Навсегда в плену (фотогалерея). Финита ля трагедия Русский телохранитель ахмад шаха масуда николай быстров

При всей неоднозначности взаимодействия советских военных со своими врагами еще более замысловатые отношения выстраивались у них с Ахмадом Шахом Масудом, который поразил воображение и русских, и афганцев своей лихой защитой Панджшерской долины. Масуд - это прозвище означало «счастливый» - был подлинным, харизматичным героем, самым компетентным и государственно мыслящим из всех командиров повстанцев. Название «Панджшер» переводилось как «пять львов», так что Масуда повсеместно именовали Панджшерским львом. Генерал Норат Тер-Григорьянц, сражавшийся с ним, считал Масуда «очень достойным противником и искусным организатором боевых действий. Имея крайне ограниченные возможности в плане обеспечения вооружением и боеприпасами, значительно уступая советским и правительственным войскам в оснащенности своих отрядов техникой и вооружением, Масуд тем не менее сумел организовать в Панджшере такую оборону, что нам с большим трудом удавалось ее взламывать и ценой огромных усилий овладевать территорией» {302} .

Масуд был родом из кишлака Джангалак в Панджшерском ущелье. Его отец происходил из влиятельной местной семьи и стал профессиональным офицером. Масуд изучал инженерное дело в Кабульском политехническом институте, где его привлекли исламские идеи, проповедуемые Гульбеддином Хекматияром и более умеренным Бурхануддином Раббани. Он вступил в организацию «Мусульманская молодежь», черпавшую вдохновение в опыте «Братьев-мусульман» с Ближнего Востока. «Мусульманская молодежь» была не просто группой студентов. Ее члены нападали на женщин, которых считали неподобающе одетыми, и дрались со своими оппонентами - коммунистами и маоистами. Весной 1973 года «Мусульманская молодежь» разделилась на «Исламскую партию Афганистана» («Хезб е-ислами») Хекматияра и «Исламское общество Афганистана» («Хезб-е джамиат-е ислами») Раббани. Масуд принял сторону умеренного Раббани. Но когда Хекматияр устроил неумелый и неудачный переворот против Дауда, Масуду пришлось бежать в Пакистан вместе с лидерами исламистов.

Вскоре Масуд вернулся в Панджшер, чтобы организовать восстание против Дауда. Его люди захватили главный административный центр в Рухе и другие важные населенные пункты. Однако политика ему не давалась: он не смог заручиться поддержкой местных жителей, а преступники, которых он выпустил из тюрем, устроили беспорядки. Масуд снова укрылся в Пакистане, усвоив урок: успех партизанской войны зависит от того, привлек ли ты на свою сторону местных жителей.

Во время войны с русскими он обеспечил своим людям минимально необходимые жилье и пищу и во время советских рейдов уводил их в соседние ущелья или высоко в горы. Он твердо придерживался принципа: нерегулярное войско должно избегать прямого столкновения с врагом. Пока война не закончилась, Масуд делал все, чтобы держаться подальше от усобиц, часто возникавших между соперничающими группами моджахедов. Он выстраивал институты местной власти и финансировал их за счет налогов на добычу драгоценных камней, на землю, на товары, а также дани, собираемой с панджшерцев, живших в Кабуле. Масуд планировал захватить в будущем власть в Кабуле и в 1984 году начал проводить операции за пределами долины. Ни у одного другого командира моджахедов не было таких амбиций и такого интереса к развитию институтов власти {303} .

Ожесточенные бои в Панджшерском ущелье в первые годы войны принесли Масуду уважение русских, и в январе 1983 года они заключили с ним перемирие. Обе стороны более или менее соблюдали его до апреля 1984 года. С советской стороны на переговорах выступал полковник ГРУ Анатолий Ткачев, недовольный постоянными провалами в Панджшере. Сначала он поговорил с генералом Ахромеевым, в то время членом Оперативной группы Министерства обороны в Кабуле: «Сказал ему, что надо попытаться договориться с Ахмад Шахом о перемирии, так как от наших огневых и авиационных ударов гибнут мирные жители, а от огня моджахедов погибают наши солдаты. Он ответил, что все эти старики, женщины и дети являются родственниками душманов, а что погибают наши солдаты, так это их долг. Погибнет один, пришлют еще десяток. Ахмад Шаха надо поставить на колени и заставить его сложить оружие».

Однако Ткачева поддержали глава отделения ГРУ в Афганистане и начальник Ахромеева маршал Соколов. В ответ на предложение о встрече, которое Ткачев передал через агентов, панджшерских беженцев в Кабуле, Масуд изложил свои условия. Встреча должна была произойти в канун нового, 1983 года в Панджшерском ущелье, на территории, контролируемой его людьми. Ткачеву следовало прийти ночью, без оружия и сопровождения.

На закате в новогоднюю ночь Ткачев вместе с переводчиком отправился к месту встречи. Добравшись туда, он выстрелил из ракетницы (таков был условленный сигнал), и из студеной тьмы показались мятежники под началом Таджмудина, главы контрразведки Масуда. Таджмудин спросил Ткачева, не хочет ли тот отдохнуть. «Нет, давайте двигаться, - ответил Ткачев. - Дело превыше всего». Они шли около четырех часов, пока не достигли Базарака, где была намечена встреча с Масудом.

Моджахеды вели себя по отношению к нам довольно дружелюбно. В Базаракс нас разместили в хорошо натопленном помещении. Электричества не было, по горела керосиновая лампа. Натоплено было тепло, буржуйка наша, советского производства. Когда стали раздеваться, моджахеды настороженно смотрели, думали, что под одеждой взрывчатка спрятана. Потом предложили чай. Затем принесли матрасы и свежее белье - все наше, армейское, даже с печатями. Легли мы около четырех часов утра. Спали в одной комнате с моджахедами.

Утром 1 января проснулись в восемь часов. За завтраком нам были оказаны традиционные почести: первыми вымыть из кувшина руки и вытереть свежим полотенцем, первыми надломить хлеб, первыми начать есть плов из общего блюда и т.д. Не скажу, что ожидание встречи не было для нас тревожным и довольно напряженным, но одновременно охватывало любопытство, ведь до нас никто из советских военнослужащих Масуда не видел даже на фотографии.

Ровно в установленное время в комнату вошли три или четыре вооруженных человека. Это были телохранители Масуда. Вскоре вслед за ними появился молодой невысокий мужчина. Он был темноволос и худощав. Ничего звериного в его облике, как это преподносилось средствами нашей пропаганды, не было. После секундного замешательства мы обменялись традиционными приветствиями по афганскому обычаю. Минут тридцать поговорили. Потом в комнате остались Ахмад Шах с одним из приближенных и мы с переводчиком Максом. Масуд предложил обсудить серьезные дела. Мы начали разговор с истории дружеских и традиционно добрососедских отношений между Афганистаном и Советским Союзом. Масуд с грустью сказал: «Очень жаль, что произошло вторжение советских войск в Афганистан. Руководители обеих стран допустили грубейшую ошибку, ее можно классифицировать как преступление перед афганским и советским народами». В отношении кабульского руководства, власть которого, по его словам, в стране ограничивалась столицей и некоторыми крупными городами, он был непримиримым противником.

Когда мы изложили Ахмад Шаху вопросы, поставленные в задании нашим руководством, он был несколько удивлен, что в этих предложениях не было ультиматумов, требований капитулировать или немедленно сложить оружие. Ключевым же вопросом в наших предложениях было взаимное прекращение огневого противодействия в Панджшере и взаимные обязательства по созданию необходимых условий местному населению для нормальной жизнедеятельности. Результатом проведенных переговоров во время этой и последующих встреч стали реальное прекращение боевых действий. В Панджшер вернулись мирные жители, обстановка на трассе Саланг - Кабул стала намного спокойней. В течение 1983 года и до апреля 1984 года в Панджшере боевые действия не велись.

Однако такое положение не устраивало партийных функционеров НДПА, которые настаивали на проведении боевых действий в этом районе и постоянно подталкивали к этому советское руководство. В связи с этим перемирие неоднократно нарушалось по нашей вине. Например, на одной из встреч с Масудом мы беседовали с ним в доме одного из местных жителей. В это время послышался звук приближающихся вертолетов. Я сказал Масуду, что сейчас перемирие и вертолетов не надо опасаться, но он предложил па всякий случай пройти в укрытие. Едва мы это сделали, как вертолеты нанесли удар по дому, и от него осталась только половина. Масуд показал мне на развалины дома и сказал: «Интернациональная помощь в действии».

Помню случай, когда я после очередной встречи с Ахмад Шахом приехал и Кабул, а на следующее утро был приглашен к главному военному советнику генералу М.И. Сорокину для доклада. Сорокин стал читать донесение, в котором сообщалось, что накануне в 13.00 по кишлаку, где проходило совещание главарей бандформирований, был нанесен бомбо-штурмовой удар. Все главари, в том числе Ахмад Шах, погибли. Сообщались даже подробности: у него оторваны обе ноги и расколот череп. Я сказал Михаилу Ивановичу, что это ахинея, так как я гораздо позже встречался с Ахмад Шахом. Если он погиб, то, похоже, в 19.00 я пил чай с покойником {304} .

| |

А. ПЛЮЩЕВ: Добрый вечер. Вас вновь приветствуют Александр Плющев и Софико Шеварднадзе.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Здравствуйте.

А. ПЛЮЩЕВ: Сегодня в программе «Своими глазами» мы подходим к проекту «Солдаты Отечества», посвященному 25-летию вывода советских войск из Афганистана, точнее подходим к марафону, который будет у нас всю субботу. Сегодня в программе Николай Быстров - рядовой Советской армии, захваченный в плен Афганскими моджахедами в 1982 году. Добрый вечер. Спасибо, что нашли время и возможность к нам сегодня придти.

Н. БЫСТРОВ: Здравствуйте.

А. ПЛЮЩЕВ: Давайте начнем с армии, с самого начала.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вам было 18 лет, когда вы попали в армию. И вас посылают в Афганистан.

Н. БЫСТРОВ: Сначала в Туркмении 6 месяцев, в учебке, потом уже в Афганистан.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Когда вам сказали, что вы идете воевать в Афганистан, у вас было понимание, куда вы идете? Вы же были очень молодой.

Н. БЫСТРОВ: Честно сказать, нет.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: И что вас там встретило?

Н. БЫСТРОВ: Мы вышли из самолета. Вокруг горы. Стрельба слышна была. Необычно. Мы же молодые, только учебку прошли.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Страшно было?

Н. БЫСТРОВ: Да. Но мы гордились - приехали в другую страну.

