточнославянизм розьный (вм. разный). Отметим, что этот языковой факт не был правильно понят даже переписчиком “Успенского сборника”, не узнавшим чуждого литературным традициям слова: “И посажа вся роснамъ землямъ в княжени...” Вместо прилагательного роснамъ, очевидно, первоначально читалось розьнамъ. Разночтения к данному месту показывают, что и остальные писцы не воспринимали этого слова. Среди вариантов находим: различнымъ- Л; разднам-С; По зорным (?!)-М; празднамъ - Р; разнымъ- А. Некоторые писцы правильно поняли смысл, но передали его более привычными для позднейших периодов развития литературного языка формами, иные же вовсе исказили написанное.

Портретная характеристика князя Бориса в главе “Сказания...” “О БорисЬ как бЬ възъръмь” дана разнопланово и разностильно, с преобладанием старославянизмов, когда речь идет о чертах морального облика: “Сь убо благовЬрьный Борис, блага корене сый, послушливъ отцю бЬ” (с. 51, строки 21-22),-но с характерными восточнославянизмами, когда идет речь о внешнем облике князя или о его боевом темпераменте: “веселъ лицемь, борода мала и усъ” (строка 24), “въ ратьхъ хъбъръ” (очевидно, испорченное хоробръ-с. 52, строка 1). Весьма показательно в стилистическом отношении использование неполногласных и полногласных форм град - городъ в “Похвале Вышегороду”. Приведем это место полностью: “Блаженъ поистине и высокъ паче всЬхъ градъ русьскыихъ и выший градъ, имый, въ себе таковое скровище, ему же не тъчьнъ ни вьсь миръ! По истина Вышегородъ наречеся: выший и превыший городъ всЬхъ, въторый Селунь явися в PycьскЬ земли, имый в себе врачьство безмьздьное” (с. 50, строки 11-14). Из явлений морфологии отметим в этом пассаже отсутствие второй палатализации к перед -Ь, что наблюдаем и в начальной части “Сказания...”, и в таких памятниках, как “Слово о Законе и Благодати”, в “Изборнике 1076 г.”.

В заключительной части “Сказания...” повествуется о посмертных чудесах Бориса и Глеба, об открытии и перенесении их мощей. И здесь древнеславянская речевая стихия перемежается с русской. Отметим яркий пример внедрения в текст разговорной речи. В статье “О пренесении святою мученику” рассказывается о том, как при открытии мощей Бориса митрополит, взяв руку святого, благословлял ею князей: “И пакы Святославъ, имъ руку митрополичю и дрьжащю святаго руку, прилагааше къ вреду (к нарыву), имь же боляше на шии, и къ очима, и къ темени и по семь положи руку в гробЬ” (с. 56, строки 17-19). И когда начали петь литургию, “Святославъ же рече к Бьрнови: “НЬчьто мя на головЬ бодеть”. И съня Бьрнъ клобукь съ князя, и видЬ нъгъть святаго, и съня съ главы и въдасти и Святославу” (там же, строки 20-21). В словах князя, отраженных рассказом, несомненно, лежит печать речевой достоверности: так эти слова запомнились всем окружающим.

Мы видим и в этом древнейшем памятнике тот же письменный литературный язык старшего периода, язык смешанный, славяно-русский, язык, в котором восточнославянская речевая стихия дает себя знать порою даже сильнее и ярче, чем в нашем современном русском литературном словоупотреблении.

КРАТКИЙ КУРС ЛЕКЦИЙ

ПО ДИСЦИПЛИНЕ «ИСТОРИЯ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА»

Лекция № 1

Историческая характеристика языка. История русского литературного языка как наука. Основные категории.

1. Предмет истории русского литературного языка. Предмет изучения курса – история развития родного языка, процессы его развития, их сущность. Обращение к древним письменным памятникам как объекту изучения курса.

История русского литературного языка – наука о сущности , происхождении и этапах развития русского национального языка, использовании его в разных речевых регистрах, смене этих регистров, их эволюции. Традиции изучения истории русского литературного языка: история русского литературного языка как историческая стилистика (в трудах В.В. Виноградова, Г.О. Винокура и их последователей А.И. Горшкова, Е.Г. Ковалевской), как историческая ортология (основатель направления – А.И. Соболевский, последователи – Н.И. Толстой, М.Л. Ремнева), как историческая социолингвистика (Б.А. Успенский, В.М. Живов).

Понятие литературного языка. Литературный язык как явление книжной культуры. Историко-культурные предпосылки и условия формирования литературного языка. Понятие литературного и письменного языка, литературного языка и языка художественной литературы. Литературный и разговорный язык. Стилистическая неоднородность литературного языка, изменения ее характера в процессе исторического развития.

Понятие языковой нормы. Книжная норма как основа литературного языка, языковая норма как историческая категория. Система языка и норма. Различные виды норм. Специфика книжной нормы. Ее связь с обучением и сознательным усвоением, с литературно-языковой традицией. Связь истории литературного языка с историей культуры.

2. Языковая ситуация как фактор развития литературного языка. Типология культурно-языковых ситуаций: одноязычие, двуязычие (иноязычие), диглоссия. Д вуязычие – сосуществование в обществе двух равноправных по своим функциям языков. Диглоссия – стабильная языковая ситуация, характеризующаяся устойчивым функциональным балансом сосуществующих языков, находящихся в дополнительном распределении. Признаки, отличающие диглоссию от двуязычия: недопустимость применения книжного языка как средства разговорного общения, отсутствие кодификации разговорного языка и параллельных текстов с одним и тем же содержанием. Изменение языковой ситуации в истории развития русского литературного языка. Доказательства существования в Древней Руси диглоссии (Б.А. Успенский, В.М.Живов). Аргументы против диглоссии (В.В. Колесов, А.А. Алексеев).

3. Основные этапы развития русского литературного языка . Разные точки зрения по вопросу периодизации курса истории русского литературного языка : Б.А. Успенский, А.М. Камчатнов и принятая большинством лингвистов периодизация.

I период. Литературный язык Древней Руси (XI-XIV вв.) – начальный этап литературно-языковой истории восточных славян. II период. Развитие русского литературного языка на основе древнерусских литературно-языковых традиций в условиях консолидации русского народа (XIV-XVII вв.). III период. Формирование русского литературного языка нового типа (XVIII- нач. XIX вв.). Опыты нормализации русского литературного языка и построения его стилистической системы. IV период. Развитие современного русского литературного языка (c начала XIX в.) как единой и универсальной нормализованной системы, обслуживающей все сферы культурной деятельности. Оформление системы нормированной устной речи как отражение процесса вытеснения диалектов и просторечия из сферы устного общения.

Лекция № 2

Литературный язык Древней Руси (XI-XIV вв.): происхождение русского литературного языка .

1. Первое южнославянское влияние (X - XI вв.) .

После крещения Руси (988 г.) был перенят болгарский вариант старославянского языка – южнославянский язык и распространяется письменность на этом языке. Усвоение южнославянской книжной традиции было обусловлено не столько ориентацией на Болгарию, сколько посреднической ролью южных славян как проводников греческого культурного влияния: ориентация была греческой, письменность – болгарской. Таким образом, христинизация вводит Русь в орбиту византийского мира, а средством византизации русской культуры и выступает церковнославянский язык. Все выше сказанное позволяет говорить о первом южнославянском влиянии и связывает с ним начальную фазу формирования литературного языка восточных славян. По сути, первое южнославянское влияние – крещение Руси по восточному образцу и заимствование древнеболгарской письменности. Старославянский же язык рано стал подвергаться воздействию этнических языков и распадался на разные редакции (изводы), в частности, формируется русский извод церковнославянского языка. С другой стороны, наличие на Руси древнерусских памятников свидетельствуют о существовании письменности на двух языках. Важный вопрос этого периода состоит в следующем: определить, какой из них является литературным языком Древней Руси.

2. История научной полемики о .

История научной полемики о происхождении русского литературного языка связана с традицией противопоставления теории старославянского происхождения русского литературного языка А.А. Шахматова и теории исконно восточнославянской основы русского литературного языка С.П. Обнорского.

Гипотеза А.А. Шахматова получила широкое распространение. В работе «Очерк современного русского языка» А.А. Шахматов писал: «По своему происхождению русский литературный язык – это перенесенный на русскую почву церковнославянский (по происхождению древнеболгарский) язык, в течение веков сближавшийся с народным языком и постепенно утративший и утрачивающий свое иноземное обличье». По его мнению, «древнеболгарский язык на Руси осознавался как чужой язык не более столетия, после чего к нему привыкли как к своему», что и позволяет говорить об «обрусение» южнославянской основы . Для доказательства этого тезиса А.А. Шахматов приводит 12 признаков иноязычной основы современного русского языка: 1) неполногласие; 2) сочетание ра, ла в начале слова; 3) сочетание жд вм. ж ; 4) аффриката щ вм. ч ; 5) отсутствие перехода [е] > [о]; 6) начальное ю вм. у ; 7) твердое з вм. мягкого (польза, непритязательный ); 8) вокализация о, е на месте редуцированных; 9) прояснение гласных ы, и на месте напряженных редуцированных; 10) грамматические формы с церковнославянскими флексиями (м. р.: -аго, -яго ; ж. р.: - ея); 11) церковнославянское словообразование; 12) церковнославянская лексика.

В 50-е гг. 20 в. С.П. Обнорский выдвинул теорию восточнославянской основы русского литературного языка, предполагая, что современный русский язык в своей генетической основе является не заимствованным, а русским. В его работах речь идет о древнерусском литературном языке, который со времен второго южнославянского влияния стал подвергаться церковнославянизации, точнее, «оболгарению» русского языка . Недостатки теории: непонятно, каков удельный вес церковнославянского надстрата; ориентация на жанрово ограниченный круг источников устной народной традиции, послужившие основой для формирования наддиалектной формы – койне. В результате чего церковнославянский язык «застывал», употребляясь только в культовой сфере, а древнерусский язык эволюционировал.

После выхода работ С.П. Обнорского (1934 г.) началась научная дискуссия, отмечалось критическое отношение к его теории (А. М. Селищев, В. В. Виноградов), появились новые концепции. Концепция диглоссии (Б.А. Успенский, А.В. Исаченко), согласно которой литературным языком был церковнославянский язык, а народно-разговорная речь существовала параллельно, не являясь литературной формой. Концепция двуязычия (Ф.П. Филин, вслед за М.В. Ломоносовым) – сосуществование церковнославянского и древнерусского языков, каждый со своими разновидностями. Гипотеза В.В. Виноградова – идея о единстве литературного языка на общенародной основе. Два типа древнерусского литературного языка: книжно-славянский и народно-литературный (по В.В. Виноградову).

Лекция № 3

Литературный язык Древней Руси (XI-XIV вв.): характеристика письменных памятников.

1. Типы письменных памятников Киевской Руси.

Традиционно принято говорить о двух типах письменных памятников Киевской Руси: христианских и светских. Памятники христианской литературы создавались на церковнославянском языке. Переводная христианская литература включает Евангелие, Псалтырь, Прологи, Патерики. Жанрами оригинальной христианской литературы являются «Хожения», «Жития», «Слова», «Поучения». Переводная светская литература – это произведения, переведенные с латыни, греческого языка («История иудейской война» И. Флавия, «Девгениево деяние»). Оригинальная светская литература – народно-литературные памятники, созданные на древнерусском языке (летописи, хроники; «Повесть временных лет», «Слово о полку Игореве», «Поучение Владимира Мономаха»).

Разнообразие письменных памятников Киевской Руси определяет и типологию языковых традиций и их разновидностей, которые характеризуются соотношением разных языковых элементов в пределах одного древнего текста.

Разновидности языковых традиций на церковнославянской основе : стандартный, осложненный, формульный, упрощенный, гибридный церковнославянский язык. Стандартный церковнославянский язык - язык Евангелия, жития. Осложненный церковнославянский язык представляет собой изложение, усиленное риторически, поэтически, экзотическими, экспрессивными, архаичными лексемами. Формульный («клишированный») церковнославянский язык является прямым цитированием или парафразированием канонических (библейских) текстов (крьстъ целовати, знаменаше крьстьнымъ образомъ и т.д.). Упрощенный церковнославянский язык характеризуется включением элементов народно-разговорного языка. Гибридный церковнославянский язык представляет собой чересполосицу, замену языковых средств церковнославянского языка на элементы народно-разговорного языка.

Разновидности языковых традиций на древнерусской основе : стандартный, диалектный, осложненный, деловой (формульный), славянизированный древнерусский язык. Стандартный древнерусский язык – языковая традиция, демонстрирующая общие тенденции древнерусского языка. Диалектный древнерусский язык отражает определенные диалектные черты. Осложненный древнерусский язык представляет собой изложение, усиленное риторически, поэтически, содержит символическое и образное употребление, отражение фольклорных традиций. Деловой (формульный) древнерусский язык опирается на употребление клише, стандартных выражений древнерусских документов (ити на роту, головой повалити, лицемъ вз#ти и т.д.). Славянизированный древнерусский язык – языковая традиция, где несистемно славянизированы лишь некоторые формы.

2. Статус деловой письменности в Древней Руси

В Древней Руси деловая письменность имеет древнюю традицию, что подтверждают 3 договора Олега с греками, найденные в составе «Повести временных лет». Неоднозначный статус деловой письменности в истории русского литературного языка (изолированность или стилистически определенная разновидность) мотивирован критической социально ориентированной ситуацией её возникновения. Г.О. Винокур приводит аргументы, свидетельствующие об обособленности делового языка: функционирование только в сфере делового документоведения, содержание деловых документов ограничено характером употребления, семантически ограниченный состав лексики. А.И. Горшков, А.М. Камчатнов считают, что изолировать деловой язык от системы разновидностей древнерусского языка нет достаточных оснований, поскольку «он (деловой язык) представляет собой общественно важную, стилистически обработанную и упорядоченную разновидность употребления древнерусского языка, а на последующих этапах развития постепенно усиливал свои связи с «собственно литературным» языком и своё влияние на него». А.М. Камчатнов: «… XI-XIV вв. свойственно противопоставление трёх стилей литературного языка – сакрального, славяно-русского и делового».

Языковая специфика деловых документов определялась особенностями её содержания, о чём свидетельствует, например, констатация Афанасия Матвеевича Селищева: «Когда говорили о воровстве, о драке, о вырванной бороде, о разбитом в кровь лице, применялась и соответствующая речь – речь обыденной жизни … Не только стиль, но и точность содержания деловой речи, документальная точность требовала применения соответствующих слов – слов русских определенного значения». Действительно, речь шла о предметах, явлениях и понятиях, специфически русских. Поэтому в основе деловых памятников – древнерусский язык, связь с терминологической системой устного права, отсутствие сакральности. Таким образом, можно отметить следующие особенности деловой юридичесской письменности Древней Руси («Русская правда», дарственные и договорные грамоты): жанрово-функциональная маркированность (использование для практической надобности), семантически ограниченный состав содержательной структуры (употребление лексики юридического характера: вира, видокъ, послухъ, татьба, головничество, исцево и т.д.), однообразие синтаксических конструкций (условные придаточные, императивно-инфинитивные конструкции, нанизывание простых предложений), наличие языковых формул и отсутствие образно-выразительных средств.

3. Языковая специфика произведений бытовой письменности : берестяные грамоты (частная переписка) и граффити (бытовые, посвятительные, религиозные надписи).
Лекция № 4

Культурно-языковая ситуация Московской Руси в конце XIV – середине XV века.

