Эстетические взгляды футуристов в хлебников. Литературовед евгений арензон о велимире хлебникове как вожде русской поэзии
Велимир (урождённый Виктор) Владимирович Хлебников (1885-1922) - советский и российский поэт, общественный деятель, родоначальник футуризма. Его творчество повлияло на многих известных личностей, включая Владимира Маяковского. Единомышленники считали поэта гением и новатором, однако у него было совсем немного читателей. Из-за тотального непонимания Хлебников столкнулся с разными трудностями, его биография наполнена болью и тяжёлыми переживаниями. Лишь задолго после смерти люди смогли по достоинству оценить талант Виктора Владимировича.
Детство и образование
Будущий поэт появился на свет 9 ноября (28 октября по старому стилю) 1885 года в селе Малые Дербеты в Калмыкии. На тот момент его родное село было частью Астраханской губернии России. Хлебниковы были потомками старинного купеческого рода. У Виктора было двое братьев и две сестры, одна из которых впоследствии стала художницей. Вера Хлебникова была самым родным человеком для литератора, до конца дней ему так и не удалось создать семью.
Родители с детства приучали своих отпрысков к искусству и науке. Мать, Екатерина Николаевна Вербицкая, была родом из богатой семьи, в числе предков женщины были запорожские казаки. Екатерина окончила Смольный институт, она помогла своим пятерым детям получить отличное образование, привила любовь к литературе и истории. Уже в четыре года Велимир блестяще читал по-французски и по-русски, занимался рисованием.
Отец занимался орнитологией, дети нередко ходили в степь вместе с ним. Там они любовались небом и облаками, часами слушали пение птиц, вели записи. Впоследствии Владимир Алексеевич основал первый заповедник на территории СССР. Семья часто переезжала, в 1898 г. они отправились в Казань вместе с детьми. Там Велимир обучается в гимназии, испытывая особый трепет во время изучения математики и биологии. Уже в последних классах он начинает сочинять стихотворения.
В 1903 г. Виктор стал студентом физико-математического факультета Казанского университета. Год спустя он решил перевестись на естественное отделение, поэтому подал прошение об увольнении. В 1908 г. юноша поступает на естественный факультет Санкт-Петербургского университета. Незадолго после этого он переводится на историко-филологический. В 1911 г. Хлебникова отчисляют из-за того, что он не может оплатить учёбу.
В 1903 г. футурист отправился в экспедицию по Дагестану, через два года он повторил этот опыт на Северном Урале. В 1906 г. студента принимают в Общество естествоиспытателей, но незадолго после этого он окончательно перестаёт уделять внимание орнитологии.
Первые стихотворения
Ещё с детства поэт начал вести фенитологические и орнитологические записи во время походов с отцом. В его тетрадях биология и психология причудливо сочетались с размышлениями на тему философии и этики и даже набросками автобиографии. В студенческом возрасте юноша печатает несколько статей научного характера. С 11 лет он пишет небольшие стихи.
Несколько раз в 1904 г. Виктор отправлял свои стихи и рассказы А.М. Горькому в надежде быть опубликованным в его издательстве. Однако литератор ни разу не получил ответа. С юных лет до 1906 года он пишет автобиографическую повесть «Еня Воейков», так и оставшуюся незавершенной.
В 1908 г. юноша знакомится с Вячеславом Ивановым, крымским поэтом. В течение некоторого времени они общаются, футурист даже входит в круг «Академии стихов», но потом пути литераторов расходятся. В это время он также пересекается с Гумилёвым и Кузьминым, последнего стихотворец называет своим учителем.
Именно после знакомства с Ивановым поэт впервые публикует своё стихотворение в журнале «Весна», подписываясь Велимиром. Дебютом стало произведение под названием «Искушение грешника». Читатели не слишком восторженно восприняли его творчество, слава пришла к Виктору немного позже. В 1909 году он выпускает стихи «Бобэоби», «Заклятие смехом» и «Зверинец», которые были высоко оценены подписчиками журнала.
Примыкание к «будетлянам»
В 1910 г. стихотворец становится членом группы «Гилея» вместе с Василием Каменским и Давидом Бурлюком. Позднее в это объединение вступают Владимир Маяковский и Бенедикт Лившиц. Несмотря на тесное общение с символистами, акмеистами и художниками, Велимир уже тогда начинает придерживаться собственного стиля.
В 1910 г. выходит футуристический сборник «Садок судей», в который вошли некоторые сочинения Хлебникова. В это же время публикуются его книги «Ряв!», «Творения 1906-1908» и другие. В 1912 г. был выпущен сборник «Пощечина общественному вкусу», большая часть стихотворений в нём была написана поэтом. На последних страницах стихотворец вставил таблицу с датами падений великих государств. К вычислениям он добавил фразу «Некто 1917». Позже подобная информация была напечатана в книге «Учитель и ученик».
С 1915 г. поэт разрабатывает теорию Правительства Земного Шара, состоящего из 317 председателей. Он мечтал о мире на планете, равноправном и здоровом обществе, где все уважают друг друга. В это время распадаются все организации, к которым Велимир имел отношение. Маяковский утверждает, что футуризм «мертв как особенная группа».
Современные учёные относят его творчество к кубофутуризму, тогда как Хлебников называл себя «будетлянином». Литератор крайне серьёзно относился к языку, оберегая его от иностранных заимствований. Взамен он придумал множество новых слов, но они не прижились.
Мировоззрение футуриста
Хлебников всегда был на стороне справедливости, поэтому у него часто возникали конфликты с властью. Ещё во время учёбы в университете юноша участвовал в студенческой демонстрации, после этого он провёл месяц в тюрьме. По некоторым данным именно это стало причиной исключения с математического факультета в ноябре 1903 г.
В отличие от многих футуристов, Велимир никогда не был наглым и дерзким. Напротив, он вёл себя крайне рассеянно, не берёг свои сочинения. Иногда он даже использовал их для обогрева, ночуя в степи. Юноша бунтовал против буржуазного быта, уделял всё своё время науке и творчеству, из-за этого жил он крайне бедно. Чаще всего стихотворец скитался по квартирам друзей в разных городах и странах, иногда он снимал маленькие комнатушки.
Виктор привлекал окружающих людей благодаря своему необычному складу личности. Он оставался верным своим принципам и взглядам, несмотря на давление со стороны. У поэта было много различных увлечений и интересов. Он изучал японский язык, философию Платона и Спинозы, занимался кристаллографией и живописью. Также стихотворец пробовал себя в музыке, очень много времени он посвятил науке.
Хлебников ставил перед собой грандиозные цели, которые не мог выполнить никто другой. Некоторые из них находились на грани между реальностью и фантастикой, но футурист верил во всё, что он делает. Он хотел познать свою страну путём научного анализа, долго и ревностно изучал язык, увлекался историей. Всё это литератор делал ради будущего, он был уверен, что при определённом уровне знаний можно предсказать многие события.
После Цусимского сражения, происшедшего в ходе русско-японской войны, Виктор начал искать «закон времени». Он надеялся, что это поможет оправдать все исторические смерти. Впоследствии Хлебников смог точно предугадать дату Октябрьского переворота, также он предвидел Первую мировую войну.
Война и болезнь
В апреле 1916 г. поэта призывают в армию, до мая 1917 г. он пребывает в запасном полку в Царицыне. Эти годы становятся для Хлебникова самыми тяжёлыми, он пишет знакомым огромное количество писем. По его словам, за эти месяцы Велимир прошёл «весь ад перевоплощения в лишенное разума животное». Он сочинил множество антивоенных стихов, впоследствии выпущенных в сборнике «Война в мышеловке».