А. ПЛЮЩЕВ: Любопытство было пополам со страхом.

Н. БЫСТРОВ: Да.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А сколько вы успели отвоевать до того, как вы попали в плен?

Н. БЫСТРОВ: Месяцев 8-9.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Практически год. Расскажите про этот период, когда вы воевали.

Н. БЫСТРОВ: Я не воевал, мы охраняли военный аэродром «Баграм», я был в охране аэродрома.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: И как проходили ваши будни, когда вы охраняли?

Н. БЫСТРОВ: Мы менялись, охраняли аэродром. Но очень часто отлучались, уходили в самоволку в кишлак. Офицеры наказывали.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Эти 8 месяцев вы вспоминаете как темную часть вашей жизни?

Н. БЫСТРОВ: Нет. Нормальную военную.

А. ПЛЮЩЕВ: Это была спокойная служба, или были какие-то столкновения? «Баграм» - это же аэропорт. По всей видимости, он не так часто попадал в зону боевых действий.

Н. БЫСТРОВ: Он был защищенный. Много нападений не было на нас. От аэродрома это было далековато.

А. ПЛЮЩЕВ: Т.е. эти месяцы это для вас фактически была не война, а служба.

Н. БЫСТРОВ: Да, служба.

А. ПЛЮЩЕВ: Может быть, она мало отличалась от того, что было бы в какой-нибудь из среднеазиатских республик Советского Союза тогда.

Н. БЫСТРОВ: Да. Когда слышали стрельбу, нам интересно было.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Хотели повоевать тоже?

Н. БЫСТРОВ: Да.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Т.е. вас раздражало, что не было возможности самим пострелять?

Н. БЫСТРОВ: Да.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А как случилось, что вы попали в плен?

А. ПЛЮЩЕВ: Тем более из относительно спокойного района.

Н. БЫСТРОВ: Мы вышли втроем в самоволку, пошли в кишлак. Мы ходили за фруктами. Два раза ходили, а на третий раз попали в засаду.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы можете описать этот случай, этот день?

Н. БЫСТРОВ: Была весна. Мы пошли очень глубоко в кишлак, от наших блокпостов ушли очень далеко. Встретили маленьких афганских пацанят. Они понимали по-русски. Мы спрашиваем, где дукан, где можно что-нибудь купить. Они сказали – туда идите. Два-три раза ходили, а потом попали в засаду.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Кто вас поймал?

Н. БЫСТРОВ: Нас трое было, один раненный был, другой погиб сразу, я раненный. Одного раненого они добили на месте.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Сколько их было и кто они были?

Н. БЫСТРОВ: Две группировки было.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Это были моджахеды.

Н. БЫСТРОВ: Да. «Хизб-Ислами» и «Джамиат-Ислами». Его взяли «Хизб-Ислами», меня - «Джамиат-Ислами».

А. ПЛЮЩЕВ: Сергей здесь уточняет: «Получается, вы попали в плен из-за нарушения устава».

Н. БЫСТРОВ: Да.

А. ПЛЮЩЕВ: Алексей из Ганновера делает полшага назад, спрашивает: «Когда вы служили, как к вам относились местные жители?»

Н. БЫСТРОВ: Афганские местные жители хорошо относились. Но они днем одни были, а ночью становились другими.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Те же самые жители становились другими ночью?

Н. БЫСТРОВ: Да. Многие были боевиками.

А. ПЛЮЩЕВ: А вы это каким образом узнавали?

Н. БЫСТРОВ: Рассказывали те, кто больше прослужил. Мы опасались этого.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А днем они относились к вам как к оккупантам, к захватчикам?

Н. БЫСТРОВ: Нет. Они приносили нам что-то, мы им давали тушенку, консервы разные.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы обсуждали ваше присутствие в Афганистане тогда, почему вы там, зачем?

Н. БЫСТРОВ: Помощь народу Афганистана.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: И они ровно так это и воспринимали?

Н. БЫСТРОВ: Да, афганцы так это воспринимали.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А засада была ночью?

Н. БЫСТРОВ: Нет, днем. Но мы глубоко ушли в кишлак, там не было наших блокпостов. Очень глубоко.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Одного вашего коллегу сразу убили.

Н. БЫСТРОВ: Ему ноги перебили. Он идти не мог. Я мог идти и мой товарищ.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Они на вас напали, они сразу хотели вас убить?

Н. БЫСТРОВ: Мы отстреливались, но их очень много было.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вас избили?

Н. БЫСТРОВ: Нет, нас не били. Моего друга «Хизб-Ислами» увели, меня – «Джамиат». Меня привели в кишлак.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вас не били вообще?

Н. БЫСТРОВ: Нет. Когда привели в кишлак, показали убитых афганских правительственных офицеров.

А. ПЛЮЩЕВ: Т.е. на стороне которых вы, собственно, были.

Н. БЫСТРОВ: Да. И показывали пальцем, как будто и меня ждет такая учесть. Я боялся, да. Но потом через несколько дней они начали по ночам меня переправлять вглубь. Я в провинции Парван попал в плен, они начали переправлять в ущелье Панджшер.

А. ПЛЮЩЕВ: Как с вами обращались?

Н. БЫСТРОВ: Нормально. Когда вели в ущелье Панджшер, нормально.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Что значит нормально? Вас кормили три раза в день?..

Н. БЫСТРОВ: Смотря какие. Были и такие боевики, которые и прикладом били. А некоторые защищали, полевые командиры.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: И вы не понимали, что будет завтра.

Н. БЫСТРОВ: Да. Ждали, что в любое время расстреляют.

А. ПЛЮЩЕВ: Как вы с ними коммуницировали? На каком языке общались?

Н. БЫСТРОВ: У них были переводчики.

А. ПЛЮЩЕВ: Откуда они знали русский язык?

Н. БЫСТРОВ: Многие учились. Они по-русски понимали, а были на стороне боевиков.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Сколько вы пробыли в плену? В Афганистане 13 лет, а в плену?

Н. БЫСТРОВ: Почти год.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Кто был в плену вместе с вами?

Н. БЫСТРОВ: Нас было много. Я первый попал, через некоторое время другого привели, потом еще.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Гражданина Советского Союза.

Н. БЫСТРОВ: Да. Но они попадали в других провинциях.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы были один в этой провинции?

Н. БЫСТРОВ: Да. И другие попадали, но нас держали отдельно друг от друга, никогда вместе не держали.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы говорите – в тюрьму. Это настоящая тюрьма, с решетками? Или вы жили в каком-то бараке?

Н. БЫСТРОВ: Сарай, яма. Они кормили, одевали. Но держали нас всегда отдельно.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Т.е. вы жили в яме 8 месяцев.

Н. БЫСТРОВ: Нас меняли: то в яме, то в сарае, то в хате какой-нибудь. Места меняли.

А. ПЛЮЩЕВ: Вас заставляли работать?

Н. БЫСТРОВ: Нет. Даже когда выводили на прогулку, ходили за нами часовые.

А. ПЛЮЩЕВ: Были ли какие-то допросы об армии, о частях, о войсках?

Н. БЫСТРОВ: Нет, меня не спрашивали.

А. ПЛЮЩЕВ: Как вы предполагаете, зачем вы им были нужны?

Н. БЫСТРОВ: Может быть, для обмена или еще для чего.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы о чем-то с ними говорили в течение года?

Н. БЫСТРОВ: Нет. Это было перед второй панджшерской операцией, тогда, когда уже начиналась вторая панджшерская операция, тогда к Масуду собрали со всех провинций.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Давайте объясним для тех, кто не знает, кто такой Масуд. Это самый известный полевой командир Афганистана.

А. ПЛЮЩЕВ: Ахмад Шах Масуд.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы как с ним впервые познакомились?

Н. БЫСТРОВ: Меня привели из провинции Парван в Панджшер, в тот кишлак, где он жил, этот кишлак назывался Джангалак. Я зашел, был большой двор, очень много народу сидело, афганцев. Мне перевязали ногу, живот перевязали по дороге. Я зашел, по-афгански не понимал ничего. Потом меня толкает один, говорит – иди, поздоровайся. Много людей в кругу сидело, но я выбрал его, потому что он выделялся.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А чем он выделялся?

Н. БЫСТРОВ: И внешностью, и всем.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Чем выделялся? Он был харизматичный, чувствовалась сила?

Н. БЫСТРОВ: Нет. И по лицу, и по внешности он выделялся. Я подумал, что это самый главный. Я через всю эту толпу пошел. А меня за руку схватили. Потом подошел переводчик и говорит: «Почему ты только к нему идешь?» Я говорю: «Но он же выделяется».

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы все-таки не можете попробовать объяснить, чем он выделялся?

Н. БЫСТРОВ: По внешности. Вот как обыкновенные солдаты и офицер, и офицер от солдат выделяется, так и он.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вас схватили за руку, вы сказали, что идете к нему, потому что он выделяется.

Н. БЫСТРОВ: Видно, что главный, старший. Он махнул – пускай подойдет. Я подошел, с ним поздоровался, а потом по очереди со всеми.

А. ПЛЮЩЕВ: Вы были захвачены в плен в 82 году.

Н. БЫСТРОВ: 83-й где-то.

А. ПЛЮЩЕВ: 83-й даже. В 82-м было же перемирие у Масуда.

Н. БЫСТРОВ: Это после первой панджшерской операции.

А. ПЛЮЩЕВ: Те моджахеды, которые вас захватили, они участвовали в каких-то операциях, в боевых действиях? Или они вас только перемещали, и вы даже не замечали, что там происходило?

Н. БЫСТРОВ: Они менялись. Каждый день нас другие вели. Эти моджахеды менялись.

А. ПЛЮЩЕВ: И вы никогда близко к боям не подходили.

Н. БЫСТРОВ: Нет, они были далеко.

А. ПЛЮЩЕВ: Вас отводили в глубь территории.

Н. БЫСТРОВ: Да. Чтобы обратно мы не попали.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Я так понимаю, что после того, как вы познакомились с Масудом, начинается самое интересное. Поправьте меня, если я не ошибаюсь. Кто-то вам предлагает свободу, но вы выбираете остаться и стать его личником. Или это не так?

Н. БЫСТРОВ: Тут было так. Перед второй панджшерской операцией, после того, как я с ним познакомился, меня учил один инженер, он учился в Советском Союзе, он мне переводил. Он мне говорил: давай будешь учить афганский. Он плохо по-русски говорил, я почти не понимал его. Там была хата недалеко от его дома, он меня поселил там, я жил один там. Выходил один на улицу гулять…

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Т.е. вы уже не чувствовали себя рабом, у вас была нормальная жизнь.