1. Пути развития разговорного и литературного языка в период формирования Московского государства.

Со второй половины XIV века Московское княжество стало быстро развиваться, присоединяя соседние. Москва – духовный и политический центр России: «Москва – третий Рим». Говор Москвы становится пёстрым, включая заимствования из языков соседних народов. Формируется один из переходных говоров – московское койне , который стал основой языка великорусской народности. От древнерусского языка этот язык отличался, например, своим словарным составом (за счет изменения идеологии, реалий). Кроме экстралингвистических предпосылок, обусловивших перестройку отношений между книжным и некнижным языком, обозначались и внутриязыковые причины, характеризующие разговорный язык Московского государства к. XIV в. Среди них – изменение фонологической системы после процесса падения редуцированных; утрата грамматических категорий (звательной формы, двойственного числа); унификация типов склонения во мн. ч.; употребление перфекта без связки; распространение новых союзов. В сложившейся ситуации разговорный и литературный язык стали отличаться друг от друга: нейтральные ранее (общие) формы становятся специфически книжными, т.е. образуются новые корреляции церковнославянского и живого русского языка. Так, формы руцh, нозh, помози, Бозh, пеклъ, мооглъ, мя, тя и т.д. теперь противопоставлены формам разговорной речи. Соответственно, увеличивается дистанции между церковнославянским и русским языками как книжным и некнижным языками.

2. Второе южнославянское влияние.

Одним из спорных вопросов в истории русской письменности остается вопрос о роли так называемого к. XIV в. - нач. XVI в. – второй после периода христинизации Руси (X-XI вв.) волны влияния на русскую книжную культуру со стороны южнославянской письменной культуры (Болгарии и отчасти Сербии). Это была реформа принципов перевода с греческого языка, литературного языка и орфографии, проведенная в XIV в. болгарским патриархом Евфимием Тырновским, которая очень быстро распространилась. Осуществление реформы в русской письменности связано с именем митрополита Киприана – серба или, по другим сведениям, болгарина родом, эмигрировавшего на Русь в общем потоке южнославянской эмиграции. Отсюда другое название процесса – Кипрановская справа.

На второе южнославянское влияние как на кардинальное событие истории русского литературного языка первым обратил внимание в XIX веке А.И. Соболевский. Открытие Соболевского получило широкое признание. Б.А. Успенский: «В основе этого явления – пурификаторские и реставрационные тенденции: его непосредственным стимулом было стремление русских книжников очистить церковнославянский язык от тех разговорных элементов, которые проникли в него в результате его постепенной русификации (т.е. приспособления к местным условиям)». Прежде всего А.И. Соболевский обратил внимание на изменения во внешнем оформлении рукописей, указал на нововведения в графике, изменения в орфографии этих памятников письменности по сравнению с предшествующими периодами. На этом материале он сделал вывод о том, что русская письменность в период конца XIV в.- нач. XVI в. подпадала под сильное влияние южнославянской письменности, отсюда и возник термин "второе южнославянское влияние". По сути, все обозначенные изменения сближали древнерусские рукописи с болгарскими и сербскими памятниками письменности той же эпохи. Действительно, образец для русских рукописей – исправленные церковные книги Болгарии и Сербии, где к концу XIV в. закончилась правка религиозных книг, и многие видные церковные деятели (митрополит Киприан, Григория Цамблак, Пахомий Логофет) прибыли в Москву. В связи с политическим и экономическим ростом Москвы усиливается и авторитет московской церкви, церковной литературы, а значит, и роль церковнославянского языка. Поэтому деятельность по редактированию церковных книг в Москве в этот период оказалась уместной. Исправление и переписывание книг было обусловлено прежде всего переводом русской церкви со студийного устава, господствовавшего в Византии до конца XI в. и оттуда пришедшего на Русь, на иерусалимский устав, упрочившийся в XIV в.во всем православном мире. Естественный для церкви консерватизм и почтение к старине побуждали книжников, с одной стороны, сохранять письменную традицию древних текстов, сознательно архаизируя книжный язык, а с другой стороны, славянские языки именно в XIV столетии настолько существенно изменились и в системе вокализма, консонантизма, акцентологии, и в лексико-грамматическом плане, что употребление многих знаков в древних текстах стало непонятным. Это такие буквы, как @, \, #, >, i, s, ^, h. Подлинное понимание их употребления могло быть достигнуто на базе создания научной истории славянских языков, но церковные книжники XIV столетия были ещё далеки даже от постановки такой задачи. И вот вырабатываются искусственные правила написания этих букв, употребление которых стало неясным. У русских книжников эти искусственные правила встречают глухое, но упорное сопротивление. Поэтому цель предпринятой книжниками правки – привести церковные книги в первоначальный, наиболее точный, соответствующий греческим оригиналам, вид.

Следствия второго южнославянского влияния :

1) восстановление в графике греческих букв (j, k, ^, i), юса большого, исчезнувшего из практики; появление идеографических знаков и символов (Д.С. Лихачев отмечает «геометрический орнамент текста»);

2) устранение йотации, т.е. отсутствие написаний с j в поствокальной позиции перед а и #, теперь йотация передается не буквой ", а буквами а и #: сво#(//////своа), добраа, диаконъ (написание нейотированных букв – греческий образец);

3) правописание еров подчиняется дистрибутивным правилам: на конце слова всегда ь, в середине ъ. Это искусственное правило было обусловлено совпадением рефлексов этимологических *ъ, *ь в одной фонеме, что сделало эти буквы омофоничными и взаимозаменяемыми.

4) распределение в написании букв i и и: перед гласными пишется i, что также связано с греческой моделью (это правило было усвоено гражданской орфографией и сохранилось до реформы 1917-1918 гг.);

5) отражение рефлексов и процессов книжно-славянского языка (палатализаций, первого полногласия);

6) увеличение числа титлов, надстрочных знаков и знаков препинания.

7) возникновение и распространение риторически украшенной манеры письма - стиля «плетения словес» - как способа построения текста, берущего начало в церковных произведениях, затем передшего в светские. Впервые на Руси стиль «плетения словес» книжник XIV в.- нач. XV в. Епифаний Премудрый ввел в «Житии Стефана Пермского».

Стиль «плетения словес» возник «из идеи исихазма о непознаваемости и неназываемости Бога, т.е. к имени Бога можно лишь приблизиться, пробуя разные способы именования» (Л.В. Зубова). Исихазм – этико-аскетическое учение о пути к единению человека с Богом, о восхождении человеческого духа к божеству, «божественности глагола», необходимости пристального внимания к звучанию и семантике слова, служащего для называния сущности предмета, но часто не способного выразить «душу предмета», передать главное. Исихасты отказывались от слова: созерцание дает прямое общение с Богом, поэтому исихастов еще называли «молчальниками». Слово - «божественный глагол».

Термин «плетение словес» не вполне адекватно передает сущность стиля. Фраза «плести словеса» была известна и до Епифания в значении ‘производить новые слова’; в переводах византийского гимна встречаем: «слово плетущее словесъ сладкопhния». Таким образом, ни термин «плетение словес», ни витиеватость риторического стиля для XIV - XV вв. не новы. Новой является побудительная причина возвращения к витиеватости. Исихастское отождествление слова и сущности явления вызывало в словесном творчестве, казалось бы, противоположный результат – плеоназм, который для этой эпохи был оправданным, поскольку в обозначении конкретности «вещи» воплощались единство высокой идеи с низменной. А житийный жанр накапливал различную лексику общего значения, важным оказывался общий смысл, а не значения отдельных слов, что становилось основой для развития многозначности и синонимии. Тем более что в центре внимания – абстрактность, эмоциональность, символичность, образность языковых средств выражения и конструкций.

Важным следствием второго южнославянского влияния стало возникновением коррелятивных пар соотносительных славянизмов и русизмов. Прямые лексические заимствования из русского в церковнославянский язык стали невозможными. Создается своеобразный двуязычный русско-церковнославянский словарь (глаголю – говорю, реклъ – сказал, днесь – севодни, истина - правда). Таким образом, второе южнославянское влияние предопределило переход к двуязычию.

В целом следует отметить, что киприановская справа, проходившая на фоне национального подъёма (столетие между 1380 и 1480 гг. - это время между Куликовской битвой и полной ликвидацией зависимости Руси от Золотой Орды), всё-таки не вызвала такого раскола в церкви и обществе, какой позже вызвала никоновская справа XVII века, проходившая на фоне крепостной зависимости крестьянства. Между тем ведь и та и другая справа – это два этапа одного и того же процесса формирования современного церковнославянского языка с его искусственной орфографией и другими чертами неумелой архаизации, проведенной в обстановке полного отсутствия истории славянских языков как науки.

Лекция № 5

Языковая ситуация второй половины XV-XVI вв.

1. Архаизация языка публицистики второй половины XV-XVI вв.

Во второй половине XV века на процесс государственного строительства оказывают влияние мировоззрение двух духовно-религиозных течений: мистического православия и теологического рационализма. Идеи мистического православия отстаивали «заволжские старцы» во главе с Нилом Сорским, поскольку выступали против церковного и монастырского землевладения, осуждали убранство монастырей, декларировали аскетизм, отстраненность от мирских дел, в том числе и от политики, продолжали развивать идеи исихазма. В своих посланиях «заволжские старцы» отдавали предпочтение религиозно-нравственным вопросам, высказывали критическое отношение к Священному Писанию, поэтому для их манеры письма было актуально строгое соблюдение норм церковнославянского языка и отсутствие риторических излишеств. Манере изложения «заволжских старцев» следовали Максим Грек, Андрей Курбский. Идеолог другого церковно-политического течения конца XV - первой половины XVI вв., получившее название «иосифлянство», – Иосиф Волоцкий (Иван Санин, 1439-1515 гг.) – является автором ярких произведений публицистического характера. Взгляды его сторонников прямо противоположны: отстаивают незыблемость церковных догм и политическое влияние церкви, защищают церковно-монастырское землевладение, поддерживают концепцию абсолютной монархии, эстетизацию обряда. «Иосифляне» немало внимания уделяли описанию конкретных событий, деталей русского быта, поэтому в их произведениях нашли отражение и книжно-славянская пышная риторика, и разговорно-бытовые языковые элементы. В стиле «иосифлян» писал Иван Грозный.

2. Стилистические разновидности светской литературы и деловой письменности Московской Руси.

Специфика светской литературы Московской Руси – усиление общественно-политического значения. Поэтому те произведения, которые имели ярко выраженные политические тенденции и были направлены на прославление и возвеличивание молодого Московского государства, оформляются средствами церковнославянского языка («Сказание о Мамаевом побоище», «Повесть о взятии Царьграда»). Эта литература постепенно начала становиться вровень с литературой церковно-религиозной и вместе с тем поднимается авторитет народно-литературного языка. К тому же народно-литературный тип языка мог отличаться не структурными элементами, а риторической техникой: наличие/отсутствие риторической украшенности («Хождение за три моря» А. Никитина – произведение народно-литературного типа языка без риторических средств выражения).

В целом специфическими особенностями светской литературы в этот период можно считать следующие: семантическая обусловленность в выборе языковой традиции; чередование контекстов, характерные для церковнославянского и древнерусского языков, в рамках одного произведения; сознательное смешение языковых элементов разных традиций в зависимости от контекста; усиление авторитета народно-литературного языка.

Расширение функций делового языка Московской Руси . Многообразие жанров: от грамоток (частных писем) до государственных актов, отражающих стандартный приказной деловой язык. Сближение делового языка с книжно-литературным (статейные списки). Вторжение народно-разговорной стихии в сферу деловой письменности (грамотки, «пытошнные» речи, «расспросные» речи). Наличие стандартных языковых формул – начальных и конечных формуляров (отказные и отпускные книги, челобитные). Освоение иноязычной лексики и расширение тематики и структуры делового языка («Вести-Куранты», статейные списки).
Лекция № 6

Культурно-языковая ситуация Юго-Западной Руси (сер. XVI в.). Влияние книжной традиции Юго-Западной Руси на московскую книжную традицию.

1. Характеристика культурно-языковой ситуации Юго-Западной Руси.

К середине XVI в. в Юго-Западной Руси сложилась ситуация двуязычия, когда сосуществуют два литературных языка: церковнославянский язык юго-западнорусской редакции и «проста мова». В основе «простой мовы» - актовый канцелярский язык Юго-Западной Руси, официально признанный в польско-литовском государстве языком судопроизводства. Этот язык постепенно терял функции делового языка и становился литературным языком. В отличие от книжно-славянского языка Московской Руси он обнаруживает в своем составе несомненный разговорный субстрат, который искусственно «окниживается» за счёт славянизации (украинский вариант «простой мовы») и полонизации (белорусский «простой мовы»). Ко второй половине XVI в. возрастает престиж «простой мовы»: её начинают кодифицировать (словари Л. Зизания, П. Берынды); создают научные, публицистические произведения; переводят на простую мову библейские книги. Церковнославянский язык в это время принимает статус языка учёного сословия: появляются фундаментальные грамматики Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицкого; ориентация на латынь в грамматике (конструкции и формы) и лексике (заимствования-латинизмы) в результате влияния западноевропейской католической культуры; наличие полонизмов и украинизмов посредством светско-делового и общественно-бытового языка образованных людей. Так сформировался юго-западный извод церковнославянского языка. Таким образом, юго-западный извод книжно-славянского языка и «проста (русска) мова» – литературно-языковые посредники западноевропейского влияния.

2. Л итература «русского барокко» В середине XVII в. Украина воссоединяется с Россией и превращается из культурного центра в периферию. Местные книжники переселяются в Москву: Симеон Полоцкий, Сильвестр Медведев, Карион Истомин, позже Феофан Прокопович. Их творческое наследие – л итература «русского барокко» , представленная торжественной, эпистолярной, ораторской прозой, виршами и драматургией. Язык этой литературы книжно-славянский, но отличный как от церковнославянского языка русского извода, так и от церковнославянского языка юго-западнорусской редакции. От «старого» церковнославянского его отличает наличие латинизмов, полонизмов, украинизмов, имен античных героев и богов. От церковнославянского языка юго-западнорусской редакции отличается меньшим количеством полонизмов и провинциализмов.
Лекция № 7

Культурно-языковая ситуация первой половины XVII века. Формирование восточнославянской грамматической традиции.

Процесс нормирования книжно-литературного языка связан с развитием книгопечатания. В 1553 году создан Печатный двор в Китай-городе. Во второй половине XVI в. в Москве появляются первые печатные книги. Книгопечатание способствовало

• 
  выработке единообразного правописания;
• 
  усилению объединяющей роли литературного языка по отношению к территориальным диалектам;
• 
  распространению литературного языка по всей территории государства и среди всех социальных групп грамотных людей.

Эти причины вызывали необходимость кодификации книжно-славянской грамматической системы XVI-XVII вв., что выражается в появлении букварей-азбуковников и грамматик. Например, первая печатная книга – «Букварь» Ивана Федорова (Львов, 1574г.) – подлинно научный труд по славянской грамматике.

Грамматики существовали до начала книгопечатания: в XI – XIV вв. появлялись специфические лексико-грамматические сочинения (донациональный этап развития грамматической традиции), в XVI-XVII вв. – переводные грамматики (преднациональный этап развития грамматической традиции). Так, в 20-е гг. XVI в. Дмитрием Герасимовым была переведена латинская грамматика Доната (IV в. до н.э.).