В 1917 г. психиатр Н. Кульбин помогает поэту вернуться из мобилизации. Он назначает ему комиссию сначала в Царицыне, потом в Казани, впоследствии мужчина скрывается в Украине, на территории Харьковской психиатрической больницы. Ещё до этого он пытается находиться в гуще событий Октябрьской революции, поэтому несколько раз меняет место жительства. Он поддерживал народ, надеясь на то, что революция сможет исправить всё к лучшему.
В 1921 году поэт отправляется в Пятигорск, там он работает ночным сторожем в Терской РОСТА. После этого он ненадолго возвращается в Москву, дописывая там незаконченные стихотворения. В декабре 1921 г. публикуется «сверхповесть» литератора под названием «Зангези». Также в этот период он выпускает произведения «Ночной обыск», «Горячее поле», «Берег невольников» и «Председатель Чеки».
В мае 1922 г. Хлебников с художником П. Митуричем отправляется в деревню Санталово Новгородской губернии, там он заболевает. Велимир погиб 28 июня 1922 года в глухой деревушке Санталово от недоедания и паралича ног. В 1960 г. прах стихотворца перевезли в Москву. Он похоронен на Новодевичьем кладбище, надпись на надгробии гласит «Председатель земного шара».
Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степей
Похожа на один божественно звучащий стих.
В. Хлебников
|
— русский поэт и прозаик, один из крупнейших деятелей русского авангарда. Входил в число основоположников русского футуризма; реформатор поэтического языка, экспериментатор в области словотворчества и зауми, «председатель земного шара». Высшую оценку Хлебникову дал знавший его лично Роман Якобсон: «Был он, коротко говоря, наибольшим мировым поэтом двадцатоговека…» Виктор Владимирович Хлебников родился 28 октября (9 ноября) 1885 года в главной ставке Малодербетовского улуса Астраханской губернии (ныне село Малые Дербеты, Калмыкия). Отец — Владимир Алексеевич Хлебников — естественник-орнитолог, мать — Екатерина Николаевна Хлебникова (урождённая Вербицкая), историк по образованию. Виктор был третьим ребёнком в семье (позже у его родителей родилось ещё двое детей, одна из которых — художница Вера Хлебникова). |
Начало ХХ века дало русской культуре целую плеяду замечательных поэтов, таких, как Анна Ахматова, Борис Пастернак, Марина Цветаева, Николай Гумилев, Осип Мандельштам и др. Особое место среди них занимает Велимир Хлебников (Велимир — южнославянское имя, которое Виктор Владимирович Хлебников взял в качестве псевдонима). Он прожил неполных 37 лет (даты его жизни 1885 ― 1922), он очень мало печатался, он не занимал никаких должностей, не имел наград и званий, однако его влияние на развитие русской литературы в ХХ веке трудно переоценить. Споры о нем не утихают до сих пор.
Уже в ранних произведениях Хлебникова проявилась его грандиозная работа со словом. В его стихах плывут «облакини», летают «времири» и шуршат «времыши»-камыши. Но не только это удивляло и удивляет читателя в произведениях Хлебникова. Он использует необычные рифмы, в том числе каламбурные, которые ранее считались уместными только в юмористической поэзии.
В одном, даже небольшом, стихотворении Хлебников может использовать разные стихотворные размеры. Он называл это «пляской размеров» и делал вполне осознанно. Многие его стихотворения написаны верлибром, или свободным стихом. Он использует и такие экзотические приемы, как палиндром, т.е. строки или тексты, которые читаются одинаково слева направо и справа налево. Хлебников называл палиндром «перевертень». Так написана его поэма «Разин» (1920) ― уникальный случай в литературе.
Поэт создает новый жанр «сверхповести». «Сверхповесть, или заповесть, складывается из самостоятельных отрывков, каждый со своим особым богом, особой верой и особым уставом», ― пишет он в предисловии к сверхповести «Зангези» (1922). Хлебников вводит в поэзию, в литературу такой материал, который, казалось бы, для этого совсем не предназначен. В «Зангези» есть фрагменты, написанные целиком на «заумном языке», есть математические уравнения и формулы, таблицы. Все это расширяет пределы литературы (одна из статей Хлебникова так и называется: «О расширении пределов русской словесности»).
Одно из самых загадочных его произведений называется «Доски судьбы». Это произведение находится на пересечении поэзии, языкознания, истории, математики и философии. Причем все составляющие органично сосуществуют в едином тексте. Поэт говорит о том, что в нашем мире все подчиняется определенным числовым закономерностям, надо только найти их, и жизнь человечества изменится, причем, по глубокому убеждению Хлебникова, изменится в лучшую сторону.
Несмотря на то, что Хлебников прожил всего 37 лет, все события ХХ века, изменившие историю России, прошли через его жизнь. Это русско-японская война, революция 1905 года, Первая мировая война, Февральская и Октябрьская революции 1917 года, гражданская война. Хотя многие называли Хлебникова человеком не от мира сего, юродивым, а то и просто сумасшедшим, сейчас, по прошествии почти ста лет, можно с уверенностью сказать, что во многих случаях он был гораздо более прозорливым, чем многие его современники. Интересно, что он всякий раз оказывался в самой гуще событий, как мы бы сейчас сказали, в «горячих точках», и это не было случайностью.
дом в Астрахани
В 1905 году он ― студент Казанского университета. За участие в студенческой демонстрации был арестован и месяц просидел в тюрьме. В годы Первой мировой Хлебников был призван в армию рядовым (это называлось «ратник второго разряда»). К Октябрьским событиям он оказывается в Петрограде, затем наблюдает развитие революции в Москве. Во время Гражданской войны Хлебников колесит по всей России и Украине, скрывается от мобилизации в Добровольческую армию Деникина, принимает участие в помощи голодающим Поволжья. Затем он наблюдает становление советской власти в Азербайджане, участвует в Гилянском походе Красной армии в Персию. В 1922 году он возвращается в Москву, где царит НЭП, и, наконец, отправляется в глухую деревню Новгородской области, где в отсутствие хорошей медицинской помощи через месяц умирает.
Сидят: В.В. Хлебников, Г.Л. Кузьмин, С.Д. Долинский
Стоят: Н.Д. Бурлюк, Д.Д. Бурлюк, В.В. Маяковский Фотография поступила в музей 9 сентября 1937 г. от С.Д. Долинского
Все эти события так или иначе отразились в его творчестве. При этом многие его высказывания удивительно прозорливы. Так, еще в 1912 году дважды в печати он заявил, что в 1917 году следует ждать падения государства. О себе он говорил: «Люди моей задачи умирают в 37 лет», имея в виду судьбу Рафаэля, Байрона, Пушкина, Моцарта.
В 1920 году поэму-утопию «Ладомир» Хлебников начал следующими словами: «И замки мирового торга, / Где бедности сияют цепи, / С лицом злорадства и восторга / Ты обратишь однажды в пепел». В 2001 году, когда в Нью-Йорке террористами были разрушены башни Всемирного торгового центра, эти слова Хлебникова вспоминались особенно часто.
В произведении «Лебедия будущего» (1918) он довольно точно описывает Интернет и Живой журнал под именем «тенекниг», где появляются «новинки Земного Шара, дела Соединенных Станов Азии, этого великого союза трудовых общин, стихи, внезапное вдохновение своих членов, научные новинки, извещения родных своих родственников, приказы советов. Некоторые, вдохновленные надписями тенекниг, удалялись на время, записывали свое вдохновение, и через полчаса, брошенное световым стеклом, оно, теневыми глаголами, показывалось на стене».
Друзья называли В. Хлебникова «Королем времени», сам же он предпочитал должность «Председателя Земного Шара». По его замыслу, общество Председателей Земного Шара должно управлять всеми делами на нашей планете. И хотя в действительности до этого еще очень далеко, к произведениям Хлебникова все чаще обращаются и историки, и математики, и философы, да и все любители поэзии.
