Генри Лоусон - Рассказы • Девяностые годы. Henry Lawson

ЛИТЕРАТУРА АВСТРАЛИИ

ГЕНРИ ЛОУСОН (HENRY LAWSON. 1867-1922)

Признанный классик австралийской и мировой литературы, родоначальник австралийского рассказа. Начал он со стихов, а затем попробовал силы в очерках и рассказах: в 90х гг. они стали появляться в провинциальной печати. В 1894 г. вышел в свет его сборник «Рассказы в прозе и стихах» - первая попытка реалистического изображения жизни переселенцев из Европы, которые с конца XVIII в. стали заполнять австралийские просторы в поисках пристанища и работы. Эти люди навсегда остались героями произведений Лоусона. Генри Лоусон, пользовавшийся большой любовью своих современников, и ныне остается одним из крупнейших, подлинно народных писателей Австралии. Лучшие его рассказы, вошедшие в сборник «Шапка по кругу» (в оригинале «Пока закипает котелок»), правдиво и без прикрас показывают, как тяжела судьба «маленького человека» Австралии: золотоискателя, шахтера, фермера, погонщика скота, бродячего батрака. Вера в духовные возможности человека, в силу товарищеской солидарности никогда не покидает Лоусона, поэтому рассказы его, нередко имеющие трагическую концовку, не оставляют впечатления безна-дежности. Отзывчивость, великодушие, неизменная готовность выручить в беде, озорной, насмешливый юмор - эти качества характерны для изображенных Лоусоном бедняков и помогают им переносить лишения и горе. Пишет Лоусон скупо и безыскусственно, воздерживаясь от авторского комментария, предоставляя своим персонажам самим характеризовать себя.

Произведения

Избранные стихи / Пер. М. Кудинова, H. Разговорова. - М.: Гослитиздат, 1959. - 134 с.; Рассказы. - В кн.: Лоусон Г. Рассказы; Катарина Сусанна Причард. Девяностые годы, М., 1976, с. 17-230;

Рассказы.- М.: Гослитиздат, 1961.- 453 с.; Шапка по кругу: Австрал. рассказы / Пер. А.Крив-цовой; Вступ. ст. Е. Ланна.- М.: Гослитиздат, 1954.- 245 с.

Collected verse: In 3 vol. / Ed. with introd. and notes by C. Roderick. - Sydney: Angus a. Robertson, 1967- 1969; While the billy boils: 87 stories from the prose works. - Adelaide: Rigby, 1975. - VII, 393 p.

Литература

Петриковская А. С. Генри Лоусон и рождение австралийского рассказа.- М.: Наука, 1972.- 206 с.; Рознатовская Ю.А. Генри Лоусон: Биобиблиогр. указ.- М.: Книга, 1980.- 70 с. Prout D. Henry Lawson: The gray dreamer. - Adelaide: Rigby, 1963. - 305 p.

ГЕНРИ ЛОУСОН
(1867 – 1922, Австралия)

NEMESIS
(Немезида в древнегреческой мифологии - крылатая богиня возмездия, карающая за нарушение общественных и моральных норм.)

НЕМЕЗИДА

Это ночь воспоминаний, время тёмное, когда
Появляются воззванья с чёрной ложью как всегда.
Вне конторы типографской вновь красуются листы,
Что печатают и пишут с наступленьем темноты.
Время «поздних газетёнок» и «изданий на крови»,
Ради попранных амбиций, ради злата и любви.

Прочь из города без чувства, от разносчиков газет -
Сорванцов неугомонных, что галдят тебе вослед,
От уловок жёлтой прессы, от колонок и страниц
Искажающие факты и статей-передовиц.
Здесь станков печатных грохот не даёт покоя мне,
Где подкупленная «Паблик» призывает вновь к войне.

Из-за маленькой ошибки и раздутых новостей
На больших полях сражений гибнут тысячи людей.
Остывающее тело разорвало на куски,
Взгляд потухший и наружу мясо с кровью и мозги.
Не опишешь эти раны. И взывает тишина
К Богу, к полному забвенью - это всё и есть война.