Грамматические труды, вышедшие в этот период в Западной Руси, ориентированы также и на греческие грамматики. В 1596 г. вышла грамматика «Адельфотис» (адельфотис с греч. ‘братство’), изданная студентами Львовской братской школы, которая стала первым пособием для сопоставительного изучения славянской и греческой грамматик. Не случайно полностью грамматика называлась «Грамматика доброглаголиваго еллино-славенскаго языка», содержала грамматические категории, близкие греческим образцам (гласные долгие и краткие, согласные – полугласные и безгласные).

Грамматика «Адельфотис» стала основой для другого грамматического труда. Это была «Грамматика словенска совершенаго искуства осьми частей слова» Лаврентия Зизания, вышедшая в г. Вильно в 1591 г., где излагалось традиционное для античности «учение о осьми частях слова». Некоторые части грамматики Зизания представлены таким образом, что текст на церковнославянском языке сопровождается переводом на «просту мову». Эта особенность грамматики отражает школьную практику Юго-Западной Руси. Присутствует противопоставление форм церковнославянского языка и «простой мовы» на разных уровнях: орфографическом (коликw - колкw, четыри – чотыри), лексическом (вhжество – вhдане, извhстное – певное) и грамматическом (еже писати – жебысмы писали). Коррелятами к церковнославянским словам греческого происхождения в «простой мове» выступают калькирующие их сложные слова, которые по своей структуре можно расценивать как славянизмы (етимологiя – истиннословiе). Поэтому противопоставление форм церковнославянского языка и «простой мовы» в одних случаях – противопоставление книжного и разговорного, в других – противопоставление греческого и славянского. Таким образом, Лаврентий Зизаний явно искусственно стремится противопоставлять орфографический облик слов, совпадающих в церковнославянском языке и «простой мове». Специфические особенности грамматики: выделял собственные и нарицательные существительные (в отличие от «Адельфотис»), 5 залогов, 4 наклонения (изъявительное, звательное, молитвенное, неопределенное). Приложение грамматики - «Лексис, сиречь речения в кратце собранны и из словенскаго языка на просты русский диялект истолкованы» (1061 слово).

В начале XVII в. появляется наиболее полный и основательный труд по церковнославянской грамматике. Это - «Грамматика словенскiя правильное синтагма», изданная в г. Евье в 1619 г. Мелетием Смотрицким. Грамматика содержала следующие разделы: «Орфография», «Этимология», «Синтаксис», «Просодия». Введена грамматическая терминология: слози – это слоги, речение – это слово, слово – это предложение, этимология – это морфология, словочасти – это части речи. «Словочастей» в грамматике Смотрицкого было 8. «Части слова суть осмь: Имя. Мhстоимение. Глаголъ. Причастие. Нарhчие. Прhдлогъ. Союзъ. Междометие». При этом прилагательное – в составе имени. Термин «причастие» вводит М.Смотрицкий впервые. Таким образом, в славяно-русскую грамматику Смотрицкого перешло античное (греко-римское) деление словаря на части речи. Отмечены специфические грамматические категории: 7 родов (общий, мужской, женский, средний, всякий, недоуменный, приобщий); 4 залога (действительный, страдательный, средний, отложительный); 4 прошедших времени (преходящее, прешедшее, мимошедшее, непредельное); вводит понятие переходные и непереходные глаголы, а также личные, безличные, стропотные (неправильные), недостаточные глаголы. Вместе с тем М. Смотрицкий переводит отдельные грамматические конструкции на «просту мову», тем самым определенным образом её кодифицируя.

В 1648 г. на Печатном дворе в Москве было отпечатано переработанное издание «Грамматики» Мелетия Смотрицкого. При её переиздании формы гды, абымъ и т.д., поскольку они были чужды разговорной речи московских справщиков, были восприняты как книжные и сохранены в тексте. Поэтому формы «простой мовы», которые призваны пояснять церковнославянские формы «Грамматики» Мелетия Смотрицкого, были переведены в ранг нормативных церковнославянских форм. Переработка также затронула многие грамматические правила, в частности парадигмы склонения, приблизив их к традициям разговорной великорусской речи. Изменения касались и акцентологической системы, которая в предыдущем издании отражала нормы западнорусского произношения.

В целом «Грамматики» Мелетия Смотрицкого – фундаментальный свод грамматических правил церковнославянского языка и нормативный образец для богослужебных книг. Именно этот трактат стал основой грамматической нормализации официального варианта церковнославянского языка вплоть до времени М.В.Ломоносова, который сам учился по этой грамматике.

Наряду с указанными грамматиками в XVI в. в Западной Руси появляются церковнославянско-«русские» словари. Чтобы оценить значимость этого явления, достаточно заметить, что в русских условиях подобные словари будут издаваться только во второй половине XVIII века.

Кроме обозначенного выше «Лексиса» Л. Зизания, следует упомянуть «Лексикон словеноросский и имен тлъкования» Памвы Берынды (1 издание – Киев, 1627г.). В словаре почти 7000 слов, и это количество казалось невероятным. При этом «русская речь» («проста мова») противопоставляется «волынской» (украинской) и «литовской» (белорусской): цсл. пhтень – вол. пhвень – лит. петухъ. «Лексикон» П. Берынды шире по своему словнику. К словарю присоединен указатель собственных имен, содержащихся в церковных «Святцах», где представлено толкование имен грческого, еврейского, латинского происхождения.
Лекция № 8

Новые традиции развития литературного языка во второй половине XVII в. Расширение функций церковнославянского языка.

1. Никоновская справа (сер XVII в.).

Изменение церковнославянского языка под влиянием юго-западной идеологии – результат необходимости нормализации языка, что выражается в середине XVII в. в проведении новой книжной справы под руководством патриарха Никона. Лингвистические установки справщиков – правка книг по греческим образцам. Так, в греческое соответствие приводились написания: аггелъ, Иисусъ. Никоновская редакция регламентировала изменения в акцентологии имен: Аввакýм (вм. Аввáкум); Михаúл (вм. Михáил); в падежном управлении: во веки веков (вм. во веки веком); во Христе (вм. о Христе); в употреблении старых словоформ: мой, твой (вм. ми, ти); Однако противниками реформы – подлинно православной аудиторией – написание Иисусъ воспринималось как антихристианское. По их мнению, изменение формы слова, номинации чего-нибудь влечет за собой искажение самого существа христианского понятия; Бог – автор текста, и менять текст нельзя; выражение должно быть правильным, т.е. христианским. Поэтому разное отношение к языковой форме слова стало причиной раскола церкви при патриархе Никоне между противниками реформы («старообрядцами») и её сторонниками («новообрядцами»).

Соотнесение церковнославянского языка Юго-Западной Руси и церковнославянского языка Московской Руси обуславливает непосредственно влияние первого на второй, что и происходит в процессе никоновской и послениконовской книжной справы: формальные особенности церковнославянского языка юго-западнорусской редакции переносятся в церковнославянский язык великорусского извода, в результате отмечается образование единого общерусского извода книжно-славянского языка .

2. Активизация в употреблении церковнославянского языка.

XVII в. – время, когда начинается складываться русский литературный язык. Этот процесс характеризуется

• 
  возникновением «учёного» церковнославянского языка под влиянием книжности Юго-Западной Руси;
• 
  демократизацией литературы и литературного языка, появлением новых жанров, что связано с социально-экономическими сдвигами эпохи. Юго-Западной Руси

Новый общерусский церковнославянский язык, несмотря на то, что в Юго-Западной Руси в значительной мере церковнославянский язык был вытеснен «простой мовой», в великорусский условиях продолжает активно функционировать. Со второй половине XVII в. активизация в употреблении церковнославянского языка обусловлена следующими фактами: церковнославянский язык – язык учёного сословия (на нем проводятся научные диспуты); ведется активное обучение церковнославянскому языку (с помощью грамматики); увеличивается функционирование церковнославянского языка в других сферах (светской и юридической); по-церковнославянски пишут письма как духовные лица, так и светские.

В развитии литературного языка в этот период в Москве наблюдаются новые тенденции: 1) сближение с народно-разговорным языком; 2) моделирование словенского языка, которое привело к его обособлению и появлению новых явлений – квазиславянизмов. Проще говоря, в системе церковнославянского языка появляются новые – демократические тенденции. Яркое их выражение – сочинения проповеднической и полемической литературы старообрядцев (дьякона Фёдора, Епифания, протопопа Аввакума и др.). «Вяканье» («просторечие», противопоставленное церковнославянскому красноречию) – основной стиль произведений протопопа Аввакума. Аввакум намеренно создаёт стилистический диссонанс, объединяющий сниженный разговорный и церковнославянский язык. Главная стилистическая особенность его текстов – нейтрализация славянизмов, в рамках которой просторечные выражения встраиваются в церковно-библейские формулы; церковнославянизмы в соседстве с просторечными выражениями ассимилируются (полна сети напехал Бог рыбы… ), т.е. появляются квазиславянизмы.

Подобные тенденции проявляются также в литературных жанрах, мало связанных с книжно-славянским языком, – в светских повестях XVII-XVIII вв. («Повесть о Фроле Скобееве», «Повесть о Шемякином суде», «Повесть о Горе-Злочастии» и др.), с появлением которых начинается ф ормирование демократической (посадской, торгово-ремесленной) литературы . Основные характеристики произведений этой литературы – стилеобразующий характер разговорно-бытовой и эмоционально-экспрессивной лексики, отсутствие единых норм грамматической системы, влияние устного народного творчества (приёмы и формулы былинного стиля, пословично-поговорочный склад, своеобразная рифмованная проза).

Другое проявление моделирования книжно-славянского языка – его пародийное использование. О пародийном использовании книжно-славянского языка свидетельствуют примеры первой половины XVII в. (письмовик из рукописного сборника I трети XVII в.). Во второй половине XVII в. увеличивается количество пародий на книжно-славянский язык, что связано с падением авторитета церкви, церковной литературы, церковнославянского языка. Это сатирические произведения, где часто церковнославянизмы используют для достижения комического эффекта, где обыгрывалось употребление устаревших формул («Сказание о крестьянском сыне», «Служба кабаку», «Повесть о Ерше Ершовиче» и др.).

Возможность пародийного использования книжно-славянского языка – свидетельство начинающегося разрушения диглоссии. Кроме того, сосуществование параллельных текстов на церковнославянском и русском языке (например, в Уложении 1649 г.) – явный признак двуязычия и нарушения принципа диглоссии. С сер. XVII в. в России – ситуация двуязычия. Дальнейшая тенденция – оттеснение русским языком церковнославянского языка на периферию.

Лекция № 9

Предпосылки формирования литературного языка нового типа (I четверть XVIII в.): культурно-языковая политика Петра I.

1. Цель петровских реформ.

Первоначальный период формирования нового литературного книжного языка связан с Петровской эпохой, которая охватывает последнее десятилетие XVII в. – I четверть XVIII в. Секуляризация русской культуры – радикальное достижение петровской эпохи. Основными проявлениями этого процесса можно считать создание новых учебных заведений, учреждение Академии наук, издание первой русской газеты «Ведомости» (1703 г.), введение «Генерального регламента» (1720 г.), «Табеля о рангах» (1722 г.), увеличение количества печатных книг и русско-иностранных словарей. Языковое строительство – неотъемлемый факт петровских реформ. В.М. Живов: «Противопоставление двух языков замышлялось как антагонизм двух культур: старый книжный язык (традиционный) – это варварский, клерикальный (церковный), невежественный в представлениях петровских реформаторов, а новый книжный язык должен был стать европейским, светским и просвещённым».

2. Реформа графики как первый этап петровских преобразований в области языка.

Создание русского гражданского печатного шрифта (1708 – 1710 гг.) – инициатива самого Петра I. Деятельность по созданию нового алфавита проводилась Петром I совместно с работниками московской типографии (Мусиным-Пушкином, Ф. Поликарповым), начиная с 1708 г., когда вышел указ государя «новыми азбуками напечатать книгу геометрию на русский язык, которая прислана из военного походу и иные гражданские книги печатать теми ж новыми азбуками». 29 января 1710 г. Пётр утвердил новую азбуку – г р а ж д а н с к и й п е ч а т н ы й ш р и ф т, на обложке которой было указано: «Изображения древнихъ и новыхъ письменъ славенскихъ печатныхъ и рукописныхъ». На обороте обложки Пётр написал: «Сими литеры печатать исторические и мануфактурные книги, а которыя почернены, тhхъ въ вышеописанныхъ книгахъ не употреблять». К маю 1710 г. на «новоизобрhтенной» азбуке – гражданице – было напечатано 15 изданий, среди них первые: «Геометриа славенски землемhрие»; «Приёмы циркуля и линейки»; «Комплименты, или образцы, как писать письма къ разнымъ особамъ» и т.д. Образец стандартного употребления гражданского шрифта и орфографической практики новопечатных книг – наборная рукопись «Юности честнóе зерцало», или «Показания к житейскому обхождению, собранное от авторов начала XVIII века».

Параметры петровского реформирования кириллической азбуки:

• 
  изменение буквенного состава: первоначально Пётр распоряжается исключить 9 (по В.М. Живову)/ 11 (по А.М. Камчатнову) кириллических букв: и (иже); w (омега); z (земля); q (ук); ф (ферт); i (ижица); k (кси); j (пси); ^ (лигатура «от»); @ (юс большой); # (юс малый). Но в окончательно утвержденной азбуке 1710 г. были оставлены: и (иже); z (земля); q (ук); ф (ферт); k (кси).
• 
  регламентация букв е, э, я (введена буква э; вместо >, " - я; вместо ~ - е);
• 
  редактирование форм самих букв (узаконено округленное начертание букв в противоположность квадратной кириллице);
• 
  введение новых обозначений чисел (вместо букв арабские числа);
• 
  устранение титлов и надстрочных знаков.

Пётр I сам редактировал книги, требуя от переводчиков писать научные трактаты языком простым, языком Посольского приказа, т.е. светским.

Вновь введенный гражданский шрифт и церковный полуустав стали противопоставляться функционально: как церковные книги не могли быть напечатаны гражданицей, так и гражданские книги не могли печататься церковным полууставом. Разделение алфавита на церковный и гражданский – свидетельство двуязычия (сосуществование двух живых книжных языков) и двукультурия (противопоставление светского и духовного в печатных книгах).

3. Второй аспект лингвистических преобразований Петра I – реформа языка .

В 1697 г. Пётр I в Европе обнаружил, «что пишут, как говорят». Поэтому главным принципом языкового строительства в этот период стало формирование нового литературного языка на народной основе. Основная цель – переход от гибридного церковнославянского языка к «простому» российскому языку. Путь создания нового литературного языка – сочетание европеизированной лексики и русифицированной морфологии.

Основные тенденции языкового строительства Петровской эпохи:

1. 
   Обогащение словарного состава родного языка европеизированной лексикой.
2. 
   Создание русифицированной морфологии.
3. 
   Вытеснение приказного языка Московской Руси.

Яркое отличие литературного языка этого периода – увеличение числа заимствований, достигшее своего апогея. «Европеизация» словарного состава языка связана

• 
  с появлением мощной переводческой деятельности, которая решала и проблему кадровой политики государства. Появление переводческой литературы означало, что в русский язык не только попадала иноязычная лексика, но и новое содержание требовало развитие новых форм родного языка, на что указывает и предписание государя: «… дабы внятнее перевесть, и не надлежит речь от речи хранить в переводе, … на свой язык уж так писать, как внятнее … ».
• 
  с процессом переустройства административной системы, реорганизацией военно-морского дела, развитием торговли, фабрично-заводских предприятий, в результате чего начинается формирование новой терминосистемы разных тематических групп.