Осип Мандельштам сказал о Хлебникове: «Каждая его строчка ― начало новой поэмы. Через каждые десять стихов афористическое изречение, ищущее камня или медной доски, на которой оно могло бы успокоиться. Хлебников написал даже не стихи, не поэмы, а огромный всероссийский требник-образник, из которого столетия и столетия будут черпать все, кому не лень».
В этой подборке мы постарались представить наиболее совершенные стихотворения Хлебникова, причем такие, где в минимальной степени проявились эксперименты со словом. Надеемся, что заинтересованные читатели продолжат свое знакомство с творчеством великого русского поэта, прочитают и полюбят в том числе и новаторские его произведения.
.
***
Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
В беспорядке диком теней,
Где, как морок старых дней,
Закружились, зазвенели
Стая легких времирей.
Стая легких времирей!
Ты поюнна и вабна,
Душу ты пьянишь, как струны,
В сердце входишь, как волна!
Ну же, звонкие поюны,
Славу легких времирей!
Вабный — манящий, привлекательный (устар.). В сочетании с неологизмом поюнна создается особое поэтическое напряжение. Времирь — слово, придуманное Хлебниковым, оно получено сложением слов время и снегирь. Как выглядит эта птица, каждый может домыслить сам.
Я не знаю, Земля кружится или нет,
Это зависит, уложится ли в строчку слово.
Я не знаю, были ли моей бабушкой и дедом
Обезьяны, так как я не знаю, хочется ли мне сладкого или кислого.
Но я знаю, что я хочу кипеть и хочу, чтобы Солнце
И жилу моей руки соединила общая дрожь.
Но я хочу, чтобы луч звезды целовал луч моего глаза,
Как олень оленя (о их прекрасные глаза!).
Но я хочу, чтобы, когда я трепещу, общий трепет приобщился вселенной.
И я хочу верить, что есть что-то, что остается,
Когда косу любимой девушки заменить, например, временем.
Я хочу вынести за скобки общего множителя, соединяющего меня,
Солнце, небо, жемчужную пыль.
У колодца расколоться
Так хотела бы вода,
Чтоб в болотце с позолотцей
Отразились повода.
Мчась, как узкая змея,
Так хотела бы струя,
Так хотела бы водица
Убегать и расходиться,
Чтоб, ценой работы добыты,
Зеленее стали чёботы,
Черноглазые, ея.
Шепот, ропот, неги стон,
Краска темная стыда.
Окна, избы с трех сторон,
Воют сытые стада.
В коромысле есть цветочек,
А на речке синей челн.
«На, возьми другой платочек,
Кошелек мой туго полн». —
«Кто он, кто он, что он хочет?
Руки дики и грубы!
Надо мною ли хохочет
Близко тятькиной избы?
Или? Или я отвечу
Чернооку молодцу,
О, сомнений быстрых вече,
Что пожалуюсь отцу?
Ах, юдоль моя гореть!»
Но зачем устами ищем
Пыль, гонимую кладбищем,
Знойным пламенем стереть?
И в этот миг к пределам горшим
Летел я, сумрачный, как коршун.
Воззреньем старческим глядя на вид земных шумих,
Тогда в тот миг увидел их.
Слоны бились бивнями так,
Что казались белым камнем
Под рукой художника.
Олени заплетались рогами так,
Что, казалось, их соединял старинный брак
С взаимными увлечениями и взаимной неверностью.
Реки вливались в море так,
Что казалось: рука одного душит шею другого.
Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И каплю молока.
Да это небо,
Да эти облака!
***
Когда над полем зеленеет
Стеклянный вечер, след зари,
И небо, бледное вдали,
Вблизи задумчиво синеет,
Когда широкая зола
Угасшего кострища
Над входом в звездное кладбище
Огня ворота возвела,
Тогда на белую свечу,
Мчась по текучему лучу,
Летит без воли мотылек.
Он грудью пламени коснется,
В волне огнистой окунется,
Гляди, гляди, и мертвый лег.
Ночь, полная созвездий.
Какой судьбы, каких известий
Ты широко сияешь, книга?
Свободы или ига?
Какой прочесть мне должно жребий
На полночью широком небе?
Сегодня снова я пойду
Туда, на жизнь, на торг, на рынок,
И войско песен поведу
С прибоем рынка в поединок!
Годы, люди и народы
Убегают навсегда,
Как текучая вода.
В гибком зеркале природы
Звезды — невод, рыбы — мы,
Боги — призраки у тьмы.
Стихотворение перекликается с последним произведением Г.Р. Державина «Река времен в своем стремленьи уносит все дела людей…». Читатели без труда смогут найти здесь и христианские символы.
Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы, с нею в ногу шагая,
Беседуем с небом на «ты».
Мы, воины, строго ударим
Рукой по суровым щитам:
Да будет народ государем,
Всегда, навсегда, здесь и там!
Пусть девы споют у оконца,
Меж песен о древнем походе,
О верноподданном Солнца —
Самодержавном народе.
Это стихотворение является откликом на Февральскую революцию 1917 г. В первых строках можно увидеть отсылку к картине Э. Делакруа «Свобода, ведущая народ» («Свобода на баррикадах»). В строке Мы, воины, строго ударим… — отсылка к стихотворению А. Блока «О, весна без конца и без краю…».
***
Весны пословицы и скороговорки
По книгам зимним проползли.
Глазами синими увидел зоркий
Записки стыдесной земли.
Сквозь полет золотистого мячика
Прямо в сеть тополевых тенет
В эти дни золотая мать-мачеха
Золотой черепашкой ползет.
Стихотворение замечательно тем, что этот мирный пейзаж Хлебников создает в 1919 г. в голодном Харькове, раздираемом гражданской войной.
Точит деревья и тихо течет
В синих рябинах вода.
Ветер бросает нечет и чет,
Тихо стоят невода.
В воздухе мглистом испарина,
Где-то не знают кручины,
Темный и смуглый выросли парень,
Рядом дивчина.
И только шум ночной осоки,
И только дрожь речного злака,
И кто-то бледный и высокий
Стоит, с дубровой одинаков.
ИРАНСКАЯ ПЕСНЬ
Как по берегу Ирана,
По его зеленым струям,
По его глубоким сваям,
Сладкой около воды
Вышло двое чудаков
На охоту судаков.
Они целят рыбе в лоб,
Стой, голубушка, стоп!
Они ходят, приговаривают.
Верю, память не соврет.
Уху жарят и пожаривают.
«Эх, не жизнь, а жестянка!»
Ходит в небе самолет
Братвой облака удалого.
Что же скатерть-самобранка,
Самолетова жена?
Иль случайно запоздала,
Иль в острог погружена?
Верю сказке наперед:
Прежде сказка — станет былью,
Но когда дойдет черед,
Мое мясо станет пылью.
И когда знамена оптом
Пронесет толпа, ликуя,
Я проснуся, в землю втоптан,
Пыльным черепом тоскуя.
Или все мои права
Брошу будущему в печку?
Эй, черней, лугов трава!
Каменей навеки, речка!
Это автобиографическое стихотворение создано в 1921 г. В нем отражены впечатления поэта от путешествия в Персию, где его все принимали за дервиша, гуль-муллу («священник цветов» — так переводил это слово Хлебников).
Тайной вечери глаз знает много Нева,
Здесь спасителей кровь причастилась вчера
С телом севера, камнем булыжника.
В ней воспета любовь отпылавших страниц.
Это пеплом любви так черны вечера
И рабочих, и бледного книжника.
Льется красным струя,
Лишь зажжется трояк
На усталых мостах.
Трубы ветра грубы,
А решетка садов стоит стражей судьбы.
Тайной вечери глаз знает много Нева
У чугунных коней, у широких камней
Дворца Строганова.
А это стихотворение — прогулка по Петербургу. Мы узнаем трояки (светильники) на Троицком мосту, решетку Летнего сада, чугунных коней на Аничковом мосту через Фонтанку, дворец Строганова на Мойке...
НЕ ШАЛИТЬ!