И народные поэты - то ль пернатые певцы,
То ль стервятники - пустые шлют слова во все концы.
И толпа их ловит фразы от «героев кислых щей»,
Принимая безрассудно «неживой оскал Вещей».
Так толпу здесь водят за нос аккурат перед концом,
И толпа бросает вызов Факту с каменным лицом.

И поэтому Россия, видя бурю пред собой,
Свой корабль отправляет, чтоб принять неравный бой.
В каждой тени Ей опасность снова видится, О Век!
И корабль судьбу решает семьюстами человек.
Он из тьмы удар наносит, вам его не одолеть,
Так одним ударом косит в сердце раненый медведь.

Ах, мы можем выть от мести, убивать в войне своей
Хладнокровно, без ошибки столь беспомощных людей,
Мы дома сжигаем женщин ночью стылой и сырой,
И в концлагерь отправляем их с детьми мы на убой!
(Но как фермеры связали льва, что сам в себя влюблён,
Может, даст отпор Россия и проучит Альбион?)

Кровь утри, что встать мешает! - Гору с плеч, держись, Иван,
Ты сошёл с ума от боли, от предательства и ран.
Должен биться в одиночку ты на суше и в воде,
Не смотри на хама-немца и француза - быть беде!
Глянь на Англию покуда ослеплённую собой.
(Помни, рыцари остались лишь в Испании одной.)

Про беспомощность России в океане позабудь.
Не сумел монгол хвастливый преградить Ивану путь.
Он жестокий повелитель (мы ж другие), только зря -
Умереть готовы тыщи за Россию и царя.
И пока болото месит хоть одна из батарей,
И один стреляет крейсер - не дано погибнуть Ей.
__

Nemesis
by Henry Lawson

It is night-time when the saddest and the darkest memories haunt,
When outside the printing office the most glaring posters flaunt,
When the love-wrong is accomplished. And I think of things and mark
That the blackest lies are written, told, and printed after dark.
’Tis the time of “late editions”. It is night when, as of old,
Foulest things are done for hatred, for ambition, love and gold.

Racing from the senseless city down the dull suburban streets,
Come again the ragged newsboys yelping with their paltry sheets-
Lying posters meaning nothing, double columns meaning less,
Twisted facts and reckless falsehoods-dodges of the Daily Press.
In the town the roar and rattle of the great machines once more,
Greedy for the extra penny, while the “Public” howls for war.

War because of one poor blunder made in panic far away,
While a thousand men were lying on the battlefield to-day:
Dead heaped on the helpless dying, blinded eyes and brains that swim,
Parched or choked with their own life-blood, battered head and broken limb.
Wounds too ghastly to be pictured. Things to seem like men no more,
Crying out to Christ for water, and oblivion-that is war.

And the poets of the nation-singing-birds or carrion-birds-
Bluff with cheap alliteration and the boom of empty words,
Catch the crowd with cheating phrases, as a jingo laureate flings
Recklessly his high defiance in the “grinning teeth of Things”.
They pretend to lead who follow this day’s crowd with lying tact;
Let them fling their high defiance in the stony face of Fact.

And so Russia, maimed and baited, seeing nought but storm to come,
Sailed upon a desperate venture, cursed by treachery at home;
Seeing danger in each shadow, thinking doubtless now and then
Of the swift fate of her warship with its seven hundred men;
And she struck out in the darkness at the ally of her foe,
Struck out blindly as a wounded dying bear might strike a blow.

Ah, we well might howl for vengeance, we who killed for killing’s sake-
Murdered helpless men in daylight, in cold blood by no mistake,
We who burnt the homes of women when the nights were cold and damp;
We who murdered little children in the concentration camp!
(When the farmers downed the lion for a season in his pride,
Say, did Russia take advantage then, while England’s hands were tied?)

Wipe away the blood that binds you!-struggle to your feet again-
Shake them from your shoulders, Ivan-Ivan nearly mad with pain.
You must fight it single-handed on the deck or in the trench.
Look not to the boorish German! Look not to the fickle French!
Rather look to blinded England when her sight is clear again.
(And remember in the future there is chivalry in Spain.)