Процесс заимствований обусловлен двумя функциями:

1) прагматической: лексические заимствования по большей части мотивированы заимствованиями новых вещей и понятий, которые должны были осваиваться говорящими, чтобы кодифицироваться;

2) семиотической: употребление заимствований свидетельствовало об усвоении новой системы ценностей и об отказе от традиционных представлений.

При этом последняя функция проявлялась в тех случаях, когда заимствования сопровождаются в тексте глоссой (греч "язык, речь"), т.е. толкованием непонятного слова через эквивалент данного языка, привычного для читателя (например, в «Генеральном Регламенте или Уставе» (1720 г.)).

В целом процесс заимствований в этот период характеризуется

1) как избыточностью (наличие глоссирований), так и недостаточностью (не всегда переводчикам удавалось обозначить новые понятия и предметы, подбирая слова из русского употребления);

2) удачным калькированием (productus "произведение", Sonnestand "солнестояние" и др.);

3) временным вытеснением из активного употребления русских слов (виктория вместо победа , баталия вместо битва , фамилия вместо семья , фортеция вместо крепость и др.);

4) переходом в пассивный словарный состав исчезнувших реалий (сенат, лакей, камзол, кафтан и др.).

Таким образом, широкое употребление заимствований не решило основной лингвистической задачи Петра. Устойчивая черта языковой политики этого времени – жалобы на непонятность юридических документов (ряд заимствований впервые появляется в законодательных актах). Так, в «Воинском Уставе» (1716 г.) кроме тех заимствований, которые глоссируются, встречается целый ряд подобных же лексических элементов, которые читатель должен был понимать своими силами (патент, офицер, артикул, эксекуция ). Для языковой ситуации Петровской эпохи актуально не только двуязычие как примета местного значения, но и многоязычие, связанное с появлением иностранной лексики.

Еще одна яркая примета языкового строительства этого времени – отсутствие единых морфологических норм : бессистемность в употреблении русских , разговорных и церковнославянских элементов (письма и бумаги Петра I, повести начала XVIII в.). С одной стороны, в морфологических особенностях создаваемого языка отражалось влияние прежней книжно-славянской традиции. 19 апреля 1724 г. Пётр I пишет указ Сеноду о составлении кратких поучений, где распоряжается «просто писать так, чтоб и поселянин знал, или на двое: поселянин простые, а в городе покрасивее для сладости слушающих …». Создается впечатление, что маркированные церковнославянские элементы воспринимаются как риторическое украшение, или как социокультурное задание в деятельности поэтов и писателей, а не как общекультурные значимые. Поэтому церковнославянский язык уже не универсальный язык. С другой стороны, создание русифицированной морфологии – попытка отредактировать тексты в соответствие с установками новой языковой политики. К морфологической правке относятся замена форм аориста и имперфекта л-формами без связки, форм инфинитива на –ть, форм 2 л. ед. ч. на –шь, форм двойственного числа на формы множественного числа, сосуществование в обращениях форм звательного и именительного падежа. Синтаксическая правка выражалась в замене конструкций «частица да + форма настоящего времени» синтетическими формами повелительного наклонения, одинарного отрицания двойным, конструкции с существительными в род. п. на согласованные словосочетания.

Стилистическая неупорядоченность литературного языка как генетическая неоднородность языковых средств выражения в его составе. Смешанный характер речи – признак формирования культурного диалекта.

Две разновидности литературной речи: славянороссийский язык и гражданское посредственное наречие. Славянороссийский язык – «обмирщенный» церковнославянский: сочетание церковнославянской грамматики и небольшого количества просторечий, заимствований (проповеди Феофана Прокоповича, Стефана Яворского, переводные научные сочинения, предисловие к «Лексикону трехъязычному» Федора Поликарпова). Создание гражданского посредственного наречия как доступного и понятного письменного литературного языка нового типа – главная лингвистическая установка Петра I. Сложный состав этого литературного языка: русские разговорные, просторечные, церковнославянские элементы, европейские заимствования, искусственные образования, неологизмы, кальки, индивидуальные авторские лексемы (переводы технических книг, переводные повести, драмы, интимная поэзия, письма, газеты).

Роль «приказного» языка в развитии литературного языка: раньше противопоставлялся церковнославянскому, теперь перемещается на периферию. В новых условиях литературность текстов перестает связываться с признаками книжности и определяется экстралингвистическими параметрами. Вследствие чего создается возможность существования нелитературных текстов на литературном языке. Новый язык приобретает атрибут полифункциональности: включение в языковую культуру тех сфер, которые были вне пределов его функционирования (духовная словесность, законодательство, делопроизводство).

Таким образом, культурная политика Петра I привела к радикальному изменению языковой ситуации:

• 
  «приказной» язык Московской Руси: вне употребления и в конкуренции с традиционным книжным языком.
• 
  церковнославянский язык теряет свою полифункциональность: только язык культа.
• 
  формируется письменный литературный язык нового типа – гражданское посредственное наречие.
• 
  новый литературный язык отличается стилистической неупорядоченностью, смешением старого и нового, своего и чужого, книжного и просторечного.

Как часто мы, русскоговорящие, задумываемся о таком важном моменте, как история возникновения русского языка? Ведь сколько в нем скрыто тайн, сколько интересного можно узнать, если копнуть глубже. Как развивался русский язык? Ведь наша речь - это не только бытовые разговоры, это богатая история.

История развития русского языка: кратко о главном

Откуда произошел наш родной язык? Есть несколько теорий. Одни ученые считают (к примеру, лингвист Н. Гусева) санскрит русского языка. Однако санскрит использовали индийские ученые и жрецы. Такой была латынь для жителей древней Европы - «что-то очень умное и непонятное». Но как речь, которая использовалась индийскими учеными, вдруг оказался в нашей стороне? Неужели именно с индусов началось формирование русского языка?

Легенда о семи белых учителях

Этапы истории русского языка каждый ученый понимает по-разному: это зарождение, развитие, отчуждение книжного языка от народного, развитие синтаксиса и пунктуации и т. д. Все они могут отличаться порядком (до сих пор неизвестно, когда точно книжный язык отделился от народного) или трактовкой. Но, согласно следующей легенде, «отцами» русского языка можно считать семерых белых учителей.

В Индии бытует легенда, которую даже изучают в индийских вузах. В далекие времена с холодного Севера (район Гималаев) явились семеро белых учителей. Именно они подарили людям санскрит и заложили основу брахманизма, из которого позже родился буддизм. Многие считают, что этот Север был одним из районов России, поэтому современные индусы часто ездят туда в паломничество.

Легенда в наши дни

Оказывается, многие слова санскрита полностью совпадают с - такова теория известного этнографа Натальи Гусевой, написавшей более 150 научных трудов по истории и религии Индии. Большинство из них, кстати, были опровергнуты другими учеными.

Эта теория не была взята ею «из воздуха». Ее появлению послужил интереснейший случай. Однажды Наталья сопровождала уважаемого ученого из Индии, который решил устроить туристическую поездку по северным рекам России. Общаясь с жителями местных деревень, индус неожиданно расплакался и отказался от услуг переводчика, заявив, что счастлив слышать родной санскрит. Тогда Гусева и решила посвятить свою жизнь изучению загадочного феномена, а заодно и установить, как развивался русский язык.

Ведь это поистине удивительно! Согласно этой истории, за Гималаями живут представители негроидной расы, разговаривающие на языке, так похожим на наш родной. Мистика, да и только. Тем не менее, гипотеза о том, что наш говор произошел от индийского санскрита, имеет место быть. Вот она - история русского языка кратко.

Теория Драгункина

А вот еще один ученый, решивший, что эта история возникновения русского языка правдива. Известный филолог Александр Драгункин утверждал, что по-настоящему великий язык происходит от более простого, в котором меньше словообразовательных форм, а слова короче. Якобы санскрит гораздо проще, чем русский. А письменность санскрита - не что иное, как слегка измененные индусами славянские руны. Но ведь эта теория - всего лишь где же тут происхождение языка?

Научная версия

А вот версия, которую одобряет и принимает большинство ученых. Она утверждает, что 40 000 лет назад (время появления первого человека) у людей была нужда излагать свои мысли в процессе коллективной деятельности. Так появился язык. Но в те времена население было крайне малочисленно, и все люди разговаривали на одном языке. Спустя тысячи лет произошла миграция народов. ДНК людей изменились, племена изолировались друг от друга и стали говорить по-разному.

Языки отличались друг от друга по форме, по словообразованию. Каждая группа людей развивала свой родной язык, дополняла его новыми словами, придавала форму. Позже появилась нужда в науке, которая занималась бы тем, что описывала новые достижения или вещи, к которым приходил человек.

В результате такой эволюции в людских головах возникли так называемые «матрицы». Этими матрицами детально занимался известный лингвист Георгий Гачев, изучивший более 30 матриц - языковых картин мира. По его теории, немцы очень привязаны к своему дому, и это послужило образом типичного немецкоговорящего. А русский язык и менталитет произошел от концепции или образа дороги, пути. Эта матрица лежит в нашем подсознании.

Рождение и становление русского языка

Около 3 тысяч лет до нашей эры среди индоевропейских языков выделялся протославянский диалект, который спустя тысячу лет стал праславянским языком. В VI—VII вв. н. э. он разделился на несколько групп: восточную, западную и южную. Наш язык принято относить к восточной группе.

А началом пути древнерусского языка называют образование Киевской Руси (IX век). В это же время Кирилл и Мефодий изобретают первую славянскую азбуку.

Славянский язык стремительно развивался, и по уровню популярности уже сравнялся с греческим и латинским. Именно (предшественник современного русского) сумел объединить всех славян, именно на нем писали и издавали важнейшие документы и памятники литературы. К примеру, «Слово о полку Игореве».

Нормализация письменности

Затем пришла эпоха феодализма, а польско-литовские завоевания привели в XIII—XIV веках к тому, что язык разделился на три группы диалектов: русский, украинский и белорусский, а также некоторые промежуточные говоры.

В XVI веке в Московской Руси решили нормализовать письменность русского языка (тогда он назывался «проста мова» и подвергался влиянию белорусского и украинского) - ввести преобладание сочинительной связи в предложениях и частое употребление союзов «да», «и», «а». Двойственное число было утрачено, а склонение существительных стало очень похоже на современное. А основой литературного языка стали характерные черты московской речи. Например, «аканье», согласный «г», окончания «ово» и «ево», указательные местоимения (себя, тебя и др.). Начало книгопечатания окончательно утвердило литературный русский язык.

Петровская эпоха

Очень сильно повлияла на речь. Ведь именно в это время русский язык освободили от «опеки» церкви, а в 1708 году реформировали азбуку, чтобы она стала ближе к европейскому образцу.

Во второй половине XVIII века Ломоносов заложил новые нормы русского языка, объединив все, что было до этого: разговорную речь, народную поэзию и даже приказной язык. После него язык преобразовывали Державин, Радищев, Фонвизин. Именно они увеличили количество синонимов в русском языке, чтобы как следует раскрыть его богатство.

Огромный вклад в развитие нашей речи внес Пушкин, который отвергал все ограничения по стилю и комбинировал русские слова с некоторыми европейскими, чтобы создать полноценную и красочную картину русского языка. Его поддержали Лермонтов и Гоголь.

Тенденции развития

Как развивался русский язык в дальнейшем? С середины XIX — начала XX веков русский язык получил несколько тенденций развития:

1. Развитие литературных норм.
2. Сближение литературного языка и разговорной речи.
3. Расширение языка благодаря диалектизмам и жаргонизмам.
4. Развитие жанра «реализм» в литературе, философская проблематика.

Несколько позже социализм изменил словообразование русского языка, а в ХХ веке СМИ стандартизировали устную речь.

Выходит, наш современный русский язык, со всеми его лексическими и грамматическими правилами произошел от смешения различных восточнославянских диалектов, которые были распространены на территории всей Руси, и церковнославянского языка. После всех метаморфоз он стал одним из самых популярных языков мира.

Еще немного о письменности

Еще сам Татищев (автор книги «История Российская») был твердо уверен, что Кирилл и Мефодий не изобрели письменность. Она существовала задолго до их рождения. Славяне не только умели писать: у них было множество видов письменности. Например, черты-резы, руны или буквица. А братья-ученые взяли за основу эту самую буквицу и просто-напросто доработали ее. Возможно, выбросили около десятка букв, чтобы было удобнее перевести Библию. Да, Кирилл и Мефодий но его основой была буквица. Вот так на Руси и появилась письменность.

Внешние угрозы

К сожалению, наш язык неоднократно подвергался внешней опасности. И тогда под вопросом стояло будущее всей страны. К примеру, на рубеже XIX века все «сливки общества» разговаривали исключительно на французском, одевались в соответствующем стиле, и даже меню состояло только из французской кухни. Дворяне постепенно стали забывать родной язык, перестали связывать себя с русским народом, приобретя новую философию и традиции.

В результате такого внедрения французской речи Россия могла потерять не только свой язык, но и культуру. К счастью, положение спасали гении XIX века: Пушкин, Тургенев, Карамзин, Достоевский. Именно они, являясь настоящими патриотами, не дали русскому языку погибнуть. Именно они показали, насколько он красив.

Современность

Многосложна и до конца не изучена история русского языка. Кратко ее не изложишь. Понадобятся годы на изучение. Русский язык и история народа - вещь поистине удивительная. И как можно называть себя патриотом, не зная родной речи, фольклора, поэзии и литературы?

К сожалению, современная молодежь утратила интерес к книгам, а особенно к классической литературе. Эта тенденция наблюдается и у людей старшего поколения. Телевидение, интернет, ночные клубы и рестораны, глянцевые журналы и блоги - все это заменило нам "бумажных друзей". Многие люди даже перестали иметь собственное мнение, выражаясь привычными, навязанными обществом и СМИ штампами. Несмотря на то, что классики были и остаются в школьной программе, их мало кто читает даже в кратком изложении, которое "съедает" всю красоту и неповторимость произведений русских писателей.

А ведь как богата история и культура русского языка! К примеру, литература способна дать ответы на многие вопросы получше всяких форумов в Интернете. Русская литература выражает всю силу мудрости народа, заставляет проникнуться любовью к нашей родине и лучше понять ее. Каждый человек должен понимать, что родной язык, родная культура и народ неразделимы, они одно целое. А что понимает и о чем думает современный гражданин России? О том, что нужно как можно быстрее уехать из страны?

Главная опасность

И конечно, главной угрозой для нашего языка являются иностранные слова. Как говорилось выше, такая проблема была актуальна в XVIII веке, но, к сожалению, осталась нерешенной до сих пор и потихоньку приобретает черты национальной катастрофы.

Мало того что общество слишком увлекается различными жаргонными словами, нецензурной лексикой, выдуманными выражениями, так еще и постоянно использует в своей речи иностранные заимствования, забывая о том, что в русском языке есть гораздо более красивые синонимы. Такими словами являются: «стилист», «менеджер», «пиар», «саммит», «креатив», «юзер», «блог», «инет» и многие другие. Если бы это исходило только от некоторых групп общества, то с проблемой можно было бы бороться. Но, к сожалению, иностранные слова активно используют преподаватели, журналисты, ученые и даже чиновники. Эти люди несут слово людям, а значит, внедряют пагубную привычку. И случается так, что иностранное слово настолько прочно оседает в русском языке, что начинает казаться, будто оно исконное.