Эй, молодчики-купчики,
Ветерок в голове!
В пугачевском тулупчике
Я иду по Москве!
Не затем высока
Воля правды у нас,
В соболях-рысаках
Чтоб катались, глумясь.
Не затем у врага
Кровь лилась по дешевке,
Чтоб несли жемчуга
Руки каждой торговки.
Не зубами скрипеть
Ночью долгою,
Буду плыть, буду петь
Доном-Волгою!
Я пошлю вперед
Вечеровые уструги.
Кто со мною — в полет?
А со мной — мои други!
В стихотворении отразились впечатления Хлебникова от Москвы времен НЭПа. Туда поэт приехал после тяжелых, голодных лет, проведенных в скитаниях.
Еще раз, еще раз!
Я для вас звезда!
Горе моряку, взявшему
Неверный угол своей ладьи и звезды:
Он разобьется о камни и подводные мели.
Горе и вам,
Взявшим
Неверный угол сердца ко мне:
Вы разобьетесь о камни!
И камни будут надсмехаться
Над вами, как вы надсмехались
Надо мной!
Памятник В. Хлебникову работы калмыцкого скульптора Степана Ботиева. Установлен на месте рождения поэта в селе Малые Дербеты (Калмыкия).
Одно из последних стихотворений, написанных Хлебниковым в 1922 году, незадолго до смерти.
Памятник поэту Велимиру Хлебникову на Новодевичьем кладбище, 8 уч. "Каменная баба" - курганная стела, привезённая из Средней Азии.
(1885—1922)
Велимир (Виктор) Владимирович Хлебников родился в Астраханской губернии, в семье ученого-натуралиста. Хлеб-ников Поступил сперва в Казанский университет, затем с 1908 г. продолжил обучение в Петербургском университете, но курса так и не окончил.
Хлебников — один из ведущих участников движения футуристов в России. Подписал все их манифесты, именно он придумал и русское название футуристов — «будетляне ». Футуристы объявляли Хлебникова «гением — великим поэтом современности». В печати Велимир Хлебников дебютировал в 1908 г. Два года спустя он выступил на страни-цах первого сборника футуристов «Садок судей» (1910).
Неординарная личность Хлебникова привлекала к себе всеобщее внимание. Являя собой странную фигуру в литера-турном мире, он вел поистине богемную, неустроенную, полу-бродячую жизнь. Друзья называли его «честнейшим рыца-рем поэзии». По словам Маяковского , его «бессеребреничество принимало характер настоящего подвижничества, му-ченичества за поэтическую идею». Сам он называл себя дер-вишем, йогом, марсианином. Хлебников самозабвенно творил, не обращая внимания на невзгоды, лишения и неустроен-ность личной жизни. Всегда погруженный в фантастические умозаключения (попытки найти числовые закономерности истории, создать «звездный», или «мировой» язык — иеро-глифический язык понятий, «азбуку ума»), он редко завер-шал литературные работы и мало заботился об их сохран-ности, таская бумаги в своих полуголодных странствиях в мешках и наволочках. В печать его стихи готовили и сдавали обычно друзья. Однако в его образе жизни и твор-честве проявляется и поза «непризнанного гения», прорица-теля-мистика, составляющая существенную сторону эстети-ки авангардизма.
В своих ранних произведениях Хлебников утверждал пантеистическое единство и равноправие всего живого и сущего на земле (поэма «Зверинец» 1909). Одна из устойчи-вых идей в его творчестве — утопическое стремление к пре-образованию мира на основе гармонических взаимоотноше-ний между людьми, зверями и природой, якобы существо-вавших в первобытную эпоху. В стихах Хлебникова широко представлен языческий мир славян и Древней Руси.
В апреле 1916 г., во время первой мировой войны, он был призван в армию, служил рядовым в запасном пехотном полку. Антивоенной теме посвящена поэма «Война в мышеловке», составленная из стихов, написанных во время войны. Хлебников много странствовал, особенно влекли его Кавказ, Каспийские степи. После Октября, в 1921 г., он провел несколь-ко месяцев в Северном Иране, куда попал из Баку с частя-ми Красной Армии.
Среди футуристов Хлебников стал одним из наиболее смелых экспериментаторов в области словотворчества и по-этической формы. Маяковский называл его «Колумбом но-вых поэтических материков». В глазах многих он и сейчас остается «поэтом для поэтов». Наделенный острым чувством природы, свежестью восприятия, особым чутьем к слову, Хлеб-ников исходил в своем творчестве из собственных теорий и писал очень своеобразно, применяя чаще всего свободный интонационный стих с неожиданными ритмическими и смысловыми сдвигами. Вникая в корни слов, в начальные звуки корней, он стремился к постижению древнейшего смыс-ла звука и слова, чтобы проникнуть таким образом в память человечества. Изучая гнезда родственных слов, он обосновы-вал возможность и необходимость возникновения слов но-вых и сам создавал их. Изобретенные им слова («смехачи», «смеево» от корня сме, например) встречаются в его стихах рядом с архаизмами , новаторство сочетается с горячей при-вязанностью к древнерусским сюжетам , к старинному син-таксису. Неровность и «раздерганность» его стихов как бы контрастируют с блестящими по выразительности строка-ми, с прекрасными образами и определениями.
В ряде его произведений есть серьезное социальное со-держание, что в корне противоречило манифестам футурис-тов (поэма «Журавль»). В годы войны и революции стихи Хлебникова заметно приблизились к живой социальной жиз-ни (
В начале века русская литература шла в общем русле с западноевропейской, поэтому в ней активно проявились модернистские (авангардистские) тенденции.
Русский авангард
Он не имел единой художественной программы или стиля, а включал ряд радикальных новаторских течений, сложившихся в русском искусстве еще в 1907-1914 гг. и достигших зрелости в первое послереволюционное десятилетие. Они решительно порывали не только с академическими традициями в искусстве, но и с недавно появившимся стилем модерн, радикально отказываясь от всего культурного наследия. Их целью было создание не только нового искусства, но и новой жизни.
Футуризм. В. Хлебников и В. Маяковский
Самым ярким течением русского литературного авангарда стал футуризм. Футуризм провозгласил революцию формы, независимой от содержания, абсолютную свободу поэтического слова. Стремясь создать «искусство будущего», футуристы декларировали отрицание не только традиционной культуры, ее моральных и художественных ценностей, но даже естественного языка, подменяя слова произвольными звукосочетаниями. Футуристы, отталкиваясь от символизма, искали путь к непосредственно данной действительности. Они разрушали границу между искусством и жизнью, между образом и бытом, ориентировались на язык улицы, лубок, рекламу, городской фольклор и плакат.
Это течение не было однородным и состояло из нескольких группировок, в том числе эгофутуристов (Игорь Северянин, Борис Пастернак ) и кубофутуристов (Велимир Хлебников, Владимир Маяковский), каждая из которых претендовала на роль единственного выразителя ценностей подлинного футуризма. Существовала еще одна группа поэтов-абсурдистов (Илья Зданевич, 1894-1975), сочинявших «заумную поэзию».
В своем манифесте с эпатирующим названием «Пощечина общественному вкусу» (1912) футуристы изложили теоретические основы своего мировоззрения, согласно которому слово выступало уже не как символ, не как средство проникновения в иные, «заповедные» миры, а как самостоятельный и независимый организм, развивающийся благодаря творчеству поэта и не имеющий никакой связи с обозначаемой им действительностью.
Поэтический язык представителей футуризма отдавал эзотерикой и выделялся эпатажными оборотами. Обессмысливая слово и тем самым лишая его коммуникативного содержания, теоретики и практики футуризма сводили его к произвольному выражению того или иного состояния свободной личности в непонятном для других наборе звуков, то есть к языку «для себя». В этом был положительный момент, так как это воспринималось как протест против трафаретного обеднения значения слов в обиходе, нацеливало на поиск новых словообразований, зачастую довольно любопытных («творяне» - творцы, «смехач» - смеющийся человек, «миларь» - милый человек и др.).