Scoff at Russia on the ocean and her helplessness forget,
But on land the braggart Mongol has not done with Ivan yet;
He’s a fierce and cruel tyrant (we are not as others are);
But his slaves would die by thousands for their country and the Czar,
While a single broken column drags a battery through the mire,
And a single battered cruiser has a gun that she can fire.

Рецензии

Вот это да, Костя, пока первую половину стиха читала, думала, он вспоминает Англо-Бурскую войну (1899-1902), хотя и в Первой Мировой они тоже какое-то участие приняли (оккупация Новой Гвинеи и итог - 6 погибших австралийцев), а оказалось, он о России! Хороший перевод, спасибо! Вот строка, в которой согласование падежей поправила:

От уловок жёлтой прессы, от колонок и страниц -
Тех, что факты искажают - и статей-передовиц.

Спасибо, Саша, за отзыв! Когда я более углубленно погрузился в творчество Генри Лоусона, то сам к своему удивлению обнаружил много стихов о воюющей России, где почти всегда фигурирует имя Иван. И всегда он о России говорил добрые слова. Даже не знаю, почему ему так наша страна приглянулась, Ведь у него русских-то в родне никогда не было да и сам он в России никогда не был. Он, как гласит Википедия, "Сын норвежского моряка Петера Ларсена, осевшего в Австралии в период «золотой лихорадки» 1860-х гг. и переделавшего свою фамилию на английский лад."

Заряженная собака

Дэйв Риган, Джим Бентли и Энди Пейдж закладывали шурф в Стоуни Крик в поисках богатой золотоносной кварцевой жилы, которая, как предполагалось, должна была находиться поблизости. Почему-то всегда кажется, что богатая жила находится поблизости. Вопрос только в том, на какой глубине - десяти или ста футов - и в каком направлении она залегает. Старателям попалась довольно крепкая порода, и к тому же приходилось откачивать из шурфа воду. Они пользовались старомодным минным порохом и запальным шнуром. Из минного пороха они делали патрон-колбаску в оболочке из плотного коленкора или холста; отверстие гильзы зашивали и привязывали ее к концу шнура, потом опускали патрон в растопленное сало, чтобы сделать его водонепроницаемым, осушали насколько возможно скважину, закладывали в нее патрон вместе с сухим песком и плотно набивали ее глиной и битым кирпичом. Затем зажигали шнур, вылезали из шурфа и ждали взрыва. Обычно в результате получалась уродливая выбоина в дне шурфа и с полтачки взорванной породы.

В ручье было полно рыбы: пресноводные лещи, сомы и угри. Все трое любили рыбу, а Энди и Дэйв любили поудить. Энди мог сидеть с удочкой хоть три часа подряд, лишь бы рыба клевала время от времени, - ну хотя бы раз в двадцать минут. Мясник всегда был готов обменять их рыбу на мясо, когда улов был больше, чем они могли съесть; но теперь стояла зима, и рыба не клевала. Однако ручей почти пересох - он превратился в цепь грязных луж; в одних было всего несколько ведер воды, а в других глубина достигала шести-семи футов, и приятели могли добраться до рыбы, вычерпывая воду из маленьких луж или взбаламучивая ее в больших, пока рыба не поднималась на поверхность. В больших лужах водились сомы с острыми шипами на голове, в чем можно было убедиться, уколовшись, как сказал Дэйв. Однажды Энди, сняв башмаки и закатав брюки, вошел в лужу, чтобы замутить воду, - и убедился. А Дэйву как-то пришлось тащить сома голыми руками, и он убедился в этом даже слишком хорошо: от укола рука распухла, боль отдавала в плечо и даже в живот, совсем как зубная боль, которая когда-то не давала ему спать две ночи подряд, - только зубная боль была «с зазубринами», говорил Дэйв.

Дэйва осенило.

А что, если глушить рыбу в больших лужах взрывным патроном? - сказал он. - Надо попробовать.

Он разработал план, а Энди Пейдж взялся за его выполнение. Обычно Энди осуществлял выдумки Дэйва, если их вообще можно было осуществить, и в случае неудачи все насмешки товарищей выпадали только на его долю.