Н. БЫСТРОВ: Я боялся всё равно. Я не понимал языка, я боялся. И уже перед тем, как начинается вторая панджшерская операция, Масуд позвал со всех провинций, кто обратился к полевым командирам, кто относился к «Джамиат-Ислами», провести в Панджшер советских военнопленных. И в этот Джангалак шестерых еще привели с разных провинций. Мы спрашивали – ты откуда, ты откуда. Я не признавался. Мы как-то не доверяли друг другу. Меня спрашивали – ты откуда? Я говорил, что с Украины. Другой с Украины, а говорил, что с Ростова. Друг другу не доверяли.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вас туда созвали зачем?

Н. БЫСТРОВ: Перед второй панджшерской операцией Масуд сказал: «Будет война в Панджшере. Кто куда хочет? Хотите – на Запад, хотите – в Пакистан, хотите – в Иран».

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: В смысле уходите, я вас отпускаю.

Н. БЫСТРОВ: Отправить туда, за границу жить, потому что война будет. Все согласились, шестеро подняли руки: вот я в Швейцарию хочу, один сказал в Англию. Только я не согласился и туркмен один.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А почему вы не согласились?

Н. БЫСТРОВ: Не хотел за границу. У меня была надежда, думал, что вернусь домой.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вам казалось, что, будучи пленным в Афганистане, было больше шансов вернуться домой, нежели чем перейти границу и оказаться в Швейцарии?

Н. БЫСТРОВ: Наши еще были в Афганистане. И вот мы остались вдвоем, а те ушли. И они пошли в Пакистан. По дороге их стало около 12 человек, с другими провинциями их соединяли, отправляли в Пакистан. А этого туркмена забрал полевой командир, а я остался с Масудом. Я начал учить афганский язык. Я быстро выучил афганский язык, с акцентом, но всё равно разговаривал.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А Масуд оценил, что вы остались с ним?

Н. БЫСТРОВ: Да.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Что он сказал?

Н. БЫСТРОВ: Он плохо понимал по-русски, но некоторые слова говорил, разговаривал.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы ему лично симпатизировали? Он вам нравился? Вам казалось, что он хороший человек?

Н. БЫСТРОВ: Был такой момент. Когда уже началась вторая панджшерская операция, мы пошли с Масудом переходить один перевал в сторону севера Афганистана, он бросил полностью Панджшер. И он мне дал автомат. У него было пять афганских телохранителей, пожилых мужчин. Когда мы подошли к перевалу, я самый первый поднялся на перевал, они шли потихоньку. Когда я сел на камень, думаю: как он мне доверил автомат? Открыл – патроны полные, один магазин в автомате, три на спине – 120 патронов, боёк на месте. Уже вечер был, стемнело. И сзади меня поднимались ракетницы. Я думал – наши. Где ракетницы поднимаются, значит, там наши блокпосты. Они внизу были, поднимались на перевал, я наверху был. Такая мысль промелькнула: может, выстрелить? Но потом подумал: раз он мне так доверил, я не буду этого делать.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Николай, мы сейчас прервемся на краткую паузу новостей, затем вернемся в студию и продолжим программу «Своими глазами».

А. ПЛЮЩЕВ: Продолжаем программу «Своими глазами». У нас в студии Николай Быстров - рядовой Советской армии, захваченный в плен в Афганистане в 1982 году.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Мы остановились на очень интересном моменте, когда Николай остался с Масудом, хотя у него была возможность выстрелить из оружия и таким образом подать знак советским военным, что он там. Т.е. вы в тот момент выбрали не возвращение в свою страну, а остаться с Масудом, что достаточно странно.

Н. БЫСТРОВ: Но всё равно надежда была, что я вернусь домой.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Т.е. побуду еще чуть-чуть, а потом когда-нибудь вернусь.

А. ПЛЮЩЕВ: Если я правильно понял, то там речь шла не о том, чтобы подать знак, а о том, что Ахмад Шах Масуд, полевой командир, фактически доверился бывшему пленному или до сих пор пленному…

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы на тот момент уже не были пленным?

Н. БЫСТРОВ: Присматривали за мной, я так чувствовал, что присматривают.

А. ПЛЮЩЕВ: Была возможность просто перебить тех, кто держал в плену.

Н. БЫСТРОВ: Я выше был, они внизу были.

А. ПЛЮЩЕВ: И было оружие.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А сам Масуд понял, что вы сделали в тот момент?

Н. БЫСТРОВ: Не знаю. Он поднялся, сел на камень, достал термос, стаканы достал, налил чаю и мне, и остальным. Он всё время улыбался, смотрел и улыбался.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А в какой момент вы стали его личником, его личной охраной?

Н. БЫСТРОВ: После этого я стал с ним постоянно ходить по провинциям. Он никогда в одной провинции не был.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Он сам вас с собой возил всегда?

Н. БЫСТРОВ: Да. Было пять старых афганских телохранителей, а шестой я был.

А. ПЛЮЩЕВ: Это как-то изменило ваше положение, ваш статус? За вами по-прежнему присматривали?

Н. БЫСТРОВ: Со стороны присматривали. Но Масуд не боялся, я по его лицу видел. Как он поднялся тогда на перевал, чаю налил. Только смотрел и улыбался.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Как вы думаете, почему вы так ему понравились?

Н. БЫСТРОВ: Не знаю. Может, у меня поведение такое было. Я был тихий.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы были готовы жертвовать своей жизнью ради него? Личник подразумевает в первую очередь способность брать удар на себя. Вы действительно были готовы умереть за Масуда?

Н. БЫСТРОВ: Перед тем, как стал телохранителем, нет. Но потом, всё позже и позже – да.

А. ПЛЮЩЕВ: Как это соседствует с тем, что вы родились в Советском Союзе, были советским мальчиком, юношей, пошли служить в армию, потом мечтали вернуться и не оставляли этой надежды?

Н. БЫСТРОВ: Я до последнего не оставлял.

А. ПЛЮЩЕВ: Тем не менее, вы были готовы умереть за человека, который фактически держал вас в плену. Как это соединяется?

Н. БЫСТРОВ: Раз он в меня поверил, значит, и я ему.

А. ПЛЮЩЕВ: Т.е. это исключительно личные отношения с этим конкретным человеком.

Н. БЫСТРОВ: Да.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы о чем с ним разговаривали? Были моменты, когда вы за жизнь с ним говорили?

Н. БЫСТРОВ: Да. Когда я научился разговаривать, он очень часто спрашивал, как в Советском Союзе люди живут, как работают, какая жизнь. Иногда смеялся, говорил: «Я тоже по-русски чуть-чуть знаю, только путаю букву «ы» с 61». Он понимал, писал хорошо. Говорил: «Правильно я пишу?» - «Да, правильно». «Если бы было время, научил бы меня писать хорошо по-русски».

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы можете описать один день вашей жизни, когда вы были его личной охраной? Вот вы утром встали. И что происходит?

Н. БЫСТРОВ: Сначала пятеро было, потом я шестой, мы менялись через каждые два часа. Один раз – это было зимой – я должен был поменять одного афганца. Я встаю, подхожу, а он спит. Я его только начал толкать, меня за плечо тронули. Я поворачиваюсь - Масуд стоит. «Не трожь. Пусть спит». Я пошел, рядом сел и сидел. Он почти не спал по ночам. Он выходил, прогулку делал. И он на меня смотрел и удивлялся, потом афганцам говорил. Когда они выходили, они брали автомат, один магазин. А я, когда мы переправлялись в другие места, у меня полностью был боекомплект, даже на перевалы когда переходили. Он смеялся на них и говорил: «Посмотрите, какой молодой русский солдат, а какой выносливый. А вы, какие здоровые, не можете ни рюкзак, ничего…»

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Т.е. вы были таким любимчиком Масуда.

Н. БЫСТРОВ: Это ж время. Он шутил иногда.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы можете его другом назвать?

Н. БЫСТРОВ: Другом? Да. Мы с одной кушали, вместе кушали, он шутил, смеялся.

А. ПЛЮЩЕВ: Вы думали, чем это может закончиться, когда это может закончиться?

Н. БЫСТРОВ: Да. Когда наши войска вывели из Афганистана, уже надежды мало осталось. Я думал, что застрял навсегда. И потом, когда началась их внутренняя война, он мне один раз сказал: «Ты домой возвращаться не хочешь, за границу ехать не хочешь. Здесь всё хуже и хуже становится. Давай женись».

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы ему прямо говорили, что не хотите обратно домой, или он сам сделал такой вывод?

Н. БЫСТРОВ: Он говорил, а я отказывался. Но на душе у меня было, что я хочу сказать, что хочу вернуться домой.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Мне все-таки не понятен этот психологический момент. Если человек вам неоднократно предлагал, отпускал вас на свободу, говорил вам – возвращайся домой, почему вы ему отказывали?

Н. БЫСТРОВ: В то время многие боялись вернуться на родину.

А. ПЛЮЩЕВ: Вы боялись?

Н. БЫСТРОВ: Да.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Почему? Вы не знали, что вас здесь встретит?

Н. БЫСТРОВ: Да.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы думали, что вас могут наказать?

Н. БЫСТРОВ: Да. Предателем назвать. Но мы не сдавались сами в плен. Предатели – кто сдается в плен. А мы попали в плен.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А потом не обязательно же было вам рассказывать, что вы работали его личником, вы могли просто сказать, что вы были в плену и вас отпустили потом.

А. ПЛЮЩЕВ: Или сбежали. Кстати, вы пытались бежать когда-нибудь?

Н. БЫСТРОВ: Да. Два раза пытались, втроем мы убегали.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Это было до того, как вы познакомились с Масудом.

Н. БЫСТРОВ: Да, до того.

А. ПЛЮЩЕВ: И ваш побег ничем для вас не закончился?

Н. БЫСТРОВ: Только охрану усилили.

А. ПЛЮЩЕВ: И вас никак не наказывали за побег?

Н. БЫСТРОВ: Нет. Втроем были, потом опять раскидали, по одному остались.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Николай, у вас есть еще одно имя – Исламуддин. Вы приняли мусульманство, когда вы были в Афганистане.

Н. БЫСТРОВ: Да.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Это был способ самосохранения, или вы хотели этого?

Н. БЫСТРОВ: Он сказал: «Если не хочешь возвращаться, давай женись здесь». Я принял ислам.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы приняли ислам, чтобы жениться на афганке.