В чем же дело?

Так как же это называется? Невежество? Мода на все зарубежное? Или кампания, направленная против России? Пожалуй, все сразу. И эту проблему необходимо решить как можно быстрее, иначе станет слишком поздно. К примеру, почаще употреблять слово «управляющий» вместо «менеджера», «деловой обед» вместо «бизнес-ланча» и т. д. Ведь вымирание народа начинается именно с угасания языка.

О словарях

Теперь вы знаете о том, как развивался русский язык. Однако это еще не все. Отдельного упоминания заслуживает история словарей русского языка. Произошли современные словари от древних рукописных, а после и печатных книг. Сначала они были очень маленькие и предназначались для узкого круга людей.

Самым древним русским словарем по праву считается короткое приложение к новгородской Кормчей книге (1282 год). Туда входило 174 слова из разных диалектов: греческого, церковнославянского, древнееврейского и даже библейские имена собственные.

Спустя 400 лет начали появляться словари гораздо большего объема. В них уже была систематизация и даже алфавит. Тогдашние словари носили в основном учебный или энциклопедический характер, поэтому были недоступны простым крестьянам.

Первый печатный словарь

Появился первый печатный словарь в 1596 году. Это было очередное приложение к учебнику по грамматике священника Лаврентия Зизания. В нем содержалось более тысячи слов, которые были сортированы по алфавиту. Словарь был толковым и объяснял происхождение многих старославянских и Издавался на белорусском, русском и украинском языках.

Дальнейшее развитие словарей

XVIII был веком великих открытий. Не обошли они и толковые словари. Великие ученые (Татищев, Ломоносов) неожиданно проявили повышенный интерес к происхождению многих слов. Начал писать заметки Тредиаковский. В конце концов был создан целых ряд словарей, но самым крупным оказался «Церковный словарь» и приложение к нему. В «Церковном словаре» получили толкование более 20 000 слов. Такая книга заложила основу нормативному словарю русского языка, и Ломоносов наряду с другими исследователями начал его создание.

Самый значимый словарь

История развития русского языка помнит столь значимую для всех нас дату - создание "Толкового словаря живого великорусского языка" В. И. Даля (1866 год). Этот четырехтомник получил десятки переизданий и пользуется актуальностью и в наши дни. 200 000 слов и более 30 000 поговорок и фразеологизмов можно смело считать настоящим сокровищем.

Наши дни

К сожалению, мировое сообщество не интересует история возникновения русского языка. Его нынешнее положение можно сравнить с одним случаем, который когда-то произошел с необычайно талантливым ученым Дмитрием Менделеевым. Ведь Менделеев так и не смог стать почетным академиком Императорской Санкт-Петербургской Академии наук (нынешняя РАН). Был грандиозный скандал, и еще бы: такого ученого не принять в академию! Но Российская Империя и ее мир были непоколебимы: они заявили, что русские со времен Ломоносова и Татищева находятся в меньшинстве, и достаточно одного хорошего русского ученого - Ломоносова.

Эта история современного русского языка заставляет нас задуматься: а вдруг когда-нибудь английский (или любой другой) вытеснит такой неповторимый русский? Обратите внимание, сколько в нашем жаргоне присутствует иностранных слов! Да, смешивание языков и дружеский обмен - это здорово, но нельзя допустить, чтобы удивительная история нашей речи исчезла с планеты. Берегите родной язык!

«История русского литературного языка как научная дисциплина вырастает из живого опыта культурного развития русского общества. Вначале это свод наблюдений над меняющимися нормами литературного правописания, литературного словосочетания и словоупотребления», - писал В. В. Виноградов 1 . Конечно, такой ход изысканий в области истории русского литературного языка объясним, прежде всего, сущностью литературного языка с его определяющим свойством нормированности. В обзоре «Русская наука о русском литературном языке» Виноградов, выделяя историю русского литературного языка как самостоятельную научную дисциплину, раскрывает взаимосвязь различных теорий, предлагавших осмысление литературно-языкового процесса, тенденций и закономерностей развития стилей, с эволюцией самого русского литературного языка. Он очень подробно охарактеризовал особенности научных наблюдений над русским литературным языком в различные культурно-исторические периоды.

В. В. Виноградов отмечал важное значение словарей и грамматик (например. Лаврентия Зизания, Памвы Берынды) для осмысления роли церковно-славянского языка и реформирования старых грамматических построений (сочинения Мелетия Смотрицкого) до XVIII в. Он отразил содержание научной деятельности В. К. Тредиаковского, А. П. Сумарокова и особенно М. В. Ломоносова, подчеркнув нормативно-стилистическую направленность его «Российской грамматики» (1755), которая «предопределила понимание и изучение грамматической системы русского литературного языка вплоть до 20-30-х годов XIX в.» и повлияла на характер морфологических исследований в более поздние периоды. Признана роль грамматических разысканий А. А. Барсова, достижений лексикографов второй половины XVIII- первой четверти XIX в., особенно составителей «Словаря Академии Российской» (1789-1794). Дана оценка концепциям о влиянии старославянского языка А. С. Шишкова и А. X. Востокова, исследованиям Востокова в области взаимодействия русского литературного и старославянского языков. Охарактеризованы принципы изучения русского литературного языка в отношении его к народным говорам и социально-групповым диалектам основателя русской научной этнографии Н. И. Надеждина. Виноградов утверждает, что «именно в этот период закладываются научные основы истории древнерусского литературного языка» .

Период 40-70-х годов XIX в. Виноградов рассматривает как время национально-исторических и философских исканий, когда в числе основных научных тенденций оказались «поиски общих исторических закономерностей русского литературно-языкового процесса; выдвижение проблемы личности, проблемы индивидуального творчества и его значения в истории литературного языка, проблемы “языка писателя” (особенно по отношению к реформаторам языка)» 1 . В этой связи отмечена диссертация К. С. Аксакова «Ломоносов в истории русской литературы и русского языка» (1846).

Как полемические по духу и противопоставленные работам филоло- гов-западников оцениваются филологические воззрения и «Толковый словарь живого великорусского языка» (1863-1866) В. И. Даля. Известно, что этот лексикограф решительно заявил о том, что «пришла пора подорожить народным языком и выработать из него язык образованный» . Высоко оценивая средства народного языка как источник обновления литературной речи, Даль говорил о необходимости его освобождения от заимствований.

Среди западников Виноградов выделяет Я. К. Грота, к достижениям которого в области исследования истории русского литературного языка относится изучение языка писателей (Г. Р. Державина, Н. М. Карамзина), разработка историко-стилистического и нормативно-грамматического направлений. Грот - автор первого опыта словаря языка писателя. «Литературно-эстетический принцип у Грота сочетается с принципами культурно-исторического параллелизма между развитием русского языка и идейным развитием верхов русского общества» .

Нельзя не отметить, что в середине XIX в. русские языковеды знали концепции западноевропейских ученых, например Я. Гримма, утверждавшего, что «наш язык - это также наша история» . Ф. И. Буслаев подчеркивал неразрывность истории народа и истории языка, которая в его трудах получила культурно-историческую интерпретацию с привлечением фактов фольклора, областных говоров и древних литературных памятников . В составленной Буслаевым «Исторической хрестоматии» были собраны и прокомментированы в примечаниях многочисленные образцы различных стилей.

Труды И. И. Срезневского, по мнению Виноградова, относятся к «переходному от романтико-исторического к позитивно-историческому» периоду, что проявилось в эволюции научных взглядов Срезневского. Некоторые воззрения ученого Виноградов считал устаревшими, но подчеркивал, что его важнейший труд «Мысли об истории русского языка» определил тематику работ многих поколений лингвистов. К заслугам языковеда отнесено создание периодизации истории русского языка, определение ее задач, среди которых «подробные лексикальные и грамматические описания древних памятников русского языка. К ним должны быть составлены словари с объяснением всех значений и оттенков слов, с указанием заимствований» 1 .

В своем обзоре этапов развития истории русского литературного языка как науки и вклада выдающихся ученых в ее становление Виноградов пишет об А. А. Потебнё как о языковеде-мыслителе, который «закладывает прочные основы истории русского языка, между прочим и языка литературного, как истории словесного творчества русского народа. <...> В его понимании история русского литературного языка тесно сплелась с историей русской мысли» .

Рассмотрению концепции А. А. Шахматова посвящены многие сочинения Виноградова: работа «История русского литературного языка в изображении академика А. А. Шахматова», раздел в статье «Проблема литературного языка и изучения его истории в русской лингвистической традиции досоветского периода» и др. Шахматов создал подкрепляемую культурноисторическими, литературными разысканиями концепцию эволюции русского литературного языка и предложил новое понимание процессов его развития. Виноградов осветил содержание историколингвистической концепции Шахматова, показал трансформацию взглядов ученого: от признания церковнославянского языка основой письменного русского языка и указания на связь распространения христианской культуры с возникновением восточнославянской письменности - к утверждению того, что в Древней Руси язык образованных классов был обрусевшим церковно-славянским. Ценным было признание Шахматовым ог- ромного значения для развития русского литературного языка делового письменного языка и «московского наречия».

Считая Шахматова ученым-энциклопедистом, признавая новизну и широту задач, выдвинутых ученым, Виноградов, однако, подчеркнул противоречивость шахматовской теории, что отразилось и в ее терминологии. «Итак, в представлении Шахматова, русский литературный язык - это язык письменный, однако первоначально резко отличавшийся от “письменно-делового”, это язык книжный, уже с XI в. ставший разговорным языком книжно-образованных слоев общества, а в XIX в. это разговорный язык, “приобретший права книжного языка”, и, наконец, это одно из великорусских наречий, именно московское наречие. Вместе с тем, по определению Шахматова, “книжный язык XI в. - это непосредственный родоначальник нашего современного великорусского книжного языка”» .

Шахматов сам видел слабые стороны своих научных построений, которые Виноградов тем не менее назвал величественными, хотя сделал вывод о том, что ученый «не воспроизвел во всей широте и полноте процессов взаимодействия и скрещения церковно-книжного и народно-литературного языков в сфере государственно-деловой, публицистической и литературно-художественной по отношению к структуре литературной речи Московского государства XV-XVII вв.» 1 . Влияние шахматовских теорий чувствовалось в работах многих русских языковедов.

Понимание развития русского литературного языка Шахматовым Виноградов сравнил с вйдением Е. Ф. Будде, с его историко-диалектологическим подходом к явлениям языка. Согласно концепции Будде, отраженной в «Очерке истории современного литературного русского языка (XVII- XIX вв.)» (1908), литературный язык сливается в XVIII в. с языком художественной литературы. А потому этапы истории русского литературного языка описываются ученым преимущественно на материале языка художественной литературы, языка отдельных авторов, так что «язык писателя механически смешивается с литературным языком той или иной эпохи» .

В конце XIX - начале XX в. активно разрабатываются вопросы исторической грамматики, включенной в общую историю русского литературного языка, исторической лексикологии, издаются словари, отразившие богатство собранного материала, в том числе старославянского фонда. Это и «Материалы для словаря древнерусского языка» А. Л. Дювернуа (1894), и «Материалы и исследования в области славянской филологии и археологии» А. И. Соболевского (1910), который считал литературным языком язык письменности, настаивая на изучении не только летописей и романов, но и документов - купчих, закладных .

В середине XX в. природу русского литературного языка исследовал С. П. Обнорский. Выступая против традиционных взглядов, он отстаивал в своих статьях, среди которых принципиальное значение имеет «“Русская правда” как памятник русского литературного языка» (1934), и в монографии «Очерки по истории русского литературного языка старшего периода» (1946) гипотезу о восточнославянской речевой основе русского литературного языка.

«Очерки по истории русского литературного языка» В. В. Виноградова (1934) явились первой попыткой представить системное и разноуровневое описание огромного материала, отражающего период XVII-XIX вв. С именем Виноградова связана активная и планомерная разработка различных вопросов истории русского литературного языка, в том числе описания языка художественной литературы как особого феномена, а не «эквивалента и не синонима языка в поэтической функции» 1 , а как следствие этого - выделение науки о языке художественной литературы в качестве особой области лингвистических разысканий.

В XX в. были достигнуты значительные успехи при изучении языка и стиля отдельных авторов, определении роли прозаиков, поэтов, публицистов в отражении (даже формировании) тенденций развития русского литературного языка. В 1958 г. на IV Международном съезде славистов В. В. Виноградов представил теорию существования двух типов древнерусского литературного языка - книжно-славянского и народно-литературного и обосновал необходимость различать литературный язык дона- ционального периода и национальный литературный язык с точки зрения их структуры и функционирования. Идеи Виноградова и его выводы, основанные на широком использовании фактов письменности, получили заслуженное признание.

Большое значение для русского языкознания имел выход в свет «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова (1935-1940), в составлении которого участвовали В. В. Виноградов, Г. О. Винокур, Б. А. Ларин, С. И. Ожегов и Б. В. Томашевский. Словарь отразил лексику художественной литературы (от А. С. Пушкина до М. Горького) и общественно-политических текстов 30-х годов XX в. Использованный в словарных статьях богатый иллюстративный материал давал возможность показать специфику нормативно-стилистической системы русского литературного языка. В этом словаре также отражена система грамматических, орфографических и (что очень ценно) орфоэпических норм - так называемого старомосковского произношения.

В статье «О задачах истории языка» (1941) Г. О. Винокур прояснил ряд задач, стоящих перед историей русского литературного языка как наукой. В работе «Слово и стих в “Евгении Онегине” Пушкина» (1940) он исследовал лексико-семантические особенности «стихового слова». Таким образом, языковедов все более привлекают «различные манеры говорить и писать, рождающиеся из входящих в коллективную привычку способов пользования языком» , т. е. язык и стиль отдельных авторов, имеющие собственную историю. Изучение их эволюции - в числе задач истории русского литературного языка как науки.

В книге «Русский литературный язык первой половины XIX в.» (1952) Л. А. Булаховского освещается важный для формирования главнейших тенденций функционирования и развития современного русского литературного языка, особенно его словаря, период в истории языка.

«Стилистический» взгляд на те проблемы, которые предполагает изучение истории русского литературного языка, отражает в своих трудах «Об изучении языка художественных произведений» (1952), «Стилистика художественной речи» (1961) и «Стилистика русского языка» (1969) А. И. Ефимов. Он видит в стиле исторически сложившуюся разновидность языка, обладающую определенными особенностями объединения и употребления языковых единиц. Ученый проявляет глубокое понимание важной роли, которую играет язык художественной литературы (художественно-беллетристический стиль) в развитии русского литературного языка. Стилистика в его трудах предстает наукой о словесном мастерстве, об эстетике слова, о выразительных средствах языка в целом.

Сторонник индуктивного метода, Б. А. Ларин в исследовании проблем истории русского литературного языка шел от частных наблюдений, от фактов и требовал доказательности в решении каждого вопроса, при выдвижении любой концепции 1 . Наиболее известны его работы по языку и стилю Н. А. Некрасова, А. П. Чехова, М. Горького, М. А. Шолохова. Ларин исследовал состояние литературного языка, отраженного в произведениях писателей, выступал за изучение языка города. Кроме того, «будучи горячим защитником изучения живой диалектной речи, он одновременно... требовал исследовать ее в связи с литературным языком и изучать смешанные формы речи в песнях, сказках, пословицах и загадках» . «Чрезвычайно ценной рекомендацией» назвал Виноградов мысль Ларина о том, что разговорная речь Московской Руси «в ее сложном многообразии и развитии с XV по конец XVII в. должна изучаться как предпосылка и глубокая основа национального языка - более существенная и определяющая, чем традиции книжно-славянского языка» .