Энди смастерил патрон раза в три больше тех, которыми они пользовались в шурфе. Джим Бентли сказал, что таким патроном можно легко выбить дно реки. Внутренняя оболочка патрона была из плотного коленкора. Энди глубоко воткнул конец шестифутового шнура в порох, а гильзу крепко привязал к шнуру бечевкой. Идея состояла в том, чтобы опустить патрон в воду и поджечь свободный конец шнура, прикрепленный к поплавку. Энди обмакнул патрон в расплавленный воск, чтобы сделать его водонепроницаемым.

Пусть немного полежит под водой, прежде чем мы запалим шнур, - сказал Дэйв, - чтобы рыбы оправились от испуга и подошли познакомиться с ним. Поэтому патрон не должен пропускать воду.

Чтобы увеличить силу взрыва, Энди, по совету Дэйва, обернул патрон куском брезента, из которого они обычно шили мешки для воды, и оклеил его несколькими слоями оберточной бумаги, - получилось что-то похожее на шутиху для фейерверков. Энди подождал, пока бумага высохнет, потом обшил патрон сложенной вдвое парусиной и обмотал его толстой леской. Проекты Дэйва бывали сложными, и часто его изобретения ни к чему не приводили. Патрон теперь был достаточно массивным и прочным - настоящая бомба; но Энди и Дэйв хотели действовать наверняка. Энди обшил патрон еще одним слоем парусины и обмакнул его в растопленное сало; потом ему пришла в голову мысль стянуть патрон куском колючей проволоки; он еще раз погрузил патрон в сало, свободно обмотал вокруг него запальный шнур и осторожно положил его у колышка палатки, чтобы знать, где его найти. Потом он пошел к костру, чтобы попробовать кипящую в котелке картошку в мундире и поджарить котлеты к обеду. Дэйв и Джим в это утро работали в шурфе.

У них была большая черная, обученная носить поноску дворняжка; собственно говоря, это был еще крупный щенок, глупый четвероногий друг; он все время крутился вокруг них и стегал их по ногам своим тяжелым хвостом, размахивая им, как кнутом. При первом взгляде на него в глаза бросалась только широко открытая красная пасть, - он всегда ухмылялся собственной глупости. Казалось, к жизни, к миру, к своим двуногим друзьям и к своей привычке таскать поноску он относился юмористически. Весь мусор, который выбрасывал Энди, он считал поноской и притаскивал обратно в лагерь. Раньше у них была еще кошка; во время жары она сдохла, и Энди закинул ее подальше в заросли. Как-то рано утром, примерно через неделю после этого, пес нашел ее, притащил в лагерь и положил у входа в палатку. Ребята, встав в это раннее летнее утро и подозрительно принюхиваясь к приторно-сладкой атмосфере, сразу обнаружили покойницу. Когда ребята купались, он обходился с ними, как с поноской; прыгал за ними в воду, хватал за руки, тащил к берегу и царапал лапами их голые тела. Они любили собаку за ее добродушие и глупость, но когда хотели поплавать в свое удовольствие, то предпочитали привязывать ее в лагере.

Собака все утро с большим интересом наблюдала за тем, как Энди делал патрон, и очень мешала ему, стараясь помочь; но около полудня она ушла к шурфу - посмотреть, как ждут дела у Дэйва и Джима, чтобы затем вернуться вместе с ними к обеду. Увидев их, Энди поставил на огонь сковородку с бараньими котлетами. В этот день Энди был поваром. Дэйв и Джим грели спины у костра, как делают жители зарослей в любую погоду, и ждали, когда будет готов обед. Собака рыскала вокруг, как будто что-то потеряла.

Беги, Энди! Беги! - кричали ему Дэйв и Джим. - Беги! Да оглянись же назад, дурак!

Энди медленно повернулся и увидел, что сзади, совсем рядом с ним, стоит пес с патроном во рту, растянутом широчайшей и глупейшей усмешкой. Но это было еще не все. Когда пес обходил костер, свободный конец шнура попал в огонь и загорелся. Энди тщательно срезал запальный конец шнура, и теперь он шипел и трещал вовсю.