А. ПЛЮЩЕВ: А «давай женись» - это был такой дружеский совет?

Н. БЫСТРОВ: Да, дружеский совет завести семью.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Т.е. это не ультиматум был.

Н. БЫСТРОВ: Нет.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А как произошло «давай женись»? Вы влюбились в свою жену?

Н. БЫСТРОВ: Друзья начали сватать, посватали нам.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Расскажите нам эту историю.

А. ПЛЮЩЕВ: Как вы познакомились со своей женой?

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Или вы не знакомились и вам ее просто на свадьбу привезли?

А. ПЛЮЩЕВ: Друзья-то плохого не посоветуют.

Н. БЫСТРОВ: Там обычаи. Я принял ислам.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы до этого были верующим христианином?

Н. БЫСТРОВ: Да.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вам не сложно было отказываться от своей веры и принимать ислам?

Н. БЫСТРОВ: Я не отказался от своей веры. Я был крещенный. И принял ислам.

А. ПЛЮЩЕВ: Но ведь христиане веруют в единое крещение.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы же не можете быть одновременно и мусульманином, и христианином.

Н. БЫСТРОВ: Мусульмане тоже верят всему этому.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы сейчас себя ощущаете мусульманином или христианином?

Н. БЫСТРОВ: И христианином, и мусульманином.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы и в церковь ходите, и в мечеть ходите?

Н. БЫСТРОВ: Да.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы и Рамадан соблюдаете, и пост соблюдаете?

Н. БЫСТРОВ: Пост не соблюдаю, а в церковь хожу.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Т.е. для вас не было моральной дилеммы принять ислам

Н. БЫСТРОВ: Нет.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы приняли ислам, потом к вам привезли невесту.

Н. БЫСТРОВ: Нас посватали, потом через некоторое время свадьба. По мусульманским законам нас поженили.

А. ПЛЮЩЕВ: Я прошу прощения. На этом сейчас мы сделаем маленькую паузу, потому что есть срочная новость с Олимпиады.

НОВОСТИ ОЛИМПИАДЫ

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Продолжим со свадьбой. Очень интересный момент. Когда вы были юношей, вы как себе свадьбу представляли? Что вы, наверное, влюбитесь в девочку и женитесь на ней. А тут совсем по-другому всё происходило, нет?

Н. БЫСТРОВ: Когда я уходил в армию, у меня была подруга. Когда я туда попал, как будто в другой мир попал.

А. ПЛЮЩЕВ: Туда - это в армию или в Афганистан уже?

Н. БЫСТРОВ: В Афганистан. Когда уже в плен попал, как будто в другой мир попал.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: И вы забыли про свою подругу.

Н. БЫСТРОВ: Нет. Почему? Мы переписывались.

А. ПЛЮЩЕВ: Из плена?

Н. БЫСТРОВ: Да. Я писал. Я родителям писал письма.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Из плена?

Н. БЫСТРОВ: Да.

А. ПЛЮЩЕВ: Как они доставлялись?

Н. БЫСТРОВ: Переводчики были. Доставляли письма.

А. ПЛЮЩЕВ: И они шли по почте?

Н. БЫСТРОВ: Афганцы, которые учились, наверное, они привозили и бросали на почту.

А. ПЛЮЩЕВ: Сколько же шло такое письмо?

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Ответные письма вы, наверное, не получали.

Н. БЫСТРОВ: Нет. Но когда я вернулся, отец показал эти письма.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вернемся к свадьбе. Вы находитесь на своей собственной свадьбе, которая, наверное, выглядит совсем иначе, чем вам это представлялось в юношестве. И какие у вас мысли в голове?

Н. БЫСТРОВ: Я думал: всё, уже никогда не вернусь.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Т.е. радости там не было.

Н. БЫСТРОВ: Да. Родителей вспоминал, родину. А потом постепенно…

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А почему вы изначально согласились жениться?

Н. БЫСТРОВ: Это уже было время, когда наши войска вышли из Афганистана, потом правительство Наджибуллы пало, и когда Масуд вошел уже в Кабул. Я в Кабуле женился.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Опишите, как выглядит свадьба в Афганистане.

Н. БЫСТРОВ: По мусульманским законам мулла читает молитву.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Там происходит какой-то пир?

Н. БЫСТРОВ: Конечно. Угощение, сладости.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Т.е. вы познакомились с женой на свадьбе.

Н. БЫСТРОВ: Нет. Нас сватали. Сначала познакомили. Мы были сосватаны.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Она вам понравилась?

Н. БЫСТРОВ: Конечно. Она меня видела. Ей сказали: «Он же русский». Она сказала: «Но он же стал мусульманином».

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: И вы ее полюбили потом?

Н. БЫСТРОВ: Да.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: У вас сейчас трое детей.

Н. БЫСТРОВ: Дочка и два сына.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А на каком языке вы общаетесь с женой?

Н. БЫСТРОВ: С ней по-афгански. Но с детьми по-русски. Потому что жена не хочет, чтобы они имели акцент. Они ходят в школу. Сын у меня отличник, он художник. Дочка в медицинском учится.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А сколько лет вы еще прожили в Афганистане после вашей свадьбы?

Н. БЫСТРОВ: Мало, года полтора.

А. ПЛЮЩЕВ: Дмитрий спрашивает: «Не знаю, корректен ли вопрос сейчас или нет. Спросите, чувствует ли рядовой Быстров себя предателем родины или нет?»

Н. БЫСТРОВ: Нет.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Ваша страна где – это Афганистан или Россия?

Н. БЫСТРОВ: Россия, я живу в России сейчас. Но Афганистан тоже.

А. ПЛЮЩЕВ: Вы в России где живете?

Н. БЫСТРОВ: В Краснодаре.

А. ПЛЮЩЕВ: А как получилось, что вы все-таки вернулись? И когда это произошло?

Н. БЫСТРОВ: Я женился. Приехали журналисты. Они приехали и пригласили меня на интервью.

А. ПЛЮЩЕВ: Это было в каком году?

Н. БЫСТРОВ: 95 год.

А. ПЛЮЩЕВ: Уже Советского Союза много лет не было, пять лет.

Н. БЫСТРОВ: Меня пригласили журналисты, спросили: «Ты хочешь вернуться в Россию?» Я говорю: «Да, хочу». – «С кем? С женой или один?» - «Как один? Вместе с женой». Я пошел домой к жене. Масуд предлагал – хочешь в Индию, хочешь в Россию, куда хочешь. Жена сильно болела. Я у жены спрашиваю: «Куда поедем?» Она говорит: «К тебе домой. Я твоя жена. Ты много лет родителей не видел». И жена согласилась. Журналисты взяли это интервью и уехали. Через некоторое время, до захвата талибами Кабула за нами приехали. Но это не только журналисты были. Я очень благодарен Руслану Султановичу Аушеву и Комитету воинов-интернационалистов, что меня вернули. Они занимались этими вопросами.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А когда вы видели последний раз Масуда?

Н. БЫСТРОВ: В Таджикистане.

А. ПЛЮЩЕВ: Это когда было примерно?

Н. БЫСТРОВ: Перед гибелью было. Жена родила второго, я ездил к нему в Таджикистан.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Т.е. вы его видели уже после того, как вы вернулись в Советский Союз.

Н. БЫСТРОВ: Да, я вернулся.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы с ним дружили после этого.

Н. БЫСТРОВ: Я вернулся, но потом очень часто ездил. Я начал с Комитетом воинов-интернационалистов работать в поиске останков погибших. Они предложили. Мы очень часто ездили в командировку.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: И каждый раз вы, когда вы ездили, вы с ним встречались как старые друзья.

Н. БЫСТРОВ: Да. Он помогал в поисках живых военнопленных.

А. ПЛЮЩЕВ: Они до сих пор есть?

Н. БЫСТРОВ: Да. По разным провинциям. И останков очень много.

А. ПЛЮЩЕВ: А поисками кто занимается, кроме этого комитета Аушева?

Н. БЫСТРОВ: Я не знаю. Есть и казахи.

А. ПЛЮЩЕВ: Из России я имел в виду. Есть что-нибудь по государственной линии, не слышали?

Н. БЫСТРОВ: Нет, я не слышал. Я помогаю, я встречаюсь с людьми. Очень трудно найти останки военнопленных. А многие военнопленные не хотят возвращаться. Вернули, живых, мертвых около 30 человек вернули.

А. ПЛЮЩЕВ: Как вы узнали и как вы восприняли новость о гибели Ахмад Шаха Масуда? Он погиб за день или за два до терактов 11 сентября 2001 года. Как это было?

Н. БЫСТРОВ: Я был дома. Пришел с работы, мне из Таджикистана его водитель позвонил, говорит – он погиб. Я не поверил: ты что, шутишь? Потом позвонил, говорит: он раненный. Но он раненный не был, он сразу погиб после взрыва.

А. ПЛЮЩЕВ: По официальной версии это было на следующий день, но не так важно. А почему вы не поверили, вы считали его неуязвимым?

Н. БЫСТРОВ: Нет. Я думал, они шутят. Нет неуязвимого человека.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Когда последний раз вы были в Афганистане?

Н. БЫСТРОВ: Пять лет назад.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы скучаете по этому месту?

Н. БЫСТРОВ: Я привык к Афганистану, я могу общаться, я знаю их обычаи.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А как Афганистан изменился после того, как американцы туда зашли? Или это тот же самый Афганистан?

Н. БЫСТРОВ: Хуже стал Афганистан.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: В каком смысле?

Н. БЫСТРОВ: Всё равно беспокойный. Там всё хуже и хуже становится.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы с талибами лично сталкивались?

Н. БЫСТРОВ: Да.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы можете мне объяснить, как так получилось, что люди, которые воюют на ишаках, самая неискоренимая сила и самый ярый противник НАТО, которая воюет последними технологиями?

Н. БЫСТРОВ: Это их страна, они знают всё. Они знают все тропы. Например, я говорил, что днем такие, а ночью другие.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вы счастливы здесь, в России, в Краснодаре?

Н. БЫСТРОВ: Да. И жена тоже счастлива. Она съездила летом, на каникулах, я отправлял ее в Афганистан вместе с дочкой, она съездила на могилу матери.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вам не страшно ее отсылать одну, там же все-таки неспокойно?

Н. БЫСТРОВ: Да, я боялся, но отослал.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А ваши дети воспринимают Россию как единственную свою родину?

Н. БЫСТРОВ: Конечно.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Или они понимают, что есть Афганистан?