По своей культурной направленности футуризм выступал как своеобразный бунт против респектабельного буржуазного мировоззрения, против мещанства, хотя сам он и не выходил за границы буржуазного миропонимания.
Один из основоположников футуризма - Велимир Хлебников (наст, имя Виктор Владимирович Хлебников, 1885-1922) видел свою главную задачу в радикальной реформе поэтического языка. Для этого он считал необходимым сближение науки и поэзии, так как в результате будет создана «новая мифология» и «сверхъязык» будущего человека. К этому сверхъязыку Хлебников шел через разрушение классического стиха, через отказ от рационального слова-понятия, дробил его на составные элементы, наделенные размытым образным смыслом, складывал из них новые слова.
В. Хлебников
Кузнечик
Крылышкуя золотописьмом Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил Прибрежных много трав и вер.
«Пинь, линь, линь!» - тарарахнул зинзивер. О,лебедиво!
Как никто другой, Хлебников выходил за рамки поэзии и искусства, разрабатывал идею глобального переустройства мира. Данное направление его творчества нашло выражение в книге «Время - мера мира». Он мечтал о том, что в новом мире установится всемирное братство людей, будет восстановлена гармония людей с природой (поэма «Ладомир», 1919). Особую роль в переустройстве мира Хлебников отводил поэту. Он определял эту роль как миссионерскую, спасительную. Поэт виделся ему как некий тайновидец, открывающий путь к овладению числовыми «законами времени».
Владимир Владимирович Маяковский (1893-1930) - одна из самых неоднозначных фигур в истории русской литературы. Яростный сторонник революции, участник революционного движения, «канонизированный» после смерти советской властью, покончил с собой, и одной из причин самоубийства поэта стал, видимо, нараставший конфликт с этой властью. Маяковский не признавал стихотворные размеры, он придумывал для своих стихов ритм, который задавался в столбик, а с 1923 г. - знаменитой «лесенкой», которая стала «визитной карточкой» Маяковского. Лесенка помогла Маяковскому заставить читать его стихи с правильной интонацией, так как запятых иногда было недостаточно.
Крупнейшим произведением Маяковского 1910-х годов стала поэма «Облако в штанах» (1914-1915), которую он сам называл «катехизисом сегодняшнего искусства» и призывал в ней к свержению всех существующих ценностей - любви, Heкусства, религии, общественного строя. В этом поэт был солидарен с Ф. Ницше, идеями которого он очень увлекался в то время. Маяковский очень много выступал публично. Его стихи в большой мере предназначались для устной декламации и были рассчитаны как раз на авторское чтение в традиционалистски настроенной аудитории, вне которой не могли произвести подразумевавшегося автором шокового эффекта. Благодаря мощному голосу и блестящим артистическим способностям он стал явным лидером всех публичных выступлений футуристов.
1 А.Л. Кошелева Поэзия «Серебряного века» (Пособие для учителей-словесников и студентов-филологов по русской литературе 1-й половины XX века) Футуризм В. Хлебников Виктор (псевдоним Велимир) Владимирович Хлебников () родился в Астраханской губернии, в местечке, где Волга встречается с Каспием (Сигай). Отец будущего поэта Владимир Алексеевич Хлебников ученый-естественник, орнитолог. Влиянию отца можно приписать и ранний интерес Хлебникова к естественным наукам, сохранившийся в течение всей его жизни. Мать Хлебникова Екатерина Николаевна историк по образованию. В молодости она была близка к кругу народовольцев. Именно она воспитала у сына глубокий интерес к отечественной истории, которую писатель Хлебников скрупулезно изучал на протяжении всей своей творческой жизни. Помимо Виктора Владимировича в семье было еще четверо детей: Борис, Екатерина, Александр и Вера. Когда Виктору было 13 лет, Хлебниковы всей семьей перебрались в Казань, и он стал учеником четвертого класса 3-й казанской гимназии. По воспоминаниям сестры Веры Владимировны, гимназист Хлебников хорошо успевал по математике и русской словесности, увлекался изучением языков и рисованием. Владение техникой живописи и художественную одаренность Хлебникова отмечают все знавшие его в более поздние годы. В богатой домашней библиотеке, Хлебников познакомился с произведениями Дидро, Канта, Спенсера, Конта, Тейлора, Берви-Флеровского Осенью 1903 Хлебников поступил в Казанский университет на математическое отделение физико-математического факультета. За участие в студенческих демонстрациях Хлебников был арестован и месяц провел в тюрьме. В феврале 1904 был уволен из университета, а 28 июля его вновь зачислили в университет, но уже на естественное отделение физико-математического факультета. Будучи студентом Казанского университета, начал писать. Советовался с Горьким, любил Сологуба, а весной 1908 познакомился в Крыму с Вячеславом Ивановым. В сентябре 1908 Хлебников переехал в Петербург и был зачислен на естественное отделение, физико-математического факультета Петербургского университета. Но в 1911 Хлебников оставляет университет и посвящает себя полностью литературному творчеству. Налаживается его прочная связь с символистами. Он регулярно посещает литературные среды в «Башне» Вяч. Иванова, где собирались тогда известные поэты того времени: Блок, Сологуб, Кузмин, Ремизов, Городецкий, Здесь читались и обсуждались новые стихи, дебютировали начинающие поэты, произносил строгие «приговоры» хозяин дома. Чарующие стихи Бальмонта, влюбленность в древнюю Русь и ее «чертовщину» Ремизова, лирическая проза и драматургия Сологуба вот та литературная атмосфера, которая особенно заметно сказалась в ранних опытах Хлебникова. И все-таки начинающий, но самобытный писатель не ужился в этой рафинированной символистской среде. Символисты ничего не сделали, чтобы опубликовать эти первые откровения слова, в которых молодой Хлебников пробовал разные стилевые принципы своих старших наставников из недосягаемой для простых смертных «Башни». Однако причины разрыва с символистами, конечно, заложены глубже. Хлебникову чужды были эстетская замкнутость и книжность символистов и акмеистов. Его больше интересует народное искусство, фольклор, эпос, тесно связанные
2 2 с национальной историей и историей родного языка. В сатире «Петербургский Аполлон», являвшейся своеобразным свидетельством разрыва с символистами, Хлебников высмеивает деятелей символизма за то, что они подают французского Верлена «вместо русского Баяна», обвиняет участников журнала «Аполлон» (Гумилева, Сологуба, Потемкина, Маковского) в отрыве от русской национальной культуры. Дебют Хлебникова состоялся на страницах журнала без направления «Весна», редактировавшегося Н. Шебуевым. В «Весне» начинали Д. Бедный, И. Северянин, Л. Рейснер и многие другие. В сборнике «Студия импрессионистов» было напечатано знаменитое программное стихотворение Хлебникова «Заклятие смехом», которое и проложило дорогу начинающему поэту к футуризму. В апреле 1910 вышел сборник «Садок судей» (название предложил Хлебников), авторами которого были Хлебников, Елена Гуро, Д. Бурлюк, Н. Бурлюк, В. Каменский и др. Выход «Садка судей» знаменовал рождение русского футуризма, с которым и будет связана дальнейшая судьба Хлебникова. Сборник печатался на обоях. Эта эпатирующая внешность была своеобразным вызовом всех эстетствующим современным поэтам. В декабре 1912 в этом же сборнике выходит программа футуристов «Пощечина общественному вкусу», вынесшая лозунги футуристов на улицу. Почти одновременно с этой программой издается брошюра Хлебникова с числовыми и языковыми материалами «Учитель и ученик». Он становится