Ноги Энди рванулись вперед прежде, чем заработала его мысль, и он помчался за Дэйвом и Джимом. А пес пустился вдогонку за Энди. Дэйв и Джим были хорошими спринтерами, особенно Джим. Энди же был медлителен и неуклюж, но зато силен и вынослив, и у него хорошо работали легкие. Пес прыгал вокруг него, радуясь, как всякая собака, когда хозяева с ней играют. Дэйв и Джим на бегу вопили Энди:

Не беги за нами! Не беги за нами, черномазый дурак!

Но Энди все-таки бежал за ними, как они ни старались увернуться. Ни Дэйв, ни Джим, ни Энди - так же как и собака - никогда потом не могли объяснить, почему они неслись друг за другом, но Дэйв мчался точно по следу Джима, Энди бежал за Дэйвом, собака крутилась вокруг Энди, а горящий шнур болтался туда и сюда, шипел, трещал и вонял. Джим орал, чтобы Дэйв не бежал за ним, Дэйв вопил, чтобы Энди свернул в сторону - «развернулся», а Энди, крича во всю глотку, гнал собаку домой. Мозг Энди, возбужденный опасностью, лихорадочно заработал: он попытался на бегу лягнуть собаку, но та увернулась. Он схватил несколько камней и палок, бросил их в пса и побежал дальше. Собака поняла, что ошиблась в Энди, оставила его и пустилась догонять Дэйва. Дэйв, сохранивший присутствие духа настолько, чтобы вспомнить, что время взрыва еще не пришло, бросился к собаке, поймал ее за хвост и, пока она вертелась вокруг, выхватил у нее из пасти патрон и изо всей силы отшвырнул его, но собака немедленно кинулась за поноской и опять схватила патрон. Дэйв орал и проклинал собаку, а та, увидев, что он обиделся, покинула его и бросилась за Джимом, который был далеко впереди. Джим метнулся к дереву и взобрался на него с ловкостью сумчатого медведя. Это было молодое деревце, и Джим не мог влезть выше чем на десять - двенадцать футов. Собака положила патрон у подножия дерева - осторожно, как будто это был котенок, и стала прыгать, скакать и радостно лаять. Большой щенок решил, что это входит в игру, что на этот раз он не ошибся и играть хочет Джим. Шнур трещал так, как будто горел со скоростью мили в минуту. Джим попытался залезть повыше, но деревце согнулось и переломилось. Джим упал прямо на ноги и бросился бежать. Схватив патрон, собака кинулась за ним. Все это заняло лишь несколько мгновений. Джим добежал до какой-то ямы глубиной футов в десять, соскользнул на дно, прямо в мягкую грязь, и оказался в безопасности. Собака с минуту постояла у края ямы, сардонически усмехаясь и как бы размышляя, не сбросить ли патрон на Джима.

Собака побежала за Дэйвом: только он один еще не успел скрыться. Энди спрятался за бревном и лежал там лицом вниз; он внезапно вспомнил картину, изображавшую эпизод русско-турецкой войны: на картине несколько турок лежали лицом вниз (как будто им было стыдно) вокруг только что упавшего снаряда.

На проезжей дороге, недалеко от их заявки, стояла небольшая гостиница. Дэйв был в отчаянии; время в его возбужденном воображении летело гораздо скорее, чем на самом деле, и он бросился к гостинице. На веранде и в баре было несколько случайных посетителей. Дэйв влетел в бар и захлопнул за собой дверь.

Моя собака, - задыхаясь, сказал он в ответ на удивленный взгляд трактирщика, - чертова дворняга… у нее в зубах подожженный патрон…

Обнаружив, что парадная дверь закрыта, пес обежал дом, вошел через черный ход и теперь, ухмыляясь, появился из коридора, по-прежнему держа в зубах патрон с шипящим шнуром. Все ринулись из бара. Томми кидался то к одному, то к другому: он был молод и старался заводить побольше друзей.

Посетители попрятались по углам, некоторые заперлись в конюшне. Позади дома стояла крытая гофрированным железом новая кухня на сваях, служившая также и прачечной, в которой несколько женщин как раз в это время стирали белье. Дэйв и трактирщик торопливо вбежали туда и закрыли дверь; трактирщик ругал Дэйва, обзывая его идиотом и спрашивая, какого черта он сюда явился.