Н. БЫСТРОВ: У детей спрашивали: «Скажи, вот у тебя фамилия Быстров-Акбар. Как это можно понять». – «А у меня папа русский, а мама афганка». – «А кем вы себя считаете?» - «Мы русские».

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Они православные, крещенные, или они тоже мусульмане?

Н. БЫСТРОВ: Жена назвала дочку Катя, в честь моей мамы.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: У вас дети крещеные?

Н. БЫСТРОВ: По-мусульмански.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Т.е. вы соблюдаете Рамадан, делаете намаз четыре раза в день.

Н. БЫСТРОВ: Да.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Но при этом иногда ходите в церковь.

Н. БЫСТРОВ: Да. У меня бабушка верующая была.

А. ПЛЮЩЕВ: Когда вы вернулись, как вас встретили родные, знакомые?

Н. БЫСТРОВ: Обычно встретились. Поздоровались. Каждый год, когда вывод войск из Афганистана, я встречаюсь в Краснодаре с ребятами, мы отмечаем.

А. ПЛЮЩЕВ: Родители верили, что вы вернетесь?

Н. БЫСТРОВ: Мне сестра вот что рассказывала. Бабушка у меня была. Она была верующая. Когда я пропал без вести, она мою фотографию отнесла какой-то женщине, и она сказала: «Внук твой жив, и он вернется». Но бабушка умерла.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы ее не застали.

Н. БЫСТРОВ: Нет. Я только отца застал.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А чем вы сейчас занимаетесь?

Н. БЫСТРОВ: Работаю грузчиком.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А жена ваша тоже работает?

Н. БЫСТРОВ: Нет. Она работала. Сначала на рынке торговала, потом на почте уборщицей работала. Она хорошо общается с русскими, она хорошо выучила русский язык. Сейчас не работает. После смерти матери у нее была депрессия. Комитет воинов-интернационалистов помог, она лежала в больнице Вишневского.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы родились в Советском Союзе, 18 лет жили в Советском Союзе, потом 13 лет в Афганистане. И потом вы возвращаетесь в Россию. Вам какая Россия больше нравится – нынешняя, в которой вы живете, или Советский Союз?

Н. БЫСТРОВ: Та жизнь лучше была, при Советском Союзе. Но сейчас тоже, свобода. Но всё равно другая жизнь была.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: В Советском Союзе легче вам было жить?

Н. БЫСТРОВ: Я молодой пацан ушел, в 18 лет, я даже не работал. Я в училище механизации учился на тракториста. Но так и не стал трактористом. Такая судьба.

А. ПЛЮЩЕВ: Да, такая судьба у Николая Быстрова, рядового Советской армии, который был захвачен в плен афганскими моджахедами в 1982 году. Спасибо большое, Николай, что пришли к нам, прилетели в Москву. Еще раз напомню, что в субботу у нас будет марафон, посвященный 25-летию вывода советских войск из Афганистана. Это была программа «Своими глазами». С вами были Софико Шеварднадзе и я, Александр Плющев. До свидания.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Спасибо. До встречи.

25 лет назад советские войска покинули Афганистан. Однако до сих пор идут поиски пропавших без вести солдат. Николай Быстров во время войны попал в плен и стал личным охранником командира моджахедов Ахмад Шах Масуда. Свою он рассказал "Голосу России"

Теперь он почти каждый год по несколько месяцев помогает специальному комитету разыскивать в Афганистане бывших советских воинов. Николай Быстров и вернувшийся с его помощью на Родину Юрий Степанов поведали "Голосу России" свои истории.

Николай Быстров родился в 1964 году в Краснодарском крае. В восемнадцать лет его призвали на службу. И уже через несколько месяцев он попал в плен в Афганистане. Пытался бежать, но неудачно. Чудом оставшись в живых после побоев, он впервые встретился с командиром моджахедов Ахмад Шахом. После второй неудачной попытки бежать он смирился со своей судьбой. Николай выучил язык, научился жить среди афганцев и в конце концов принял ислам. Около двух лет спустя, готовясь к отступлению, Масуд предоставил военнопленным возможность вернуться на Родину или бежать, но Быстров решил остаться.

"Масуд нас собрал всех вместе, семь человек, и сказал: "Так, ребята, кто хочет за границу? Кто хочет обратно в Советский Союз? В Советский Союз или в Америку, или в Англию, или в Пакистан, или в Иран? В какие страны хотите?" Но все в то время боялись возвращаться обратно на родину. Все подняли руки и сказали: "Вот мы хотим в Америку". Один сказал: "Во Францию хочу". Но только я не поднял руку. Он говорит: "А почему ты не поднимаешь? – Я говорю: "Не хочу никуда: ни в Америку, никуда", - рассказал Быстров.

Быстров еще долгие годы служил в личной охране Ахмад Шаха. Без предварительного досмотра никого к нему не пропускал: ни журналистов, ни чиновников, ни даже друзей.

Позже он женился на дальней родственнице своего начальника. Сейчас у них двое сыновей и дочь, с которыми они живут в России. В родной край Быстров вернулся спустя одиннадцать лет. Родину он за это время не забыл. И никогда "против своих не воевал", а Масуда защищал в условиях афганской междоусобицы.

"Мы поднимались на перевал, шли на север Афганистана. Я поднялся самый первый. Масуд и еще трое-четверо поднимались очень медленно. Снег был, снегопад, перевалы в снегу. Я сел ждать их, смотрю, думаю: четверых-пятерых я запросто могу уложить. Потом думаю, посмотрю, он мне автомат дал, открыл, боекомплект полный, 30 патронов, запасные четыре обоймы тоже полные. Боёк посмотрел, ничего не вытащено. И знаете, я задумался, раз он мне доверился, давай-ка не буду", - сказал Быстров.

В России Быстров работает с Комитетом по делам воинов-интернационалистов. Почти каждый год он по несколько месяцев проводит в Афганистане. Там они разыскивают захоронения без вести пропавших советских воинов и возвращают останки на Родину.

"Я хочу всех найти. Всех ребят найти. Потому что я вернулся живой. И останки пропавших хочу вернуть родителям. Чтобы у родителей была душа спокойная, что сын вернулся, хоть не живой, и можно похоронить. Я разбираюсь в афганских людях, знаю их психологию, обычаи. Пока они со мной сотрудничают, я это буду делать. Они всегда со мной, не отказываются, "нет" не говорят. Знаете, пока последний солдат не похоронен, война не закончена. И я хочу эту войну закончить", - отметил Быстров.

Эти поездки в Афганистан помогли вернуть в Россию и выживших солдат, попавших в плен примерно в одно время с Быстровым. Одним из них был Юрий Степанов. Он провел в плену моджахедов более двадцати лет. Вот как он вспоминал о своем возвращении на Родину:
"Колина помощь была в том, что потом, когда мы паспорта сделали афганские, доехали до Кабула, с ним встретились, он нам объяснил, что и как в России. Что Россия уже другая, надо помочь комитету в поисковой группе, комитету Руслана Султановича Аушева помочь. Мы в то время тоже помогли. Обратно вернулись, еще где-то месяца на два задержались. Коля начал со стороны Кандагара искать ребят, а мы со стороны того, что знали сами".
Четверть века спустя после окончания войны поиски пропавших воинов продолжаются. Николай Быстров и те, с кем он работает, уверены, что необходимо восстановить судьбы каждого пропавшего в Афганистане.