главным теоретиком нового литературного течения. Почему же футуристы не только признавали Хлебникова «своим», но и основывали на его поэзии свои теории? Прежде всего потому, что Хлебников показал пример «самовитого слова». «Словотворчество» Хлебникова, ломка привычных поэтических форм, взрывная сила его поэзии привлекали к себе футуристов, видевших в ней многообещающие открытия. Каменский в 1914 так определил соотношение раннего футуризма и Хлебникова: «Гений Хлебникова настолько безбрежен в своем разливе словоокеана, что нам, стоящим у берега его творчества, вполне достаточно и тех прибойных волн, которые заставляют нас преклониться перед раскинутым величием словопостижения». Одним из путей «словопостижения» для футуристов была живопись. Не случайно большинство поэтов раннего футуризма пришло к литературе от живописи. Д. Бурлюк, Маяковский, Крученых были профессиональными художниками, а другие, как Хлебников, Каменский, хотя и дилетантски, но также пробовали свои силы в области живописи. Именно из живописи возникло отношение к стиху и к слову как к «самоцельной» и «автономной» организации материалов. В одной из статей 1912 Хлебников писал: «Мы хотим, чтобы слово смело шло за живописью». Хлебников видел в самих приемах живописи возможности обновления стиха. Вот поэтому нередко образы его первых стихов идут непосредственно от живописи: Или: Малявина красавицы, в венке цветов Коровина Поймали небо-птицу... Уста напишет Хоккусай А брови девушки Мурильо. (2, 251). Здесь не просто отсылка к живописи, а включение в стих, в его образную систему зрительных ассоциаций. Эти ассоциации могут заменить описание пейзажа: И сумрак облака будь Гойя! Ты ночью облако Роопс! С помощью звука и цвета Хлебников стремился выразить ощущение предмета не только в его конкретно вещественном восприятии, но и эмоциональном. Классическим примером является стихотворение «Бобэоби...», в котором поэт звуковыми аналогиями с живописными средствами создает портрет: Бобэоби пелись губы Вээоми пелись взоры
3 3 Пиээзо пелись брови Лиэээй пелся облик Гзи-гзи-гзео пелась цель. Так на холсте каких-то соответствий Вне протяжения жило Лицо. Как видно, отдельные элементы лица на портрете по аналогии с краской обозначаются звуковыми «соответствиями». Самый принцип эмоционального соответствия цвета, зрительного впечатления со звуком и словом сохранятся на протяжении почти всего творчества Хлебникова. Неприятие Хлебниковым буржуазно-мещанского мира, быта особенно усиливается к Маяковский любил тогда цитировать такие строки стихов Хлебникова: Сегодня снова я пойду Туда, на жизнь, на торг, на рынок, И войско песен поведу С прибоем рынка в поединок! Это неприятие старого мира, ощущение надвигающейся катастрофы сближало Хлебникова с Маяковским. В начале первой мировой войны Хлебников окончательно пересматривает свои взгляды, позиции. Его мысль все чаще обращается к образам Пугачева и Разина, ореолам народного мятежа («Хаджи-Тархан», «Дети Выдры»). Он жил будущим, рассматривал себя как человека, провидящего ход истории (за два года до ее начала предсказал первую мировую войну), мечтал о времени, когда исчезнут войны, частная собственность, отчуждение человека от природы, вызванное механической стандартизацией культуры. Уже в стихотворении «Конь Пржевальского» (1912) Хлебников мечтал: Взлететь в страну из серебра, Стать звонким вестником добра. Литературная и общественная позиция Хлебникова этого периода была достаточно сложной и противоречивой. С одной стороны, он выступает как футурист-будетлянин, отстаивает позиции новой школы и поэзии. С другой он защитник национальной самобытности, идеи всеславянского единства, пропагандист союза славянства и «азиатской культуры». Отрицание буржуазно-капиталистического мира приводило Хлебникова к идеализации прошлого, язычества, славянства, к отказу от механической, бездушной цивилизации современного общества. Его мечта о гармоническом развитии человечества порождала утопию, наукообразную теорию «законов времени», единства закономерностей вселенной. Своеобразие творчества Хлебникова это слияние его поэтического сознания с отдаленным прошлым, с той стадией мышления, когда господствовали мифологические представления о мире. Образы его ранних произведений чаще всего связаны с периодом Киевской Руси, язычеством, первобытным состоянием человечества. Пользуясь моделью мифа, Хлебников создает новые («Внучка Малуши», «Журавль», «Маркиза Дэзес»). Но чаще всего у него история сливается с мифологией, современность с прошлым. Мифы предстают то как трагедийно-историческое событие («Девий бог», «Гибель Атлантиды», «Ка», «Дети Выдры»), то как ироническое травестирование («Внучка Малуши», «Вила и леший», «Игра в аду»). Воскрешение языческих времен имело у Хлебникова современное и актуальное значение, как знаменье мощи и единства славянства. Перед лицом японской и германской угрозы в стихотворении «Перуну» он призывает во имя воскрешения былой воинской мощи и единства к возвращению к временам язычества, к Перуну: Ты знаешь: путь изменит пря, И станет верны, о Перуне, Когда желтой и белой силы пря Перед тобой вновь объединит нас в уне.
4 4 Откликом на события русско-японской войны являются стихи «Были вещи слишком сини». Самую тему столкновения русских войск с японцами поэт мифологизирует, изображая гибель броненосца «Ослябя» в виде мифа о борьбе «японского бога» с Перуном: Над пучиной емля угол, Толп безумных полон бок, И по волнам кос и смугол Шел японской роты бог. Этим же воинственным тоном отличается и стихотворение «Мы желаем звездам тыкать!»: С толпою прадедов за нами Ермак и Ослябя, Вейся, вейся, русское знамя, Веди через сушу и через хляби!.. В своем обращении к язычеству, к древней Руси Хлебников примыкал к широкому движению в русском искусстве начала XX века, представленному в литературе А. Ремизовым («Посолонь»), С. Городецким («Ярь», «Перун»), А.Н. Толстым («За синими реками») и др. В живописи можно назвать Н. Рериха, И. Билибина; в скульптуре С. Коненкова; в музыке И. Стравинского («Жар-птица»), С. Прокофьева («Скифская сюита»). Это воскрешение «языческих» древнерусских начал в искусстве, обращение к мифологическому сознанию знаменовало протест против фетишизации современной культуры и буржуазной цивилизации. Хлебников написал много таких стихов, которые перекликаются с лесовиками Коненкова и сказочными лешими и прочей нечистью Ремизова: Зеленый леший дух лесиный Точил свирель, Качались дикие осины, Стекала благостная ель. В этих стихах картины русской природы, леса, реки пейзаж вневременной, возникающий, как во сне: Там, где жили свиристели, Где качались тихо ели, Пролетели, улетали Стая легких времирей; Где качались тихо ели, Где шумели звонко ели, Пролетели, улетели Стая легких Времирей. Все ощущения зыбки, импрессионистичны, возникают подобно музыкальным ассоциациям. Это музыкальное начало подчеркнуто основной «темой»: сочетанием двух звуковых регистров «р» и «л», проходящими через все стихотворение. На сочетании двух планов современности и древней Руси основана и поэма «Внучка Малуши». Перенесшись из времен Владимира, когда люди жили одной жизнью с природой, внучка Малуши попадает в «всеучбище» женский институт. Ее поражает скучная и бессмысленная зубрежка, полный разрыв с природой, и она уговаривает «училиц» вернуться к природной жизни. И «училицы», увлеченные ею девушки, с радостными возгласами покидают «всеучбище», складывают костер из учебников и восклицают: Мы оденем, оденемся в зелень, Побежим в голубые луга, Где пролиться на землю грозе лень, Нас покинет училищ туга...