Томми залез под кухню между сваями, но, к счастью для находившихся в ней, там сидел злобный рыжий пес-ублюдок, который ушел туда копить свою злость. Это был подлый, драчливый, вороватый пес, которого соседи давно хотели пристрелить или отравить. Томми почуял опасность (он уже встречался с этим псом), выскочил оттуда и побежал по двору, все еще не выпуская патрона. На полпути рыжая собака догнала его и тяпнула. Томми уронил патрон, завизжал и забился в кусты. Рыжая собака преследовала его до изгороди, а потом вернулась посмотреть, что он бросил. Изо всех углов и из-под строений вылезло около дюжины других собак - тонконогие вороватые бродячие псы, овчарки-ублюдки, злобные черные и рыжие собаки, которые крадутся за вами в темноте, кусают за пятку и исчезают без всяких объяснений, и тявкающая, визжащая мелюзга. Они держались на почтительном расстоянии от отвратительной рыжей собаки, потому что подходить к ней, когда она находила, как ей казалось, что-нибудь съедобное, с точки зрения кошки или собаки, было опасно. Она дважды обнюхала патрон и только начала осторожно обнюхивать его в третий раз, как…

Это был очень хороший минный порох - новый сорт, который Дэйв недавно привез из Сиднея; да и патрон был сделан на славу. Энди был терпелив и старателен во всем, за что бы ни брался, и умел орудовать иголкой, ниткой, парусиной и веревкой не хуже любого матроса.

Очевидцы рассказывают, что кухня подскочила и снова опустилась на сваи. Когда дым и пыль рассеялись, останки отвратительной рыжей собаки лежали у самой ограды. Глядя на то, что от нее осталось, можно было подумать, что сначала лошадь швырнула собаку копытом в огонь, потом ее основательно переехали тачкой и, наконец, с размаху шлепнули об забор. Несколько оседланных лошадей, которые были привязаны к веранде, в клубах пыли мчались галопом по дороге, оборвав поводья; и со всех сторон из зарослей доносился собачий вой. Две собаки ушли в лагерь, где они родились, пробежав тридцать миль за одну ночь, и остались там. Остальные только к вечеру осторожно вернулись домой, чтобы выяснить, что произошло. Одна с трудом ковыляла на двух ногах, да и почти все так или иначе пострадали от взрыва; маленькая короткохвостая собака с опаленной шерстью, у которой была привычка поджимать заднюю ногу, имела основание радоваться, что сберегла ее, так как теперь она ей понадобилась. Много лет в гостинице жила старая одноглазая овчарка, которая со времени взрыва боялась запаха пороха. Она интересовалась патроном больше всех остальных. Старожилы говорили, что было очень забавно подходить к овчарке со стороны ее слепого глаза и подносить грязный шомпол к ее носу: даже не проверяя своим единственным глазом, что случилось, она мчалась в заросли и оставалась там на всю ночь.

В течение получаса после взрыва за конюшней корчились и катались в пыли зрители, задыхаясь от хохота и еле удерживая вопли восторга. В доме две белые женщины бились в истерике, а метиска без толку носилась кругом с ковшом холодной воды. Трактирщик крепко обнимал жену и в промежутках между ее пронзительными криками умолял:

Перестань, Мэри, ради меня, а то я из тебя всю душу вытрясу.

Дэйв решил извиниться попозже, когда все немного успокоится, и пошел к себе в лагерь. А пес, который все это натворил, - Томми, большая глупая дворняжка, - вертелся вокруг Дэйва, хлестал его по ногам хвостом и бежал за ним домой, улыбаясь своей широкой, милой, дружелюбной улыбкой, на этот раз явно удовлетворенный своей проделкой.

Энди посадил собаку на цепь и нажарил еще котлет, а Дэйв пошел помочь Джиму выбраться из ямы.

Вот почему спустя много лет долговязые веселые золотоискатели, медленно проезжая мимо стоянки Дэйва, кричали, лениво растягивая слова и слегка гнусавя:

Эй, Дэйв! Как ловится рыба?