Рассказ о судьбе кубанца НИКОЛАЯ БЫСТРОВА, бывшего советского военнопленного в Афганистане и бывшего телохранителя Шаха Масуда. http://afg-hist.ucoz.ru/photo/po_tu_storonu/nikolaj_islamuddin/108-0-1049 Детство и юность Николай Быстров провел на Кубани, молодость - в горах Афганистана. Вот уже 18 лет он снова на родине - если считать родиной то место, где ты родился. А если родина там, где ты стал самим собой, то Исламуддин Быстров потерял ее безвозвратно - как миллионы россиян потеряли в 1917 году свою Россию. Нет больше того Афганистана, в котором солдат Николай Быстров стал моджахедом Исламуддином, где он обрел веру и товарищей, где он женился на прекрасной женщине, где у него был могущественный покровитель, который доверял ему свою жизнь, и где у его собственной жизни был смысл - в верности и в служении. «Вы, наверное, на жену захотите посмотреть? - спрашивает Быстров по телефону. - Она же у меня афганка». Жена-афганка, на которую обычно приезжают «смотреть», представляется тихой и пугливой женщиной в шароварах и платке, подающей чай гостям и быстро исчезающей на кухне. Но Одыля меньше всего похожа на тех женщин, которых мы привыкли видеть в репортажах из Афганистана. В квартире на Рабочей улице Усть-Лабинска меня встречает веселая и уверенная в себе красавица в красной атласной блузке и узких брюках, с макияжем и бижутерией. Двое сыновей играют в компьютерную стрелялку - я вижу, как на экране мигают контуры раненых солдат в камуфляже. Дочь идет на кухню заваривать чай, а мы садимся на диван, покрытый белым леопардовым плюшем. «Мы тоже двоих успели уложить, - Быстров начинает рассказ о своем афганском плене: армейские “деды” отправили его в самоволку в ближайший кишлак за продуктами, а моджахеды устроили засаду. - Но мне повезло, что я попал к Ахмаду Шаху Масуду, в партию “Джамет-Ислами”. Другая партия, “Хезб-ислами”, хотела меня отобрать, была перестрелка, семь человек между ними погибло”. Одыля закидывает ногу на ногу, обнаруживая на щиколотке блестящую подвеску, и с вежливым равнодушием готовится слушать боевые истории мужа. “Я вообще не знал, кто такой Шах Масуд, - говорит Быстров. - Прихожу, а они там сидят в своих афганских шароварах, в чалмах, плов едят на полу. Я захожу раненый, грязный, перепуганный. Выбрал его, перехожу толпу прямо через стол (а это же грех!), здороваюсь, а меня сразу за руку хватают. “Откуда ты его знаешь?” - спрашивают. Говорю, я его не знаю, просто увидел человека, который выделяется среди других». Ахмад Шах Масуд по прозвищу «панджшерский лев» - лидер самой влиятельной группы моджахедов и фактический правитель северных территорий Афганистана - отличался от других моджахедов некоторыми странностями. Например, он любил читать книги и предпочитал лишний раз не убивать. Собрав пленных из разных районов, он предложил им вернуться на родину или перебраться на Запад через Пакистан. Почти все решили идти в Пакистан, где вскоре и погибли. Быстров заявил, что хочет остаться с Масудом, принял ислам и вскоре стал его личным охранником. Мальчишек прогнали из комнаты - только младший иногда совершает набеги за конфетами. Дочь Катя вернулась с кухни с чашкой зеленого чая, Одыля кидает в чай сухой имбирь и отдает мне. Интересуюсь, читает ли она, что пишут про мужа. «Политика меня не интересует, - говорит Одыля на хорошем русском, но с заметным акцентом. - У меня же дети! Мне интересно, как готовить вкусную еду, воспитывать детей и делать ремонт». Быстров продолжает: «Масуд же не простой человек: он лидером был. Я русский, а он мне доверял. Все время с ним был, в одной комнате спал, с одной тарелки ел. Меня спрашивали: может, ты за какую-нибудь заслугу получил его доверие? Какая глупость. Я заметил, что Масуд не любил тех, кто шестерит. И никогда не убивал пленных». Услышав суждение о благородном Масуде, Одыля перестает скучать и вступает в беседу: «У Масуда были причины, чтобы не убивать. Я же работала офицером, обменивала пленных». Одыля - таджичка из Кабула. В 18 лет она пошла работать - была, как она говорит, «и парашютистом, и машинистом», поступила на службу в Министерство безопасности. «Масуд вот что неправильно делал: мы ему четыре человека давали, а он нам - только одного, - говорит она. - Другие лидеры оппозиции тоже меняли, потому пленных и не убивали, чтобы своих спасти. А если, например, какой-нибудь генерал, большой человек в плен попадал, то мы отдавали за него десять пленных». Николай подтверждает ее слова: «Они просили обмен с моджахедами и за одного своего отдавали четырех наших». Я начинаю путаться, сколько было «наших», один или все-таки четыре, и Одыля поясняет: «Я афганка, была на стороне правительства, а он, русский, на стороне моджахедов. Мы коммунисты, а они - мусульмане». Когда Одыля организовывала обмен пленных, а Николай, ставший Исламуддином, ходил с Шахом Масудом по Панджшерскому ущелью, Быстровы еще не были знакомы. В 1992 году моджахеды захватили Кабул, президентом стал Бурхануддин Раббани, а министром обороны - Шах Масуд. Одыля рассказывает, как некий моджахед, ворвавшись вместе с другими в министерство, потребовал, чтобы она немедленно переоделась: «Я жила свободно. Ни паранджи, ни платка у меня не было. Короткая юбка, одежда без рукавов. Пришли моджахеды и сказали: “Одевай штаны”. Я говорю: “Откуда у меня штаны?!” А он свои снимает и отдает - у него снизу другие были, типа лосин. И платок, говорит, быстрее одевай. Но у меня не было платка, поэтому они дали шарф, который сами носят на шее. Потом я иду по городу, а пули сыплются со всех сторон, прямо возле ног падают…» После того как власть поменялась, Одыля продолжала работать в министерстве, но однажды к ней пристал какой-то мужчина, и она ударила его ножом. «Начальник сказал, что отправит меня в Россию, чтобы я больше никого не ранила. Мол, там хороший закон, ты не сможешь никого убить. Я говорю, не надо, я люблю Афганистан и свой народ. Он же меня за руку схватил, мне надо было с ним идти?!» - «Нож при себе всегда носила», - гордо комментирует Быстров, но, видя мое недоумение, поясняет: взял за руку - значит, хотел увезти. Одыля продолжает: «Начальник мне и говорит: “Давай тогда замуж выходи”. Я говорю, выйду, если найду хорошего человека. Он спрашивает: “Какого человека ты хочешь?” - “Того, кто никогда не будет меня бить и будет делать все, что я хочу”». Одылю перебивает Николай: «Ни фига себе! Ты мне таких условий не ставила!» Одыля спокойно парирует: «Я просто рассказала, какая у меня была мечта. И начальник сказал, что у него есть такой человек. “Он каждый день за тобой следит, так что веди себя нормально. Закрой ноги и шею, потому что он очень сильно верит, пять раз в день молиться ходит”». Я на мгновенье отрываюсь от старших Быстровых. Рядом с отцом сидит, не шелохнувшись, дочь Катя: она впервые слышит историю знакомства родителей. Слишком набожный, по меркам кабульцев, моджахед Исламуддин на первой же встрече так напугал Одылю, что они не смогли договориться: «Он на меня смотрел как лев, меня это убивало». Быстров вспоминает: «Я же женщин столько лет не видел, в кишлаках они в паранджах ходят и прячутся все время. А она такая высокая, на каблуках, красивая... Пришла, я сижу напротив нее, а у нее ноги ходуном ходят. А потом я как начал возить ей подарки! Просто засыпал ее подарками». Одыля почти возмущена: «Когда человек хочет жениться, он обязан засыпать подарками!» Николай быстро соглашается, и Одыля продолжает: «Вот у меня выходной, я выхожу на крышу, смотрю, а в нашем дворе стоит машина крутая, и окна у нее черные. Иду на работу - и там она стоит. Мне сказали, что это машина Ахмада Шаха Масуда. Боже мой, кто Шах Масуд, а кто я? Очень боялась». - «Это была машина министерства обороны. Бронированная, - поясняет Николай. - Я в ней сидел, пока она по крышам лазила». - «Это судьба так соединяет», - заключает Одыля. Невесту для своего Исламуддина нашел сам Масуд. Одыля оказалась его дальней родственницей по линии отца. Подробностей их родственных связей мы никогда не узнаем, достаточно того, что отец Одыли был родом из Пандшерского района, а значит, из того же племени, что и Масуд, и, следовательно, его родственник. Одыля не сразу поняла, что преследовавший ее на бронированном автомобиле министерства обороны моджахед Исламуддин когда-то был русским Николаем. Он хорошо выучил не только фарси, на который то и дело переходит в разговоре с женой, но и повадки моджахедов. Пришлось только волосы красить, чтобы местные не раскусили его происхождения и не убили. «Глаза голубыми оставались», - говорит Одыля. «Да, я блондин. А там был среди чужих, - соглашается Быстров. - А знаете, кто мне зубы делал? Арабы! Если бы они знали, что я русский, убили бы сразу». Коммунистка вышла замуж за моджахеда, и гражданская война в отдельно взятой семье закончилась. Масуд забыл про коммунистов и начал воевать с талибами. Он стал национальным героем Афганистана и настоящей телезвездой, любимцем иностранных политиков и журналистов. Чем больше людей стремилось пообщаться с Масудом, тем больше было работы у Исламуддина: он отвечал за личную безопасность, досматривал всех гостей независимо от ранга, отбирал оружие и часто вызывал их недовольство своей дотошностью. Масуд посмеивался, но порядок, заведенный верным Исламуддином, нарушать никому не позволял. Слух о том, что Масуда охраняет русский, дошел и до российских дипломатов и журналистов. Они то и дело спрашивали Быстрова, не хочет ли он вернуться домой. Масуд готов был его отпустить, но Исламуддин, только что получивший красавицу-жену и статус личного охранника министра обороны, возвращаться не собирался. «Если б не женился, не вернулся бы», - говорит Одыля. «Точно», - кивает Быстров. Пока я глотаю третью чашку зеленого чая с имбирем, они рассказывают, как переехали в Россию. Одыля забеременела, но однажды оказалась рядом с пятиэтажным домом в тот момент, когда он был взорван. Она упала на спину, от падения неродившийся ребенок умер, а Одыля попала в больницу с сильными повреждениями и кровопотерей. «Знаете, как я ей кровь искал? Кровь у нее редкой группы. Кабул бомбят, никого нет, а мне кровь надо. Я как раз с работы в больницу иду с автоматом, она там лежит, а я говорю: “Эй вы, если она умрет, я вас всех перестреляю!” У меня же автомат на плече был». Одыля снова недовольна: «Ну ты же обязан был это сделать, я же твоя жена!» Николай опять соглашается. После травмы врачи запретили жене беременеть в ближайшие пять лет. Тяжелее всех эту новость переживала ее мать, которая была старше Одыли всего на четырнадцать лет. Мать сказала ей, что не нужно слушать врачей, мол, все и так будет хорошо. И Одыля снова забеременела. Учитывая военное положение и отсутствие условий, врачи не гарантировали хорошего исхода и выдали направление в Индию, где у пациентки были шансы выносить и родить ребенка - их старшую дочь Катю. Она по-прежнему здесь и слушает наш разговор, не произнося ни слова. Одыля показывает на Быстрова: «Это был 1995 год, в это время как раз умерла его мать, но мы об этом тогда еще не знали. Я пришла домой с этим направлением, и мы стали думать, куда ехать». Николай был готов переехать в Индию, но Одыля решила, что ему пора повидать родных, и предложила вернуться в Россию. «Он же на свадьбе клятву давал, что не увезет меня. Так по закону положено, - говорит Одыля. - Но это же судьба». Она думала, что родит в России ребенка и приедет обратно. Вскоре после их отъезда власть захватили талибы, и оставшиеся в Кабуле родственники Одыли попросили ее не возвращаться. «Афганистан - сердце мира. Захвати сердце, и ты захватишь весь мир, - Одыля превращается в настоящего оратора, как только речь заходит о талибах. - Но всякий, кто придет на нашу землю, тот штаны намочит и уйдет. Ну что, победили, когда русских выгнали? А русские победили, когда в Афганистан пришли? А американцы?» Слушая список Одыли, Николай спотыкается на русских и начинает спорить: «Скажи честно, Советский Союз победил бы, если бы остался. Моджахеды, которые воевали против правительства и Советского Союза, теперь жалеют, потому что им больше никто не помогает». Одыля отмахивается и продолжает свой пламенный курс истории Афганистана: «Потом талибы пришли, но и они не победили. И никогда не победят. Потому что воюют против народа, и у них нечистая душа. Они красили в черный цвет окна, ходили по домам и ломали детские игрушки, как будто это грех. Если ребенок не мог молиться, они прямо на глазах у родителей стреляли ему в голову. Я по интернету смотрю, какие они жестокие люди. Я понимаю: вера. Я тоже верующая. Но показывать ее зачем? Ты докажи, что ты мусульманин!» Одыля коверкает некоторые русские слова, и мусульманин у нее становится «мусульмоном», а Краснодар - «Краснодором». Одыля ничего не знала о России, когда Быстровы решили покинуть Афганистан. «Я однажды увидела письмо мужу из России и удивилась, как такое можно читать. Как будто муравьев окунули в чернила и заставили бегать по бумаге», - рассказывает она. Скоропостижно поменяв Кабул на Кубань, беременная Одыля попала в станицу Некрасовскую под Усть-Лабинском. Она рассказывает про паспортистку, которую раздражала иностранка, не говорящая по-русски. Возраст Одыли по российскому паспорту больше биологического на пять лет: она была согласна на любую цифру, лишь бы скорее уйти из паспортного стола. И про то, как трудно было адаптироваться к климату, природе или еде. «У нас в Кабуле был зоопарк, в котором жила одна свинья, - говорит она, произнося “зоопарк” как “зоопорк”. - Это была единственная свинья на весь Афганистан, и я считала ее диким животным, экзотическим, как тигр или лев. И вот мы переехали в Некрасовскую, я была беременна, встала ночью в туалет, а во дворе свинья хрюкает. Бегу домой испуганная, русские спрашивают Ислама: "Что она там увидела?" А я в ответ хрюкаю! Страшно было очень». Когда прошел бытовой шок, наступила очередь шока культурного. «Меня все раздражало, - говорит Одыля. - Дома ты просыпаешься под "Аллах Акбар", тебе и будильник не нужен. Все живут дружно, и ты не чувствуешь, что рядом чужие люди. Никто никогда не закрывает двери на замок, а если какой-то человек падает на улице, все бегут его спасать - это совсем другие отношения. А как русские за столом сидят? Наливают, наливают, наливают, потом напиваются и начинают песни петь. Мы поем песни, но только на свадьбах и других праздниках - не за столом же! Ну я понимаю, другая культура. Пока ты научишься этому всему, нелегко». «Я из столицы, а ты из кишлака!» - то и дело говорит Николаю Одыля. Тот усмехается. Для Быстрова адаптация тоже оказалась непростой задачей: за 13 лет отсутствия он так прочно врос в Афганистан, а его родина так сильно изменилась, что вместо возвращения он получил, наоборот, эмиграцию. Из родственников на Кубани осталась только сестра. Ни работы, ни денег Быстровы найти сразу не смогли. Помог Руслан Аушев и Комитет по делам воинов-интернационалистов: им подарили квартиру, потом предложили подработку. Николай на полгода снова превращался в Исламуддина, чтобы по заказу Комитета заниматься поисками останков пропавших без вести бывших «афганцев», а также живых, тех, кто, как и он сам, превратились за эти годы в настоящих афганцев. Сегодня известно о семи таких людях. У них сложившаяся жизнь, жены, дети и хозяйство, возвращаться на родину никто из них не собирается, и «нечего им в России делать», говорит Быстров. Впрочем, тут же спохватывается и излагает миссию Комитета: «Но, конечно, наша задача - всех вернуть». Полгода в Афганистане заканчивались, и наступали месяцы без денег и работы. Устраиваться заново каждые полгода, чтобы потом снова увольняться и ездить в командировки, невозможно, поэтому последние четыре года Быстров в Афганистан не ездит. Он работает на одну из самых заметных афганских общин в России - краснодарскую. Разгружает фуры с игрушками, которыми те торгуют. Работа тяжелая и «не по возрасту», но другую искать пока не собирается. Мечтает, чтобы работа на Комитет стала постоянной, но у Комитета пока нет такой возможности - было время, когда у него вообще не находилось денег на экспедиции в Афганистан. И, пока никто не сделал ему достойного предложения, Быстров, говорящий на фарси и пушту, знакомый со всеми полевыми командирами Северного Альянса и прошедший за Масудом весь Афганистан пешком, предпочитает грузить игрушки. Кажется, кроме зарплаты, краснодарские афганцы дают ему ощущение связи со второй, более значимой родиной. «Я с Афганистаном связан», - просто говорит он. Пока Николай ездил в командировки по заданию Комитета, Одыля сидела дома с тремя детьми, торговала на рынке бижутерией, работала парикмахером и маникюршей. За это время она подружилась со всеми соседями, но частью сообщества так и не стала. «Я не хожу в Россию. Я хожу в больницу, в школу и домой, - говорит она. - Кто-то из земляков меня спрашивает: “Как ты там в России, язык выучила, ездишь везде?” Ты что, говорю, я вообще никуда не хожу и ничего не видела». В прошлом году в их доме появился компьютер с интернетом, и Одыля восстановила постоянную связь с родными и с Афганистаном. Она постоянно общается по скайпу и в социальных сетях, ходит на форумы, где публикует свои мысли с помощью «гугл-переводчика». Одыля френдит меня в «Фейсбуке», и моя лента тут же покрывается поэтическими цитатами на фарси, фотоколлажами с розами и сердцами и изображениями блюд афганской кухни. Иногда там появляются фоторепортажи о нищих афганских детях или портреты Масуда. Но того Афганистана «золотого века», в который Быстровы хотели бы вернуться, больше не существует. Того, в котором женщина может разбираться в политике, но предпочитать домашнее хозяйство, быть мусульманкой, но носить короткие юбки, делать ремонт в квартире и постить в сетях поэзию на фарси. Они складывают такой Афганистан из кусочков воспоминаний, домашней афганской кухни, картинок с цитатами из Корана, развешанных по стенам их усть-лабинской квартиры. Живя в замкнутом мире между школой, поликлиникой и рынком и в виртуальном мире социальных сетей, Одыля не знает русского слова «мигрант» и не чувствует никаких угроз в адрес своей мусульманской семьи. «Наоборот, мусульман все должны любить. Мы никого не обижаем, - говорит она. - Если кто-то сказал плохое слово, нам нельзя его повторять. Ну, если руку на тебя поднимают, ты, конечно, должен защищаться». С самого начала дети воспитывались так, чтобы, не теряя родительской религии, вписываться в местную культуру и говорить без акцента. Их младший сын Ахмад танцует в детском казачьем ансамбле, средний сын Акбар только что закончил музыкальную школу, а Катя учится в медицинском колледже. Одыля собирается оформлять им афганское гражданство, но не хочет раньше времени учить их своему языку. Зато недавно дети начали изучать арабский по скайпу с учителем из Пакистана. «Потому что, если ты не умеешь читать Коран, то зря ты вообще его учишь, - говорит Одыля. - Надо же понимать, что означает фраза “Ла лахи ила ллахи уа-Мухаммаду расуулу ллахи”» («Нет бога кроме Аллаха, и Мухаммад его пророк». - Прим. ред.). С момента их переезда в Россию прошло восемнадцать лет. Два года назад у Одыли умерла мать. Вскоре после этого ее собственное здоровье стало ухудшаться: ее преследовали головные боли, частые обмороки. Хороших врачей, ради которых они когда-то покинули родину, в Усть-Лабинске нет, а платные приемы в Краснодаре Быстровым не по карману. В прошлом году с помощью Комитета Одыля съездила в Москву на обследование. Врачи, помимо прочих хворей, диагностировали депрессию и рекомендовали съездить на родину, но Быстров пока не решается ее отпускать. В этом году они всей семьей собираются впервые доехать до моря - ехать примерно 160 километров. 9 сентября 2001 года, за два дня до теракта в Нью-Йорке, к Масуду пришли очередные люди с телекамерами. Исламуддин к тому моменту уже шесть лет жил в России. Журналисты оказались смертниками, и Масуд взорвался. Для Быстрова его смерть оказалось главной в жизни трагедией. Он часто говорит журналистам, что если бы не уехал, то смог бы предотвратить смерть Масуда. Впрочем, если бы не Масуд, то Николай не женился бы на Одыле и не уехал. Вероятно, его бы вообще убили вскоре после пленения. Выходит, национальный герой Афганистана, с его нехарактерным для моджахедов гуманизмом, собственноручно лишил историю счастливого конца. Не только свою собственную, но и историю страны, которая теперь почти полностью находится под контролем талибов. На следующий день после нашей первой встречи краснодарские работодатели срочно вызвали Быстрова разгружать фуру, и он лишился единственного выходного на неделе. Мне пора было улетать, поэтому остаток разговора мы провели по скайпу. Спрашиваю, кто убил Масуда. Он мотает головой и делает знаки руками: мол, знаю, но не скажу. Напоследок прошу Одылю сфотографировать мужа и прислать фотографии. «Она в компьютерах лучше разбирается, чем я, - снова заглядывает в скайп жены Быстров. - Я только убивать умею». Наталья Конрадова