5 5 В этой поэме чувствуется явная ориентация на «Слово о полку Игореве», поэму Пушкина «Руслан и Людмила». Увлечение славянством, язычеством находит свое выражение и в пьесе «Девий бог» (1911). Это своего рода языческая мистерия, написанная под влиянием символизма. Она примыкает к пьесам Сологуба и Ремизова. В ней еще много красивости, эффектной декламационной патетики, от которой в дальнейшем Хлебников отходит. Так, Девий бог обращается к своей девичьей свите: «Я поведу вас на вершины гор, и на хребет моря, и в ущелья подземного царства. Я буду будить вас на утренней заре и, баюкая, усыплять на вечерней. Морская волна не сумеет более точно отразить, звезды, чем я ваши желающие души». Одним из известнейших произведений Хлебникова является его поэма «Зверинец» в прозе, опубликованная в первом «Садке судей». Она привлекает не только своим поэтическим мастерством, но и тем, что в ней сплелись основные мотивы творчества Хлебникова. В поэме и отрицание современной цивилизации, и тоска по прошлому человечества, и стремление найти в изначальной природе зверей истоки разных вер, культур, наций. Поэма глубоко философична. По мысли Хлебникова, «Зверинец» раскрывает первобытное начало в человеке, древние типы человеческого сознания, которые как бы предвещаются видами животных. Из письма Хлебникова Вяч. Иванову просматривается интересный замысел «Зверинца»: «Я был в Зоологическом саду, и мне странно бросилась в глаза какая-то связь верблюда с буддизмом, а тигра с Исламом. После короткого размышления я пришел к формуле, что виды дети вер и что веры младенческие виды... Виды потому виды, что их звери умели по-разному видеть божество (лик)». Этот своеобразный антропоморфизм проходит через все творчество Хлебникова: общность животного и растительного мира с человеком, единство всею живого одна из основных тем его поэзии. Ключ к пониманию «Зверинца» в последнем абзаце-строфе: «Где в зверях погибают какие-то прекрасные возможности, как вписанные в Часослов Слово о полку Игореви». В «Зверинце» высказана мысль о едином разуме природы. Цепь зорко увиденных аналогий между зверем и человеком не только раскрывает облик и характер зверя, но и очеловечивает его, заставляя в то же время видеть и в человеке черты зверя (в носороге Ивана Грозного, в морже Ницше, в тигре фанатическую жестокость магометанина и т. д.). Поэма «Зверинец» возникла из ранних опытов ритмической прозы. Но в ней Хлебников отказался от утомительных словообразований и архаической стилизации: поэма написана ритмизованной прозой: О Сад, Сад! Где железо подобно отцу, напоминающему братьям, что они братья, и останавливающему кровопролитную схватку. Где немцы ходят пить пиво. А красотки продавать тело. Где орлы сидят подобно вечности, оконченной сегодняшним, еще лишенным вечера днем. Где верблюд знает разгадку Буддизма и затаил ужимку Китая. К. Чуковский справедливо отмечает сходство поэмы Хлебникова с поэзией Уитмена, в частности, его «Песней о себе». Этих поэтов сближает прежде всего мысль о единстве всего находящегося в природе, о равенстве всех ее проявлений. Ранний Хлебников это романтик, и история в эти годы интересует его прежде всего в ее романтических ярких ситуациях, эффектных эпизодах. Одна из первых поэм «Царская невеста» написана на сюжет, использованный в поэме А. Навроцкого «Царица Мария Долгорукова» (1899). Хлебников обращается к трагической судьбе невесты Ивана Грозного, княгини Марии Долгоруковой, убитой царем в день свадьбы.
6 6 Но уже необычен, нов был самый стих, с интонационными (сдвигами), синтаксически затрудненным построением фразы, с непривычно яркой, метафорической образностью: Не вырвался крик сквозь сомкнутости уст, Но глаз блестел сквозь золото кос куст. Поэма «Марина Мнишек» написана в повествует об истории в ее традиционном понимании. Романтически здесь изображен образ Дмитрия Самозванца: его побуждения, реальные политические связи не показаны в поэме, они подменяются смутными поэтическими мечтаниями: От тополей упали тени, Как черно-синие ступени. Лунным светом серебрим, Ходит юноша по ним. Темной скорбию томим... В стихотворении «Кубок печенежский» (1916), напечатанном в сборнике «Четыре птицы», говорится о гибели Святослава, убитого печенегами при возвращении из похода на Византию. Великолепен здесь портрет Святослава: Святослав, суров, окинул Белым сумраком главы, Длинный меч из ножен вынул И сказал: «Иду на вы!» В программной статье «Учитель и ученик» (1912) Хлебников противопоставляет современной ему литературе «народное слово», народную песню, выступающую в защиту жизни: «Писатели проповедуют смерть, и лишь народное слово утверждает жизнь; я не хочу, чтобы русское искусство шло впереди толп самоубийц!». Хлебников начинал с фольклора, и в дальнейшем творчестве эта связь не порывается. Фольклорные образы, песенные ритмы и мелодии, фольклорные эпитеты и параллелизмы входят в поэтическую систему Хлебникова. Песенные мелодии, повторы, обращения, образная система, просторечия переполняют одно из ранних стихотворений «Конь Пржевальского»: В коромысле есть цветочек, А на речке синий челн. «На, возьми другой платочек, Кошелек мой туго полн»... Фольклорно-песенное начало сказалось и в стихотворении «Из песен Гайдамаков»: «А пани, над собой увидев нож, На землю падает, целует ноги...» В фольклоре, в древнерусских преданиях, сказках, заклинаниях Хлебников нашел источник для своего творчества. В «Изборнике» (СПб, 1914) Хлебников помещает цикл стихотворений, в которых главное место принадлежит языческой мифологии (раздел книги «Деревянные идолы»). В стихотворении «Ночь в Галиции» использованы ведьмовские песни и заклинания, приведенные в книге русского фольклориста XIX века И. Сахарова «Сказания русского народа»: Между вишен и черешен Наш мелькает образ грешен, Иногда глаза проколет Нам рыбачья острога, А ручей несет и холит И несет сквозь берега... От народной песни идет и стихотворение «В холопий город парус тянет» (1916). Это стихи о Разине:...На носу темнеет пушка, На затылке хлопцев смушки. Что задумались, други?
7 7 Иль челна слабы упруги? Видишь, сам взошел на мост, Чтоб читать приказы звезд. Если для символистов и акмеистов фольклор являлся лишь образцом для стилизации, то для Хлебникова он стал своего рода структурной основой его поэзии, ее конструктивным принципом. Хлебников не ограничивается обращением к первобытным мифам. Страх и тревогу, ощущение беспомощности перед чуждыми и враждебными человеку силами, перед могуществом техники и властью вещей над человеком Хлебников воплотил в современном мифе-поэме «Журавль» (1909). Образ подъемного крана, железного Журавля превращается в поэме в миф о гибели человечества. Против человека восстают созданные им вещи: мосты, вагоны, трубы, срывающиеся со своего места и образующие остов гигантского Журавля, своего рода новое жестокое божество, уничтожающее человечество. «Толпы мертвецов в союз спешащие вступить с вещами»: Свершился переворот. Жизнь уступила власть Союзу трупа и вещи. О человек! Какой коварный дух Тебе шептал, убийца и советчик сразу: Дух жизни в вещи влей! Ты расплескал безумно разум, И вот ты снова данник журавлей. Мифологический образ гигантского Журавля вбирает у Хлебникова реальные черты Петербурга. Об этом же свидетельствует урбанистический пейзаж поэмы: Петропавловская крепость, Троицкий мост, остров Тучков. Миф-поэма «Журавль» это романтический бунт против буржуазной цивилизации. С этой поэмой Хлебникова перекликается по содержанию трагедия молодого Маяковского «Владимир Маяковский» (1914). В этом же году выходит пьеса «Маркиза Дэзес», главная идея которой тоже осуждение современного общества за уход от подлинности и цельности естественной жизни. Место действия выставка художников, главные герои пьесы Распорядитель, Поэт, маркиза Дэзес в сущности, условные персонажи, которые раскрываются автором в гротескно-пародийной манере. В итоге звери, птицы, нарисованные на картинах, приобретают подлинную жизнь, тогда как «утомленная» маркиза Дэзес и ее Спутник онемевают от восстания вещей и превращаются в мраморные изваяния. С самого начала творческого пути Хлебников особое внимание уделял культуре и поэзии Востока. Так, поэма «Медлум и Лейли» (1911) восходит к мотивам известной поэмы Низами, своего рода история Ромео и Джульетты. Одна из лучших дореволюционных поэм Хлебникова «Хаджи-Тархан» (1912) историко-философская поэма, посвященная излюбленной мысли Хлебникова о связи России и Азии, об «азийском пласте» культуры: Запрятав в брови взоры синие, Исполнен спеси и уныния, Верблюд угрюм, неразговорчив, Стоит, насмешкой губы скорчив И, как пустые рукавицы, Хохлы горба его свисают, С деньгой серебряной девица Его за повод потрясает... Точные, «материальные» образы. История, пласты столетий, судьбы народов переводятся поэтом в интимный, лирический план. Эта же тема продолжается в поэме «Дети Выдры», повести «Есир». В творчестве Хлебникова Азия, Египет, Африка, Индия не географическая экзотика, а попытка найти во всемирной истории корни единства, закономерность в развитии человечества.