Институт русского языка АН СССР в 50-е годы XX в. начинает издание «Материалов и исследований по истории русского литературного языка». Каждый том содержит исследования о языке и стиле русских писателей: предпушкинской поры, Н. М. Карамзина (1-й том); М. В. Ломоносова, А. Н. Радищева, А. С. Пушкина, раннего Н. В. Гоголя (2-й том); писателей пушкинской поры, М. Ю. Лермонтова, В. Г. Белинского (3-й том); писателей второй половины XIX в. (4-й том).

Нельзя не отметить заслуги С. А. Копорского, который в труде «Из истории развития лексики русской художественной литературы 60-70 гг. XIX века. (Словарный состав сочинений Успенского, Слепцова, Решетникова)» исследовал лексику и ее стилистическое использование в произведениях русских писателей - демократов и народников.

У лингвистов никогда не угасал интерес к древнейшему периоду истории русского литературного языка. Значению древнеславянского языка посвящена статья Н. И. Толстого «К вопросу о древнеславянском языке как общем литературном языке южных и восточных славян» (1961), исследованию источников памятников - статья «О некоторых источниках “Изборника 1076 года” в связи с вопросом о происхождении их переводов» (1976) Н. А. Мещерского. Одной из главных задач, стоящих перед наукой, Мещерский считает демонстрацию того, как мастера слова «обрабатывали» общенародный язык; это он сумел убедительно показать в книге «История русского литературного языка» (1981). Такая точка зрения остается актуальной для историков языка, работавших в 80-90-е годы XX в.

Многие важные условия обогащения, качественного обновления лексико-семантической системы русского языка рассматривает Ю. С. Сорокин в своем фундаментальном труде «Развитие словарного состава русского литературного языка. 30-90 годы XIX в.» (1965). Прежде всего он отмечает развитие многозначности у активно употреблявшихся исконных и заимствованных слов, в том числе научных терминов, номенклатуры, принадлежащей сфере искусства, и т. д. Назвав это направление в лексике тенденцией «образно-фразеологического переосмысления» книжных слов , он выявил терминосистемы, единицы которых чаще приобретали нетерминологические, переносные значения, пополняли состав общеупотребительных языковых средств, использовались в языке художественной литературы. Кроме того, Сорокин отметил процесс терминологизации лексики, обусловленный таким экстралингвистическим фактором, как интенсивное развитие науки, усиление политической активности общества в изучаемый период и процесс «передвижения» слов разговорной, просторечной, профессиональной лексики в направлении от периферии к центру.

Данные тенденции в развитии словарного состава исследуются и в работах Ю. А. Бельчикова «Вопросы соотношения разговорной и книжной лексики в русском литературном языке второй половины XIX столетия» (1974) и «Русский литературный язык во второй половине XIX века» (1974).

Коллективная монография под редакцией Ф. П. Филина «Лексика русского литературного языка XIX - начала XX века» (1981) стала еще одним свидетельством пристального внимания ученых к истории русского литературного языка.

Д. С. Лихачёв известен как выдающийся исследователь древнерусской литературы, историк культуры, текстолог. Его труды посвящены поэтике, изучению жанра, стиля русских писателей: «Слово о полку Игореве», «Текстология. На материале русской литературы X-XVII вв.», «Поэтика древнерусской литературы», «“Небрежение словом” у Достоевского», «Особенности поэтики произведений Н. С. Лескова» и др. В монографии «Человек в литературе Древней Руси» Лихачёв показал, как менялись в древнерусской литературе стили. Историк и филолог, он не мог не затронуть важный вопрос о происхождении русского литературного языка.

Многие вопросы истории русского литературного языка освещает А. Н. Кожин, последователь В. В. Виноградова. Значителен его вклад в изучение роли народной речи для формирования и развития литературного языка в различные периоды, в описание особенностей языка художественной литературы и конкретных идиостилей (прежде всего Н. В. Гоголя и Л. Н. Толстого), в научное отражение многочисленных фактов перемещения языковых средств как центростремительного движения, обусловившего демократизацию и обогащение литературного языка в разные периоды, в частности в XIX-XX вв. Он пытается осмыслить сложные процессы, определяющие «размывание границ» стилевого профиля художественного текста, социально и эстетически стимулируемое влияние разговорной речи на язык поэзии и прозы. Кожин подробно исследовал развитие русского литературного языка в период Великой Отечественной войны .

Ценными для науки остаются труды А. И. Горшкова. Ученый исследовал многочисленные письменные источники, рассматривал роль русских писателей, прежде всего А. С. Пушкина, в становлении стилистической системы языка, конкретизировал представление о предмете истории русского литературного языка как науки. В книгах «История русского литературного языка» (1969) и «Теория и история русского литературного языка» (1984) систематизированы теоретические положения, на которых основывается современная наука о литературном языке (в том числе о языке художественной литературы), стилистика, культура речи. Горшков демонстрирует филологический подход как синтезирующий, методологически необходимый при описании языка в диахронии на базе письменных памятников. По его мнению, «специфика языка как реально существующего феномена, как явления национальной культуры проявляется в первую очередь при изучении его употребления, т. е. при изучении языка на уровнях текста и системы подсистем». Для ученого очевидно, что история русского литературного языка использует выводы всех дисциплин, изучающих как употребление языка, так и его систему.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Министерство образования и науки Российской Федерации

ФГБОУ ВПО «Сибирская государственная геодезическая академия»

Кафедра иностранных языков и межкультурных коммуникаций

Реферат

История становления русского литературного языка

Выполнил: студентка группы ПГ-12

Юнеева Т.А.

Проверил: ст. преподаватель

Шабалина Л.А.

Новосибирск 2014

Введение

1.Зарождение и причины распада древнерусского языка

1.1 Место русского языка в ряду других языков

1.2 Праславянский язык - язык-предок всех славянских языков

1.3 Возникновение письменного (литературного) языка у восточных славян, его течения и стили

2.Образование русского национального языка

3.Развитие русского языка в XVIII-XIX веках

3.1 Русский язык в петровскую эпоху

3.2 Развитие русского языка в советскую эпоху

Заключение

Список литературы

Введение

И.С. Тургеневу принадлежит, пожалуй, одно из самых известных определений русского языка как «великого и могучего»:

Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, -- ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя -- как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!

Народ выражает себя всего полнее и вернее в языке своем. Народ и язык, один без другого, представлен быть не может. Оба вместе обусловливают иногда нераздельность свою в мысли одним названием: так и мы, русские, вместе с другими славянами искони соединили в одном слове «язык» понятие о говоре народном с понятием о самом народе. Таким образом, в той доле науки, которую мы можем назвать нашей русской наукой, необходимо должны занять место и исследования о русском языке.

Актуальность выбранной темы заключается в том, что в наши дни русский язык, несомненно, активизирует свои динамические тенденции и вступает в новый период своего исторического развития. Именно поэтому наш язык требует к себе постоянного пристального внимания, бережной заботы - особенно на том переломном этапе общественного развития, который он переживает. Мы всем миром должны помочь языку обнаружить его первоначальную суть конкретности, определенности формулирования и передачи мысли. Ведь хорошо известно, что любой знак - это не только орудие общения и мышления, но также еще и практическое сознание.

Важными «внешними» стимулами в этих процессах будут такие явления, как научно-технический прогресс, превращение русского языка в мировой язык современности, ставшее одной из глобальных реальностей нашего времени.

Новое политическое мышление требует и новых речевых средств, точного их употребления. Ведь без языковой точности и конкретности не может быть ни подлинной демократии, ни стабилизации экономики, ни прогресса вообще. Еще М.В. Ломоносов высказывал мысль о том, что развитие национального сознания народа прямо связано с упорядочением средств общения.

1 . Зарождение и причины распада древнерусского языка

1.1 Место русского языка в ряду других языков

Русский язык относится к восточной группе славянских языков (языки русский, украинский, белорусский) и включаемой в систему славянских языков. Историко-сравнительное изучение славянских языков дает материал для определения тех общих процессов, которые пережиты восточнославянскими языками в древнейшую (дофеодальную) эпоху и которые выделяют эту группу языков в кругу близко с ней связанных (славянских). Следует сразу же отметить, что признание общности языковых процессов в восточнославянских языках дофеодальной эпохи не предполагает непременного представления о совершенном единстве, нерасчлененности, тождественности языков на всей территории. В связи с экономикой дофеодального строя и родоплеменным бытом общность языка следует понимать не как нерасчлененное единство, а как сумму незначительно варьирующих диалектов. С другой стороны, следует подчеркнуть, что общность языковых процессов восточного славянства не исчерпывается только эпохой дофеодальной, эта общность простирается и на последующие эпохи жизни восточнославянских языков, частью как дальнейшее развитие общих черт, частью как результат теснейшей экономической, политической и культурной связи народов восточнославянской группы - общие явления в грамматическом строе и лексике восточнославянских языков.

Однако язык восточных славян отличался от языков других ветвей славянства целым рядом особенностей.

1)фонетических (таковы, например, полногласие: молоко, борода, берег и т.п.; звуки ч на месте более древних тj, ж - на месте dj: свеча, межа и т.д.);

2)грамматических (например, в образовании отдельных падежей имен сущ.: iь - первоначально носовое - в формах род. пад. ед. ч. и вин. п. мн. ч. от слов женского мягкого склонения на я; iь - в вин. пад. мн. ч. имен сущ, муж. рода типа конь и др. под.; в образовании разных падежей ед. ч. местоименного или членного склонения имен прилагательных; в образовании основ разных глагольных форм, например имперфекта, в образовании формы причастия наст. вр. и т.п.);

3) лексических (сравним, например, употребление таких слов, как глаз, ковер, плуг, волога "жир", паволока, клюка "хитрость", окорок, пором, копытце "обувь", горшек, тяжа, хорошав "величав", щюпати и т.п.)

1.2 Праславянский язык -язык-предок всех славянских языков

Все славянские языки обнаруживают между собой большое сходство, но ближе всего к русскому языку - белорусский и украинский. Втроем эти языки образуют восточнославянскую подгруппу, которая входит в славянскую группу индоевропейской семьи.

Славянские ветви вырастают из мощного ствола - индоевропейской языковой семьи. В эту семью также входят индийская (или индоарийская), иранская греческая, италийская, романская, кельтская, германская, балтийская группы языков, армянский, албанский и другие языки. Распад индоевропейского языкового единства относят обычно к концу III - началу II тысячелетия до нашей эры. Видимо, тогда же проходили процессы, приведшие к возникновению праславянского языка, к его выделению из индоевропейского.

Праславянский язык - это язык-предок всех славянских языков. Он не имел письменности и не был зафиксирован на письме. Однако его можно восстановить путем сравнения славянских языков между собой, а также с помощью их сравнения с другими родственными индоевропейскими языками. Иногда для обозначения праславянского используется менее удачный термин общеславянский: как представляется, общеславянскими лучше называть языковые особенности или процессы, свойственные всем славянским языкам даже после распада праславянского.

Прародина славян, то есть территория, где они сложились как особый народ со своим языком и где жили вплоть до своего разделения и переселения на новые земли, точно не определена до сих пор - из-за отсутствия надежных данных. И все же с относительной уверенностью можно утверждать, что находилась она на востоке Центральной Европы, к северу от предгорий Карпат. Многие ученые считают, что северная граница прародины славян проходила по реке Припять (правый приток Днепра), западная граница - по среднему течению реки Вислы, а на востоке славяне заселяли украинское Полесье до самого Днепра.

Славяне постоянно расширяли занимаемые ими земли. Они участвовали и в великом переселении народов в IV-VII веках. К концу праславянского периода славяне занимали обширные земли в Центральной и Восточной Европе, простиравшиеся от побережья Балтийского моря на севере до Средиземного на юге, от реки Эльбы на западе до верховьев Днепра, Волги и Оки на востоке.

Шли годы, века неторопливо сменяли века. И вслед за изменениями интересов, привычек, манер человека, вслед за эволюцией его духовного мира непременно менялась и его речь, его язык. За свою долгую историю праславянский язык пережил многие изменения. В ранний период своего существования он развивался относительно медленно, был в высокой степени единообразным, хотя в нем и тогда существовали диалектные различия, диалект, иначе говор - самая маленькая территориальная разновидность языка. В поздний период, приблизительно с IV по VI век нашей эры, в праславянском языке произошли многообразные и интенсивные изменения, которые привели к его распаду около VI века нашей эры и появлению отдельных славянских языков.

Славянские языки по степени их близости друг к другу принято делить на три группы:

Восточнославянская - русский, украинский, белорусский;

Западнославянская - польский с кашубским диалектом, сохранившим определенную генетическую самостоятельность, серболужицкие языки (верхне- и нижнелужицкие языки), чешский, словацкий и мертвый полабский язык, полностью исчезнувший к концу XVIII века;

Южнославянская - болгарский, македонский, сербскохорватский, словенский. Южнославянским по происхождению является и старославянский язык - первый общеславянский литературный язык.

Предком современных русского, украинского, белорусского языков был древнерусский (или восточнославянский) язык. В его истории можно выделить две основные эпохи: до письменную - от распада праславянского языка до конца X в., и письменную. Каким был этот язык до возникновения письменности, можно узнать лишь путем сравнительно-исторического изучения славянских и индоевропейских языков, так как никакой древнерусской письменности в то время не существовало.

Распад древнерусского языка привел к возникновению русского или великорусского языка, отличного от украинского и белорусского. Это произошло в XIV веке, хотя уже в ХII-ХIII веках в древнерусском языке наметились явления, отличавшие диалекты предков великорусов, украинцев и белорусов друг от друга. В основу современного русского языка легли северные и северо-восточные диалекты Древней Руси, кстати, русский литературный язык также имеет диалектную основу: ее составили центральные средневеликорусские акающие говоры Москвы и окружавших столицу деревень.

1.3 Возникновение письменного (литературного) языка у восточных славян, его течения и стили

С возникновением феодального строя в XI веке, у восточных славян усиливаются экономические вязи их с Византией. Феодальная верхушка ищет в политическом и церковном союзе с Византией поддержки в деле укрепления своего господствующего положения в ново-возникших феодальных государственных объединениях. Отсюда принятие христианской церковной организации по образцу византийской и «крещение Руси», проведенное сначала киевским князем, а затем и в других феодальных центрах древней Руси. Вместе с организацией христианской церкви приходят к восточным славянам и литургический (церковно-культовый) язык и письменность, которую разработали ранее на основе староболгарских диалектов византийские вельможи-братья Кирилл и Мефодий, выполняя дипломатически-миссионерские поручения византийского императора в западно-южнославянских странах. Феодальная верхушка древней Руси принимает этот язык и в качестве языка официально-административного. Таким образом, язык и письменность, возникшие на базе староболгарских диалектов, становятся литературным языком и письменностью на территории восточного славянства в употреблении феодальной верхушки и высшей церковной знати. По лингвистическому своему составу этот язык не был тождествен с разговорной речью остальной массы населения и даже менее образованных кругов феодальной знати.