В дни, когда мир был широк сборник стихов
Покуда закипит котелок сборник рассказов
По дорогам и за изгородями сборник рассказов
Джо Вильсон и его товарищи сборник рассказов
Дети буша сборник стихов и рассказов
Всадники на горизонте сборник стихов
Треугольники жизни сборник рассказов
Свэгмен стихотворения Генри Лоусона в переводах Галины Усовой

Эпонимы

В честь писателя был назван австралийский вид бородатых ящериц - Pogona henrylawsoni .

Источники

Напишите отзыв о статье "Лоусон, Генри"

Ссылки

gutenberg.net.au/dictbiog/0-dict-biogL.html#lawson2

Отрывок, характеризующий Лоусон, Генри

Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.

Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.

Генри Лоусон (англ. Henry Lawson ) - австралийский писатель, признанный классик национальной литературы.

Биография, творчество

Сын норвежского моряка Петера Ларсена, осевшего в Австралии в период «золотой лихорадки» 1860-х гг. и переделавшего свою фамилию на английский лад. Еще в школе Лоусон начал писать стихи, а в 1887 г. стихотворение «Песнь республики» появилось в печати; вскоре увидели свет и другие его поэтические произведения, а также рассказы. Литературную деятельность писатель вынужден был сочетать с трудовой, сменив в разные годы множество профессий.

Творчество Лоусона достигло расцвета в 1890-е - начале 1900-х гг. - времени выплеснувшихся наружу острых социальных конфликтов. За первой книгой «Рассказы в прозе и стихах» (1894), последовали поэтический сборник «В дни, когда мир был широк» (1896), книги рассказов «Пока кипит котелок» (1896), «По дорогам и за изгородями» (1900), сборник стихов и рассказов «Дети буша» (1902). У себя на родине Лоусон завоевал популярность прежде всего как поэт-демократ. В его стихах просто и выразительно говорилось о том, что тревожило городских бедняков и обитателей сельской Австралии, чью жизнь он знал «из первых рук»; многие его произведения тех лет проникнуты революционным пафосом.

Однако мировую известность принесли Лоусону именно рассказы, сложившиеся в своего рода сагу об Австралии и в то же время наполненные глубоким общечеловеческим содержанием. Вера в духовные возможности человека, в силу товарищеской солидарности не покидала писателя, поэтому его рассказы, имеющие нередко трагическую концовку, не оставляют впечатления безнадежности. Отзывчивость, великодушие, готовность помочь в беде, насмешливый юмор - эти качества лоусоновских героев, простых австралийцев, помогают им переносить жизненные невзгоды.

Вместе с тем тональность произведений писателя с годами менялась, о чем свидетельствуют книги «Когда я был королем и другие стихотворения» (1905), «Всадники на горизонте и другие стихотворения» (1910), книга рассказов «Треугольники жизни» (1913), наконец последнее прижизненное издание - «Избранные стихотворения» (1918). Питавшие творчество Лоусона «бурные девяностые» ушли в прошлое, унеся с собой многие надежды; сказались и семейные неурядицы, постоянная нужда, неодолимая тяга к спиртному. В последних стихотворениях чувствуется усталость человека, выдохшегося в бесплодной борьбе с людскими и социальными пороками. Сентиментальность, снимавшаяся прежде юмором, охотно допускается им теперь в прозу. Но писать Лоусон продолжал до конца дней - его жизнь оборвалась в момент работы над новым стихотворением.

Похоронен поэт в восточном пригороде Сиднея на кладбище Уэверли.

Сборники

1896 В дни, когда мир был широк сборник стихов
1896 Покуда закипит котелок сборник рассказов
1900 По дорогам и за изгородями сборник рассказов
1901 Джо Вильсон и его товарищи сборник рассказов
1902 Дети буша сборник стихов и рассказов
1910 Всадники на горизонте сборник стихов
1913 Треугольники жизни сборник рассказов
2004 Свэгмен стихотворения Генри Лоусона в переводах Галины Усовой

Эпонимы

В честь писателя был назван австралийский вид бородатых ящериц - Pogona henrylawsoni .