Пятнадцать лет назад, 9 сентября 2001 года, скончался от ран, полученных в результате покушения, легендарный афганский полководец, лидер, политик и стратег Ахмад Шах Масуд. Западные военные аналитики считали его самым выдающимся партизанским командиром ХХ столетия. Противники его уважали, соратники боготворили. Сегодня «АП» вспоминает его.

Роковой сентябрь

ЛИДЕР антиталибского Северного альянса, «Панджшерский Лев» Ахмадшохи Масъуд (а именно так правильно пишется его имя, но далее указываем так, как уже общепринято - Ахмад Шах Масуд. - Прим. ред.) был смертельно ранен 9 сентября 2001 года в селении Ходжа Бахоутдин северной афганской провинции Тахор, в День независимости Республики Таджикистан и за два дня до событий 11 сентября в США, после которых международная коалиция стран объявила глобальную войну терроризму. А ведь при жизни лидер Северного альянса так часто просил помочь ему в этой борьбе.

Теракт, унесший жизнь Масуда, осуществили два араба-смертника, выдававшие себя за журналистов. Во время беседы бомба, спрятанная в видеокамере, взорвалась. Тяжелораненый Масуд был перевезен на вертолете в российский госпиталь, находившийся в Фархоре Таджикистана, но медикам не удалось спасти ему жизнь. Факт его смерти скрывался в течение нескольких дней: на фоне непрекращавшихся атак талибов бойцы Северного альянса не должны были узнать, что их вождь мертв. Лишь 15 сентября президент Раббани объявил о гибели Ахмад Шаха Масуда, обвинив в покушении Пакистан, талибов и Усаму бен Ладена. Такова официальная версия случившегося.

Кто в действительности стоял за этим покушением - точно не известно, даже в самом Афганистане приводят разные версии. Но ясно одно: гибель Ахмад Шаха Масуда изменила ход событий не только в его стране.

Символ эпохи

«ДУМАЮ, с точки зрения истории Масуд для Афганистана , Центральной Азии и Среднего Востока - это символ целой эпохи. Знаковая личность, стоящая в одном ряду с Ясиром Арафатом - для Ближнего Востока, Эрнесто Че Геварой или Фиделем Кастро - для Латинской Америки… Для самого Афганистана - один из ведущих командиров движения моджахедов 1980-х годов в масштабе всей страны и однозначный лидер борьбы с талибами в 1990-х», - считает эксперт по Центральной Азии Александ Князев, который был лично знаком с Ахмад Шахом.