Дальнейшее развитие этого письменного языка представляется обычно историками русского языка как процесс постепенного его приближения к разговорной речи и к живым диалектам восточного славянства. Такое эволюционно-идеалистическое представление искажает действительную картину развития литературного (письменного) языка на Руси. Во-первых, рассмотрение фактов подтверждает наличие периодов особенно интенсивной борьбы с «народными» отложениями в церковно-славянской письменности и усиленной ориентации на древнеболгарские нормы. Во-вторых, привнесение «народных» элементов, черт из окружающих говоров и просторечия в письменные памятники не представляет прямолинейного процесса вне социального членения и группировок представителей древнерусской книжности: характер, пути и интенсивность проникновения этих элементов зависели от разных социальных сил, выступавших на исторической сцене, их столкновений и борьбы, находивших свое отражение в идеологической продукции.

Показателен тот факт, что даже близкие к церковной и светской знати круги не понимали или с трудом понимали литературу на церковно-славянском языке. Мы имеем документированные жалобы читателей, обращение напр. к Кириллу Туровскому.

Следует отметить еще одну характерную черту из начальной истории применения церковно-славянского языка как письменной речи русских феодалов. Лексические «руссизмы», проникнувшие все же в памятники церковно-славянского письма на русской почве, к концу домонгольского периода изгоняются старорусскими книжниками и заменяются «высокими» словами из староболгарских оригиналов, в значительной степени это были лексические грецизмы.

Новое усиление церковно-славянского влияния падает на кон. XIV-XV вв., когда в связи переносом церковного центра в Москву туда стягиваются болгарские и сербские выходцы, занимая на Руси видное положение в качестве церковных и политических деятелей. Но в зависимости от разных групп и прослоек господствующего класса, выходивших на историческую сцену и боровшихся за утверждение своей идеологии, можно отметить различные направления в развитии литературной речи и соответствующие стили и строй письменного языка.

Иные черты в процесс образования литературно-письменной речи феодальной Руси уже внесла литература, построенная по западноевропейским образцам. В Москве XIV-XV вв. появились экономические предпосылки для интенсивных иноземельных сношений. Москва становится узловым пунктом торговых путей из западных областей (Смоленск) в Приволжье и русско-генуэзской торговли («гости-сурожане»), шедшей по Дону через Крым. Это были пути и культурных западных влияний. Литературным отражением иноземельных связей Москвы этой эпохи являются переводы рыцарских романов («Александрида»), а также космографических и географических произведений западного средневековья. Цикл рыцарских романов привносит с собою в литературную речь феодально-рыцарскую фразеологию, светское переосмысление старой церковно-славянской лексики и известную струю чешских и польских заимствований, так как переводы делались в значительной степени с чешских, польских и отчасти сербских переработок. Следует отметить, что чешские влияния привнесли с собой в Москву и идеи протестантизма. О распространенности чешских идей протестантизма свидетельствует и тот факт, что сам московский царь (Грозный) выступил с полемическим сочинением против чеха Яна Рокиты (1570), где с темпераментом доказывал: «во истину бо Люторъ иже лютъ глаголеться». Ясно, что эта протестантская литература, проходившая через белорусское посредничество, отлагала в лексике московских ее читателей известное количество западно-руссизмов (белоруссизмов), чехизмов и полонизмов.

Требуют отдельной характеристики еще два направления церковно-моралистической письменности XV-XVI вв. Эти направления представлены официально-церковной партией «иосифлян» и враждебной им группой так названных «заволжских старцев». «Заволжские старцы» были по своему времени образованные люди, начитанные в византийско-болгарской «высокой» церковной литературе. Отсюда и в языке их произведений витиеватость, «плетение словес», равнение на нормы староболгарской книжности. Таким образом по языку и стилю «заволжцы» являются преемниками школы Киприана.

Противоположный лагерь «иосифлян» (по имени возглавлявшего их епископа Иосифа Волоцкого) вел борьбу и против «заволжцев» и против жидовствующих. В связи с этим в языке произведений «иосифлян» замечаем отталкивание от элементов разговорной речи как от новшеств и равнение на нормы староболгарской письменности, но стиль, сниженный по сравнению с произведениями заволжцев; появляется у них и административно-приказная лексика и некоторые бытовые обороты.

К этому же времени относится «исправление» церковных книг Максимом Греком. «Исправление» церковных книг, предпринимавшееся по инициативе официальной церкви и московских великих князей, в основе имело заботу о «чистоте православия» как идеологического знамени московского цезаризма («Москва - третий Рим»). Роль Максима Грека в деле «исправления» была двусмысленна. Иностранец - грек, по своим литературным вкусам примыкавший к «заволжцам», он должен был действовать, как агент правительственной партии. Поэтому в исправленных им и его сотрудниками из русских книжников книгах наблюдается отложение русских норм. В основном однако литературным язык в XVI в. остается церковно-славянский языком.

Особое направление принимает развитие русского письменного языка с середины XVII в., когда с присоединением Украины и привлечением в Москву славившихся своей образованностью киевских ученых русский письменный язык насыщается украинизмами. Значительный вклад украинизмов, а вместе с тем полотинизмом и латинизмом характеризует русский язык светской, отчасти и церковной литературы вплоть до начала XVIII в. Параллельное усиление борьбы за «чистоту» письменного языка и высоких жанров литературы не в силах уже приостановить процесса распада церковно-славянского языка и насыщения его элементами устной речи

На эпоху XV-XVII вв. приходится также оформление административно-приказного, делового языка - грамоты, государственные акты, судебники и т.п. По своему лингвистическому составу этот язык представляет смешение русских и усвоенных русским языком иноязыках - греческих, татарских и т.д. - корней (бытовой и официальной лексики) и церковно-славянского фонетического и морфологического их оформления, т.е. при конструировании официально государственного русского языка проводилась сознательная ориентация на церковно-славянские нормы.

2.Образование русского национального языка

В XVII в. русский литературный язык вступает в новую фазу своего развития. В нем усиливается процесс концентрации общенациональных элементов. В XVII веке со всей решительностью встает вопрос о перераспределении функций обоих письменных языков: книжного русско-славянского и более близкого к живой, разговорной речи русского - делового, административного. В государственном письменно - деловом языке к этому времени были устранены резкие диалектальные отличия между Новгородом и Москвой.

В XVII веке устанавливаются фонологические нормы общерусского государственного языка (аканье на среднерусской основе, различение звуков iь и е под ударением, северорусская система консонантизма, освобожденная, однако, от резких областных уклонений вроде новгородского смешения ч и ц, и т.д.).

Окончательно укореняется целый ряд грамматических явлений, широко распространенных в живой народной речи как севера, так и юга, например окончания - ам (-ям), - ами (-ями), - ах (-ях) в формах склонения имен существительных мужского и среднего рода, а также женского рода типа кость, формы на - ья типа друзья, князья, сыновья и т.п., деревья, каменья и т.п.

В XVII же веке в русском литературном языке сформировалась категория одушевленности, включив в себя как имена лиц мужского и женского пола, так и названия животных (до этого выделялись в особый грамматический разряд имен существительных лишь слова, обозначавшие лиц мужского пола). Семантический рост национализирующегося языка протекает стремительно.

Не лишено значения, что в XVII веке исчезает система присоединительного счета в обозначениях составных чисел, характерная для русского языка до XVII века.

Московский деловой язык, подвергшись фонетической, а еще больше грамматической регламентации, решительно выступает в качестве русской общенациональной формы общественно-бытового выражения. Например, в деловом языке XVII в. устраняется чередование г||з, х||с (а также уже раньше вымиравшие к||ц) в формах склонения; выходят из живого письменно-бытового употребления энклитические формы личных местоимений: ми, ти, мя, тя и т.п. праславянский русский литературный язык

Таким образом, к концу XVII в. устанавливаются многие из тех явлений, которые характеризуют грамматическую систему русского литературного языка XVIII-XIX вв.

Расширению живой народной струи в системе литературного языка содействовали новые демократические стили литературы, возникавшие в среде грамотной посадской массы.

В XVII века на основе диалектов купечества, мелкого служилого дворянства, посадских людей и крестьянства создаются новые типы литературного языка, новые роды письменности. Ремесленники, торговцы, низший слой служилых людей - посадские люди до XVII века, в сущности, не имели своей литературы.

В половине XVII в. средние и низшие слои общества пытаются установить свои формы литературного языка, далекие от книжной религиозно-учительской и научной литературы, свою стилистику, на основе которой реалистически перерабатывают сюжеты старой литературы. Характерен синтаксис, почти вовсе свободный от подчинения предложений.

Борьба с традициями старого книжного языка ярче всего обнаруживается в пародии, которая была широко распространена в русской рукописной литературе конца XVII в. Пародировались литературные жанры, различные типы церковнославянского и делового языка. Таким путем происходило семантическое обновление старых языковых форм и намечались пути демократической реформы литературной речи. В этом отношении характерен, например, язык пародий-лечебников конца XVII - начала XVIII в., отражающих манеру народных сказок-небылиц.

Появляются пародии и на разные жанры и стили высокой церковно-книжной письменности. Таков, например: «Праздник кабацких ярыжек».

Пародируются старые формы не только литературного славяно-русского, но и делового языка. И тут подспорьем служит язык народной поэзии, например стиль небылиц, прибауток, пословиц и т. л. В литературу пробивают себе дорогу преследуемые церковью формы устного скоморошьего творчества.

Жанры старой литературы преобразуются, наполняясь реалистическим бытовым содержанием и облекаясь в стилистические формы живой народной речи. Так, «Азбука о голом и небогатом человеке», написанная пословичной рифмованной прозой, чрезвычайно интересна для характеристики литературных стилей посадских и младших служилых людей с их диалектизмами, с их разукрашенным, но образным просторечием, с их редкими славянизмами и частыми вульгаризмами.

Таким образом, во второй половине XVII в., когда роль города становится особенно заметной, в традиционную книжную культуру речи врывается сильная и широкая струя живой устной речи и народно-поэтического творчества, двигающаяся из глубины социальных «низов». Обнаруживается резкое смешение и столкновение стилей и диалектов в кругу литературного выражения. Начинает коренным образом изменяться взгляд на литературный язык. Демократические слои общества несут в литературу свой живой язык с его диалектизмами, свою лексику, фразеологию, свои пословицы и поговорки. Так, старинные сборники устных пословиц составляются в среде посадских, мелких служилых людей, городских ремесленников, в среде мелкой буржуазии, близкой к крестьянским массам.

Лишь незначительная часть пословиц, включенных в сборники XVII - начала XVIII в., носит в своем языке следы церковно-книжного происхождения. Например, «Адам сотворен и ад обнажен»; «жена злонравна мужу погибель» и др. Огромное же большинство пословиц, даже и выражающих общие моральные наблюдения, пользуются целиком живой разговорной речью, которая стирает всякие следы книжных источников, если таковые даже в прошлом и были.

Язык посадской интеллигенции - приказных служащих, плебейской, демократической части духовенства - предъявляет свои права на литературность. Но живая народная речь сама по себе еще не могла стать базой общерусского национального языка. Она была полна диалектизмов, которые отражали старую феодально-областную раздробленность страны. Она была оторвана от языка науки, который формировался до сих пор на основе славяно-русского языка. Она была синтаксически однообразна и еще не освоилась со сложной логической системой книжного синтаксиса. Отсюда понятно, что русский национальный язык в XVII и XVIII вв. образуется на основе синтеза всех жизнеспособных и ценных в идейном или экспрессивном отношении элементов русской речевой культуры, т.е. живой народной речи с ее областными диалектами устного народнопоэтического творчества, государственного письменного языка и языка старославянского с их разными стилями.

Но в XVII и даже в начале XVIII в. средневековое многоязычие еще не было преодолено, контуры национального русского языка лишь обозначились.

В тот период, резко усиливается влияние на славянский язык украинского литературного языка, подвергшегося воздействию западноевропейской культуры и пестревшего латинизмами и полонизмами. Юго-Западная Русь становится во второй половине XVII в. посредницей между Московской Русью и Западной Европой.

Влияние западноевропейской культуры сказывалось и в распространении знания польского языка в кругу высших слоев дворянства. Польский язык выступает в роли поставщика европейских научных, юридических, административных, технических и светско-бытовых слов и понятий. При его посредстве происходит секуляризация, «обмирщение» научного и технического языка, а в придворном и аристократическом быту развивается «политесс с манеру польского». Через Польшу проникает занимательная светская литература.

Таким образом, русский язык начинает обогащаться необходимым для народа, выступившего на европейское поприще, запасом европеизмов, однако приспособляя их к традициям и смысловой системе национального выражения. Европеизмы выступают как союзники народного языка в его борьбе с церковно-книжной идеологией средневековья. Они необходимы для расширения семантической базы формирующегося национального языка. Любопытен сопутствующий явлениям заимствования процесс просеивания и отбора чужих слов. Русский литературный язык экстенсивно раздвигает свои пределы. Объединяя феодальные диалекты и вырабатывая из них общерусский разговорный язык интеллигенции на основе столичного говора, литературный язык в то же время овладевает материалом западноевропейской языковой культуры.

Разоблачалась и падала старая культура средневековья. На смену ей выдвигалась национальная культура новой России.

3.Развитие русского языка в XVIII-XIX веках

3.1 Русский язык в петровскую эпоху

Процесс выработки новых форм национального русского выражения происходит на основе смешения славяно-русского языка с русской народной речью, с московским государственным языком и с западноевропейскими языками. Ознакомлению с интернациональной научной терминологией и выработке русской научно-политической, гражданской, философской и вообще отвлеченной терминологии XVIII в. содействует укрепляющееся значение латинского языка

Языковые новшества светско-культурного типа легче могли войти в приказный язык, чем в славяно-русский. С системой государственно-делового языка свободно сочетались западноевропейские слова и выражения, относящиеся к разным областям общественно-политической жизни, административного дела, науки, техники и профессионального быта.

Язык Петровской эпохи характеризуется усилением значения государственного, приказного языка, расширением сферы его влияния. Этот процесс является симптомом растущей национализации русского литературного языка, отделения его от церковно-книжных диалектов славянорусского языка и сближения с живой устной речью. В переводной литературе, которая составляла основной фонд книжной продукции первой половины XVIII в., господствует приказный язык. Заботы правительства о «внятном» и «хорошем стиле» переводов, о сближении их с «русским обходительным языком», с «гражданским посредственным наречием», с «простым русским языком» отражали этот процесс формирования общерусского национального языка. Славяно-русский язык вытесняется приказным языком из области науки.

В Петровское время бурно протекает процесс смешения и объединения - несколько механического - живой разговорной речи, славянизмов и европеизмов на основе государственно-делового языка. В этом кругу выражения формируются новые стили «гражданского посредственного наречия», литературные стили, занимающие промежуточное положение между возвышенным славянским слогом и простой разговорной речью.

Степень примеси славяно-русского витийства оценивалась как признак красоты или простоты стилей русского литературного языка. Характерно распоряжение Петра синоду:»… написать… на двое: поселяном простяе, а в городах покрасивее для сладости слышащих». Сам славяно-русский язык подвергается глубокому воздействию деловой, приказной речи. Он демократизируется и в то же время европеизируется. По словам К.С. Аксакова, в языке Стефана Яворского и Феофана Прокоповича «ярко является характер тогдашнего слога - эта смесь церковнославянского языка, простонародных и тривиальных слов, тривиальных выражений и оборотов русских и слов иностранных». В конструкции речи, конечно не всегда, но заметен латинизм. Таким образом, приказный деловой язык становится центром системы формирующегося нового национального литературного языка, его «посредственного» стиля.