По его словам, Масуд был тем лидером, который выступал против какой-либо федерализации, не говоря уже о разделе страны и изменении границ в регионе.

По словам другого эксперта, российского журналиста Аркадия Дубнова, несколько раз беседовавшего с Масудом, «Ахмад Шах выделялся среди прочих афганских полевых командиров очевидной харизматичностью и незаурядностью. В нем ощущалась мощь воина».

Партизан

АХМАД Шах родился 1 сентября 1953 года в кишлаке Джангалак (волость Базарак, уезд Панджшер) в семье полковника Дуста Мухаммада. По национальности таджик; он рассказывал, что его предки родом из кишлака Дахбед Самарканда, они перебрались в Панджшер лет 500-600 назад.

В своих мемуарах Ахмад Шах писал, что не понимал уроки, так как у него не было хорошего учителя. Он также признавался в своей лени. Но в 12-м классе он смог победить свой порок и хорошо закончил школу. После окончания лицея Масуд поступил в Кабульский политехнический институт, на инженерный факультет. Но мирной профессией он так и не смог заняться. Он много читал, свободно говорил на нескольких языках, в том числе на французском. Рассказывают даже, что он вел репетиторские курсы по математике в квартале Парван, где он жил в Кабуле.

После прихода к власти в 1973 году короля Давуд Шаха Масуд из-за политических убеждений уехал из Кабула в Пешавар, примкнул к исламистской оппозиции, возглавляемой Бурхануддином Раббани , с оружием в руках выступил против прокоммунистического режима Афганистана. В 22 года он вместе с другими повстанцами смог в течение двух часов захватить Панджшер и разоружить правительственные силы. Затем в конце 70-х он выступал против советских войск, а в конце 90-х - против талибов, используя тактику партизан. Еще в годы учебы в лицее Ахмад Шах проявлял большой интерес к личности Че Гевары, читал его книги, изучал тактику ведения партизанской войны.

Масуд и СССР

ОГРАНИНЧЕННЫЙ контингент советских войск в Афганистане проводил несколько военных операций против Масуда, но итогом каждой такой операции становился лишь временный и частичный контроль в Панджшере. Через некоторое время Масуд вновь формировал отряды и укреплял оборонительные позиции. Он разработал собственную тактику ведения партизанской войны, которая оказалась весьма эффективной. В 1984 году, когда шурави (Советы. - Прим. ред.) планировали захватить Панджшер, призыва этого человека было достаточно, чтобы 130 тысяч человек - всё гражданское население долины - в течение двух недель покинули свои земли, оставив нажитое не одним поколением.

Несмотря на то, что отряды Масуда несли большие людские потери, численность его вооруженных формирований из года в год росла - от менее тысячи боевиков в 1980 году до 60 тысяч в 1996 году.

Процесс вывода советских войск из Афганистана прошел бескровно во многом благодаря договоренности генералов с Масудом, который предоставил для выхода военных и техники коридор на подконтрольных ему территориях.

После ухода советских войск Масуд возглавил населённый таджиками 2,5-миллионный северо-восточный регион Афганистана - провинции Парван, Тахар, Баглан, Бадахшан - со столицей в Талукане, прозванный в народе «Масудистаном», который был практически независимым. Кстати, долгие годы телохранителем Масуда был бывший его пленник - советский солдат Николай Быстров, который более 10 лет служил ему, приняв ислам и назвавшись Исламуддином. Здесь его женили на афганской девушке. Когда в 1995 году Николай-Исламуддин попросил Ахмад Шаха отпустить его на родину, тот согласился.

Министр из Панджшера

ПОСЛЕ падения режима Наджибуллы, с созданием Исламского Государства Афганистан в 1992 году, Масуд стал министром обороны страны и занимал этот пост до прихода талибов. Именно Ахмад Шах Масуд выработал новую оборонительную доктрину Афганистана, одинаково успешную против любой военной агрессии: «Сопротивление внутри, давление извне». Кстати, эта доктрина в настоящее время успешно используется как вооруженными силами Афганистана, так и самими талибами против иностранных военных.

При режиме коммунистов его признали изменником родины и приговорили к казни, родительский дом Ахмад Шаха Масуда в Кабуле был преобразован в школу. Когда через несколько лет он вернулся в Кабул уже в качестве министра обороны, то решил оставить его как есть. То есть в качестве школы. Он очень любил литературу и искусство, был поклонником поэзии Дж. Руми и философии М.Газали, поэтому первым делом основал культурный фонд им. Газали, который служил пропаганде афганской культуры. Фонд также финансировал работу врачей, которые несколько дней в неделю бесплатно обслуживали бедных жителей Кабула. Женская комиссия фонда дала возможность афганским рукодельницам, большей частью вдовам, зарабатывать на жизнь. После того как было уничтожено издательство «Матбуоти давлати», печать всех газет и журналов взял на себя этот фонд. Масуд хотел, чтобы свобода прессы гарантировалась даже в таких трудных условиях.

В общем, основание этого фонда является значительным вкладом Масуда в развитие культуры Афганистана. Он хотел, чтобы произведения искусства, далёкие от политики и идеологии, создали базис для взаимопонимания и согласия.

Приход к власти талибов в 1996 году заставил Ахмад Шаха вернуться в родные места, и он вновь стал лидером Северного альянса. Хотя к началу 1999 года почти вся территория Афганистана находилась под контролем талибов, они не смогли взять Панджшерское ущелье, из которого Масуда вытеснить не мог никто. До самой гибели Масуда талибам не удавалось установить свой контроль над северными провинциями. Там, в Панджшере, привлекая помощь международных организаций, он приступил к строительству школ, в том числе и нескольких учебных заведений для девочек.

За его многолетнее участие в отстаивании прав женщин председатель Европарламента Николь Фонтен, которая пригласила Масуда во Францию, назвала его «Полюсом свободы». Депутаты сената и парламента Франции при появлении Ахмад Шаха Масуда аплодировали ему стоя.

По словам самого Ахмад Шаха Масуда, он всегда вел освободительную войну. Бывшие противники, ставшие затем союзниками лидера Северного альянса в его борьбе с талибами, оказывали ему военно-техническую помощь, но не в тех объемах, которые нужны. В одном из своих последних интервью он с сожалением отметил, что войну в Афганистане можно было бы остановить, если бы мировое сообщество помогло в этом.

Те, кто близко знал Масуда, отмечают, что он никогда не стремился к власти, почитанию и привилегиям. Он только хотел, чтобы афганцы сами решали судьбу своей страны, чтобы прекратилось иностранное вмешательство, чтобы приняли такую конституцию, согласно которой мужчины и женщины имели быправо выбирать или быть избранными. Это и считал он своей главной миссией.

Масуд в межтаджикском конфликте

В ГОДЫ гражданской войны в Таджикистане, когда Объединенная таджикская оппозиция находилась в Афганистане, структуры Масуда занимали достаточно нейтральную позицию и стремились выполнять договоренности, согласно которым препятствовали таджикским боевикам в переходе через границу, поэтому между ними и ОТО были конфликты… Хотя были и случаи, когда отдельные командиры давали коридоры и даже сами переходили на территорию Таджикистана и участвовали в боевых операциях, в целом Масуд не поддерживал такую политику. Он был одним из важных посредников в межтаджикских переговорах, организовав в 1995 году в Кабуле, а в конце 1996 года - в Хосдехе провинции Тахор переговоры между Э. Рахмоном и С.А. Нури…

Духовный и политический деятель Таджикистана Ходжи Акбар Тураджонзода рассказал однажды, как Масуд заставил оппозиционные силы пойти на перемирие, предварительно разоружив более 600 таджикских боевиков, находящихся в Афганистане. Потому что афганский полководец, более 30 лет проведший на войне, понимал всю бессмысленность междоусобицы, от которой страдает простой народ. Он решил положить конец войне - если не на своей земле, то хотя бы посодействовать в этом таджикским братьям. Именно Ахмад Шаху посвятил свою поэму «Масъуднома» народный поэт Таджикистана Мумин Каноат.

Масуд часто приезжал в Таджикистан, в Душанбе на улице Карамова ему выделили дом, куда он перевез свою семью в целях безопасности.

Масуд дружил с бывшим главой КГБ республики генерал-полковником Сайдамиром Зухуровым и его семьей.

«Мы близко познакомились с Масудом в 1993 году, но заочно работали вместе давно, когда решали вопросы освобождения советских военнопленных, - поделился воспоминаниями генерал в интервью радио «Озоди». - Важную роль сыграл Масуд в восстановлении мира и согласия в Таджикистане, когда посодействовал, чтобы мы вместе с оппозицией сели за стол переговоров. Руководство страны и я помним, какими усилиями это ему удалось. Эти его заслуги никогда не забудет народ Таджикистана».

В свою очередь, мало кто знает, что, когда в 1997 году брат опального командира Ризвона Содирова - Бахром взял в заложники самого Зухурова, именно Ахмад Шах Масуд приехал в Обигарм и уговорил бандита освободить генерала.

Семья Масуда

АХМАД Шах Масуд женился поздно, в 34 года. Свою будущую жену Сиддику он полюбил заочно: случайно услышал разговор своих подчиненных, которые восхваляли красоту дочери его верного помощника - Ходжи Тоджиддина. Она была моложе его на 17 лет, но это не помешало их прекрасному союзу, в результате которого у них родилось 6 детей - пять дочерей и единственный сын, Ахмад. После смерти Масуда семья переехала в Мешхед, где Ахмад окончил школу. В 2007 вдова Масуда издала книгу «О любви Ахмад Шаха Масуда», где рассказывает об их совместной жизни. Он ласково называл ее Пари, что означает «пери, сказочная красавица», и так сильно ее любил, что из-за ревности запретил ей вообще показывать свое лицо даже близким родственникам. Несмотря на это, был очень заботливым мужем и отцом. Особенно любил свою младшую дочь Насрин.

«Свою войну он выиграл»

В МОЛОДОСТИ Ахмад Шах взял псевдоним Масуд, что означает «удачливый, счастливый». По его собственным словам, зачастую от неминуемой гибели его спасали «Аллах, контрразведка, удача и охрана».

25 апреля 2002 года Ахмад Шах Масуд был официально провозглашен национальным героем Афганистана.

Масуд одинаково любил четыре вещи: свою религию, родину, народ и свободу. Кто-то из современников правильно заметил: «Даже если Масуд не смог увидеть поражение "Талибана", свою войну он выиграл».

Ему было всего 47 лет, но, как он сам однажды сказал, «главное - не сколько прожил, а как!». И скорее всего, он был счастлив, потому что всю жизнь боролся за родную землю.