Однако самый этот приказный язык, отражая строительство новой культуры и старые традиции в Петровское время, представляет собой довольно пеструю картину. Одним краем он глубоко внедряется в высокие риторические стили славяно-русского языка, другим - в пеструю и кипящую стихию народной речи с ее областными диалектизмами. Феодальные областные диалекты, глубоко просочившиеся в приказный язык, образуют богатый инвентарь бытовых синонимов и синонимических выражений.

Происходит бурное смешение и стилистически неупорядоченное столкновение разнородных словесных элементов внутри литературного языка, пределы которого безмерно расширяются. Процесс переустройства административной системы, реорганизация военно-морского дела, развитие торговли, фабрично-заводских предприятий, освоение разных отраслей техники, рост научного образования - все эти исторические явления сопровождаются созданием или заимствованием новой терминологии, вторжением потока слов, направляющихся из западноевропейских языков: голландского, английского, немецкого, французского, польского и итальянского. Научно-технические стили деловой речи в это время с периферии перемещаются ближе к центру литературного языка. Политехнизация языка усложнила и углубила систему приказного языка. Политическая и техническая реконструкция государства отражается в реорганизации литературного языка. Профессионально-цеховые диалекты бытовой русской речи привлекаются на помощь и вливаются в систему письменного делового языка. С другой стороны, живая устная речь города, язык общежития - в связи с европеизацией быта - наполняется заимствованиями, пестрит иностранными словами. Возникает мода на европеизмы, распространяется среди высших классов поверхностное щегольство иностранными словами.

При отрыве от культуры средневековья естественно было излишнее увлечение европеизмом. Польские, французские, немецкие, голландские, итальянские слова казались тогда многим более подходящим средством выражения нового европейского склада чувств, представлений и социальных отношений. Петр I вынужден был отдать приказ, чтобы реляции «писать все российским языком, не употребляя иностранных слов и терминов», так как от злоупотребления чужими словами «самого дела выразуметь невозможно».

Таким образом, из приказного языка постепенно вырастают новые стили научно-технического языка, новые стили публицистической и повествовательной литературы, гораздо более близкие к устной речи и более понятные, чем старые стили славяно-русского языка. Но культурное наследство славяно-русского языка, возникшая на его почве отвлеченная терминология и фразеология, его богатая семантика и его конструктивные средства служили мощным источником обогащения национального русского литературного языка в течение всего XVIII в. Символом секуляризации гражданского языка, символом освобождения русского литературного языка от идеологической опеки церкви была реформа азбуки 1708 года. Новая гражданская азбука приближалась к образцам печати европейских книг. Это был крупный шаг к созданию национального русского книжного языка. Значение этой реформы было очень велико. Славяно-русский язык терял литературные привилегии. Он низводился на роль профессионального языка религиозного культа. Отдельные его элементы вливались в систему национального русского языка. Усиливалась потребность в более четком разграничении церковнославянских и общенациональных форм и категорий русской книжной речи. За разрешение этой задачи взялся В.К. Тредиаковский, который подверг глубокой критике фонетические и морфологические основания славяно-русской речи, указав на отличия народного русского языка. Тредиаковский развивал мысль о необходимости писать и печатать книги «по звонам», т.е. в соответствии с фонетикой живого разговорного языка образованных кругов русского общества.

3.2 Развитие русского языка в советскую эпоху

Резкий сдвиг в русском языке произошел в эпоху социалистической революции. Ликвидация классов приводит к постепенному отмиранию классовых и сословных диалектов. Уходят в архив истории слова, выражения и понятия, органически связанные со старым режимом. Разительны изменения в экспрессивной окраске, сопровождающей слова, относящиеся к сословным или сословно окрашенным социальным понятиям прошлого, дореволюционного быта, например: господин (теперь - за пределами дипломатического языка - всегда с эмоцией враждебности и иронии), барин, благотворительность, чернь, жалованье и др.

Социалистическая реконструкция государства, рост марксистско-ленинских идей, создание единой советской культуры - все это находит отражение в языке, в изменении его семантической системы, в бурном рождении советских неологизмов.

Новая, социалистическая культура меняет структуру русского языка в тех областях его, которые более других допускают приток новых элементов - в словообразовании, лексике и фразеологии. Осуществляется принципиальная идеологическая перестройка национального русского языка на социалистических началах. Рос и менялся его словарный запас, возникали новые нормы произношения, активизировались новые синтаксические конструкции.

После Октябрьской революции началось активное пополнение литературного языка словами, вызванными к жизни новыми условиями советской действительности, формированием новых понятий.

Этот процесс получил широкое отражение в словарях. Вышедший в 1935 г. «Толковый словарь русского языка» под ред. Д.Н. Ушакова в 4 х томах включает много новых слов, порожденных советской действительностью. В словаре уже есть такие слова, как агитка, агитпроп, агромаксимум и агроминимум, активист и активистский, бригада (в значении «коллектив, выполняющий определенное производственное задание»), бригадир (руководитель бригады), беднота, (в значении «социальная группа маломощных хозяев-крестьян»), партиец, партийка, партколлектив, партком, партнагрузка, партработник, ударник, ударный, ударничество, стахановец, стахановка и много других. Характерно, что почти все эти и подобные им слова даются с пометой «нов.». В более поздних словарях советской эпохи: «Словаре современного русского литературного языка» АН СССР в 17-ти томах и 4-томном «Словаре русского языка» этих помет уже нет, а количество новых, ранее не отмеченных слов значительно увеличилось. Но вскоре после выхода 17-томного словаря, включающего 120 тыс. слов, возникла потребность в издании дополнительного словаря, который вышел в 1971 г. и назывался «Новые слова и значения». В него включено много новых слов, ставших теперь употребительными. У ряда известных слов появились новые дополнительные значения: автомат в значении «кабина, в которой находится телефон-автомат», бархатный (путь) - «бесстыковой путь», бронза - «бронзовая медаль на соревнованиях» (ср. золото, серебро в том же значении), головной - «ведущий в группе предприятий», голосовать - «поднимать руку в знак просьбы об остановке проезжающих мимо автомашин», грибок - «легкое сооружение для укрытия от дождя или солнца», загорать - «быть в вынужденном бездействии», заводной - «легко возбудимый, увлекающийся».

Но изменения происходят не только в лексике, они захватывают и другие уровни языковой системы.

Сложные и интересные процессы происходят в синтаксисе современного русского языка и па уровне словосочетаний и на уровне предложений. «Система словосочетаний современного русского языка, - пишет Н.Ю. Шведова, становится по сравнению со своим предшествующим состоянием более гибкой и более сложной. Значительно меняется и структура предложений. Исчезают громоздкие, многокомпонентные предложения, осложненные многочисленными обособленными оборотами, характерные для русского литературного языка XIX в., когда были возможны предложения вроде следующего: «В один прекрасный майский вечер, - извините, в июньский, - когда наши набеленные и нарумяненные острова уведомляют петербургских жителей, что настало лето».

Такие предложения, конечно, были абсолютно немыслимы в литературном русском языке. Но дело не только в объеме предложений. В советский период наблюдается активизация номинативных конструкций: повышается их употребление, развивается распространение зависимыми словами имени существительного в именительном падеже как главного члена номинативных предложений, что приводит к увеличению информативных возможностей таких предложений

Наметились сдвиги и в произносительной системе. Расширение круга носителей литературного языка способствовало расшатыванию старых «московских» орфоэпических норм. Перестало быть обязательным произношение типа мяг[къй], креп[къй], московс[къй] и под. (с твердыми заднеязычными согласными) и стало нормативно допустимым мяг[к"ий], креп[к"ий], московс[к"ий]. Произошли заметные изменения в произношении сочетаний согласных с мягким исходом в словах типа спинка, ветви, зверь, разве и под. Все шире распространяется произношение без смягчения предшествующего согласного, т.е. [сп"инка, в"етв"и, зв"ер", разв"ь], а не [с"п"инка, в"ет"в"и, з"в"ер", раз"в"ь]. Произошло дальнейшее ослабление информативной роли гласных, проявившееся, например, в распространении в литературном языке икающего произношения за счет прежнего экающего, при котором в предударных слогах после мягких согласных различалось [и] и [э], т.е. произносились [л"иса], но [л"эса], [в"исок], но [в"эсной] и т.п., тогда как теперь предударный гласный в словах лиса, висок и леса, весной произносится одинаково.

Социализм впервые создает предпосылки для подлинной всеобщности национального языка как национальной формы социалистической культуры. Грани между социальными диалектами постепенно стираются. Живая устная речь широких масс подымается на более высокий культурный уровень, сближаясь с языком советской интеллигенции.

В русском языке после революции - в противоположность предыдущим этапам истории - не происходит распада, не усложняется его социально-диалектная дифференциация, не умножаются говоры. Наоборот, отчетливо выступают объединительные тенденции, происходит общенациональная концентрация русского языка.

Заключение

Русский язык принадлежит наряду с украинским и белорусским языками к восточнославянской подгруппе славянской группы индоевропейской семьи языков. Русский язык - язык русской нации и средство межнационального общения многих пародов, живущих в СНГ и других государствах. Русский язык является одним из официальных и рабочих языков ООН, ЮНЕСКО и других международных организаций; входит в число «мировых языков».

Как государственный язык РФ русский язык активно функционирует во всех сферах общественной жизни, имеющих всероссийскую значимость. На русском языке работают центральные учреждения РФ, осуществляется официальное общение между субъектами Федерации, а также в армии, издаются центральные российские газеты и журналы.

Современный национальный русский язык существует в нескольких формах, среди которых ведущую роль играет литературный язык. За пределами литературного языка находятся территориальные и социальные диалекты (говоры, жаргоны) и отчасти просторечие.

Список литературы

Базиев А.Г., Исаев М.И. Язык и нация. - М.: Просвещение, 1973.

Баранникова Л.И. Русский язык и советское общество. Фонетика современного русского литературного языка. - М.: Просвещение, 1968.

Баранникова Л.И. Основные сведения о языке: Пособие для учителей. - М.: Просвещение, 1982.

Белошапкова В.А. Современный русский язык. - М.: Просвещение, 1981.

Борисковский П.И. Древнейшее прошлое человечества. Л., 1979.

Будагов Р.А. История слов в истории общества. - М.: Просвещение, 1971.

Будагов Р.А. Проблемы развитии языка. - М.: Просвещение., 1965.

Земская Е.А. Современный русский язык. Словообразование. - М.: Просвещение, 1973.

Истрин В.А. Возникновение и развития письма. - М.: Просвещение, 1965.

Крысин Л.П. Иноязычные слова в современном русском языке. - М.: Просвещение, 1968.

Ленинизм и теоретические проблемы языкознания. - М.: Просвещение, 1970.

Леонтьев А.А. Возникновение и первоначальное развитие языка. - М.: Просвещение, 1963.

Лыков А.Г. Современная русская лексикология (русское окказиональное слово). - М.: Просвещение, 1976.

Протченко И.Ф. Лексика и словообразование русского языка советской эпохи. - М.: Просвещение, 1975, с. 18.

Русская разговорная речь / Под ред. с. А. Земской. - М.: Просвещение, 1973.

Русский язык в современном мире / Под ред. Ф.П. Филина, В.Г. Костомарова, Л.И. Скворцова. - М.: Просвещение, 1974.

Русский язык как средство межнационального общения. М., 1977.

Серебренников Б.А. Развитие человеческого мышления и структуры языка. - В кн.: Ленинизм и теоретические проблемы языкознания. - М.: Просвещение, 1970.

Сиротинина О.Б. Современная разговорная речь и ее особенности. - М.: Просвещение, 1974.

Шанский Н.М. В мире слов. - М.: Просвещение, 1978.

Шведова Н.Ю. Активные процессы в современном русском синтаксисе. - М.: Просвещение, 1966.

Л.И. Скворцов. Экология слова, или Поговорим о культуре русской речи, 1996 г.

М.Я. Сперанский. Эволюция русской повести в XVII в. "Труды Отдела древнерусской литературы", I. Л., 1934, стр. 138.

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. V, стр. 487.

Протченко И.Ф. Лексика и словообразование русского языка советской эпохи. - М.: Просвещение, 1975, с.18.

Шведова Н.Ю. Активные процессы в современном русском синтаксисе. - М.: Просвещение, 1966, с. 9 и далее.

Одоевский В.Ф. Соч. В 2-х т., т. 2 - М.: Художественная литература, 1981, с. 43.

Баранникова Л.И. Русский язык и советское общество. Морфология и синтаксис современного русского литературного языка. - М.: Просвещение, 1968, с. 322--342.

Баранникова Л.И. Русский язык и советское общество. Морфология и синтаксис современного русского литературного языка. - М.: Просвещение, 1968, с. 328.

Баранникова Л.И. Русский язык и советское общество. Морфология и синтаксис современного русского литературного языка. - М.: Просвещение, 1968, с. 328--329.

Баранникова Л.И. Русский язык и советское общество. Фонетика современного русского литературного языка. - М.: Просвещение, 1968, с. 340.

Размещено на Allbest.ru

...

Подобные документы

История и основные причины образования и распада древнерусского языка, его лексические и грамматические особенности. Место и оценка значимости русского языка в ряду других языков. Возникновение письменного языка у восточных славян, его течения и стили.

курсовая работа , добавлен 15.07.2009


Процесс образования национального литературного языка. Роль А.С. Пушкина в становлении русского литературного языка, влияние поэзии на его развитие. Возникновение "нового слога", неисчерпаемое богатство идиом и русизмов в произведениях А.С. Пушкина.

презентация , добавлен 26.09.2014


Развитие русского литературного языка. Разновидности и ответвления национального языка. Функция литературного языка. Народно-разговорная речь. Устная и письменная форма. Территориальные и социальные диалекты. Жаргон и сленг.

доклад , добавлен 21.11.2006


Классификация стилей современного русского литературного языка. Функциональные разновидности языка: книжный и разговорный, их деление на функциональные стили. Книжная и разговорная речь. Основные черты газетного языка. Разновидности разговорного стиля.

контрольная работа , добавлен 18.08.2009


Предмет и задачи культуры речи. Языковая норма, её роль в становлении и функционировании литературного языка. Нормы современного русского литературного языка, речевые ошибки. Функциональные стили современного русского литературного языка. Основы риторики.

курс лекций , добавлен 21.12.2009


эссе , добавлен 16.11.2013


Словообразовательная система русского языка XX столетия. Современное словопроизводство (конец ХХ века). Словарный состав русского литературного языка. Интенсивное образование новых слов. Изменения в семантической структуре слов.

реферат , добавлен 18.11.2006


Праславянский язык, его языковые ответвления. Обpaзoвaниe южнoгo и ceвepнoгo нapeчий pyccкoгo языкa, их основные диaлeктные явлeния. Создание Kиpиллом и Meфoдием cтapocлaвянcкого языка. История русского национального языка, вклад Пушкина в его развитие.

реферат , добавлен 18.06.2009


Исследование истории возникновения языков. Общая характеристика группы индоевропейских языков. Славянские языки, их схожесть и отличия от русского языка. Определение места русского языка в мире и распространение русского языка в странах бывшего СССР.

реферат , добавлен 14.10.2014


Изучение особенностей литературного языка, история его становления и развития, роль в жизни общества. Использование русского языка в устной и письменной речи. Выработка литературно-языковых норм. Оценка влияния эмоций и чувств читающего на речь и письмо.