8 8 Особое место в дореволюционном творчестве Хлебникова занимает образ Степана Разина. Разин для Хлебникова символ мятежа, крестьянского восстания и вместе с тем выражение исконной сути русского национального характера, с его буйной непокорностью, безбрежной ширью и удалью. В неопубликованной при жизни поэме «Песнь мне» (1911) Хлебников резко формулирует свою позицию, противопоставляя европеизированной российской знати бунтарскую стихию русского народа: О, вы, что русские именем, Но видом заморские щеголи, Заветом «свое на не русское выменим»... И вот ужасная образина, Пустынь могучего посла, Я прихожу к вам тенью Разина На зов (широкого) весла. От ресниц упала тень, А в руке висит кистень. Дореволюционное творчество Хлебникова в основном обращено к прошлому, но это не значит, что поэт жил вне современности. Современности, в частности, посвящен ряд поэм, которые не были напечатаны при его жизни и сохранились в рукописи («Песнь мне», «Передо мной варился вар», «Сердца прозрачней, чем сосуд», «Суд над старым годом», «Жуть лесная», «Олег Трупов»). Опубликованы были поэмы по черновым рукописям в сборнике неизданных произведений Хлебникова лишь в Поэмы Хлебникова о современности это смелый поиск в этом жанре. Так, поэма «Песнь мне» глубокие размышления поэта о России, ее величии, се исторической роли. Протестом обреченности человека, смерти звучат строки поэмы «Сердца прозрачней, чем сосуд...», прославляющие любовь, радость, жизнь. Поэма «Жуть лесная» автобиографична. Это своего рода дневник, воспоминания недавнего прошлого: О, погреб памяти! Я в нем Давно уж не был Я многому сегодня разучился и разучен... Поэма «Олег Трупов» повествование о современном герое. Олег Трупов человек того же поколения, что и сам Хлебников. Именно поэтому в поэме все время совмещается образ ее героя с образом автора. В поэзию революционного и пореволюционного периода Хлебников вошел как признанный мастер слова. Маяковский называл его «Лобачевским слова», а Мандельштам справедливо заметил: «Хлебников возится со словами, как крот, между тем он прорыл в земле ходы для будущего на целое столетие...». В 1913 Хлебников совместно с Крученых выступил с декларацией «Слово как таковое», которая может считаться предтечей позднейших теории Опояза и формализма. Главная мысль декларации «произведение искусства искусство слова». Хлебников решительно разграничивал язык поэзии и язык быта. Через слово, через смысловой «знак» Хлебников пытался построить мифологическое сознание, найти в «самовитом слове» корни мифологических представлений. Так, слово «зиры» значит и звезды, и глаз; слово «зень» и глаз и землю. Поиски новых форм словесного выражения часть его общей концепции, стремление найти новые закономерности в процессе речи, обнаружить сокровенный смысл слова. У Хлебникова в его подходе к слову был ряд различных аспектов: 1) обращение к корню слова и при помощи различных префиксов и суффиксов образование новых слов, напоминающих древнеславянскую речь; 2) «звукопись», в которой слова подбирались по своей эмоциионально-звуковой выразительности. Это приводило к «зауми», то есть к отказу от предметного смысла речи, превращение ее в чисто звуковой ряд; 3) «звездный» или «мировой» язык («азбука ума») попытка создания иероглифического языка понятий. И это удавалось Хлебникову, когда просто языковой эксперимент превращался в факт эстетический. Так было с известнейшим стихотворением «Заклятие смехом», когда из одного
9 9 корня «смех» Хлебников создал целое стихотворение, использовав щедрое богатство суффиксов и префиксов русского языка. О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи! Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно, О, засмейтесь усмеяльно! О, рассмешниц надсмеяльных смех усмейных смехачей!.. Создавая свои неологизмы, Хлебников идет принципиально иным путем, чем, например, И. Северянин. Его неологизмы восходят к русским и славянским корням, образуются при помощи русских же суффиксов: Помирал морень, моримый морицей, Верен в веримое верицы... Подлинный новатор современного стиха, Хлебников смело использует поэтику «сдвига», когда стих затруднен многочисленными ритмическими и метрическими перебоями и сдвигами, а это противостоит как гладкости стиха классической поэзии XIX века, так и безупречной форме поэтов символизма и акмеизма. Вот некоторые примеры: синтаксический сдвиг в поэме, «Вила и леший»: инверсионная расстановка слов: Он покраснел, чуть-чуть рассержен, И покраснел заметно он; И на плечо ее прилег Искавший отдых мотылек; смешение архаизмов, традиционно-поэтических выражений с бытовыми выражениями, что создает гротескный план, комически осмысляемый: Он телом стар, но духом пылок, Как самовар блестит затылок. В статье «Песни 13 весен» Хлебников защищает «погрешности» детских стихов, видя в них проявления подлинной свободы стиха. В послеоктябрьском творчестве «свободный стих» поэта-новатора занял еще большее место («Труба Гуль-муллы», «Настоящее», «Прачка»). Хлебников не был равнодушным созерцателем событий первой мировой войны. В стихотворении «Жены смерти» (1915) нарисован зловещий образ смерти, страшной тенью вставшей над миром. Фантастически-гротескное выражение приобретают события войны в стихотворении» «Мава Галицийская»: мава ведьма «в перчатке из «червей» протягивает свою ладонь «веселым господам», а сама мава становится символом войны: А ты дышала пулями в прохожих. И равнодушно и во сне Они узор мороза на окне! Да эти люди иней только Из пулеметов твоя полька, И из чугунного окурка Твои Чайковский и мазурка... Наиболее полное выражение антивоенные настроения получили в поэме Хлебникова «Война в мышеловке» (1919), составленной из отдельных стихотворений, написанных в Первые строки поэмы Хлебникова напоминают своей масштабностью ораторские выражения Маяковского в его пацифистической поэме «Война и мир»: Был шар земной Прекрасно схвачен лапой сумасшедшего...
10 10 Война это богиня смерти, человечество в военном угаре возвращается к первобытной дикости и жестокости, война безжалостно истребляет целые поколения, несет гибель и разрушения: Правда, что юноши стали дешевле? Дешевле земли, бочки воды и телеги углей? Ты, женщина в белом, косящая стебли, Мышцами смуглая, в работе наглей!.. Однако финал поэмы оптимистичен: Хлебников верит в возрождение человечества: И когда земной шар, выгорев, Станет строже и спросит: кто же я? Мы создадим Слово Полку Игореву, Или же что-нибудь на него похожее... В годы первой империалистической войны Хлебников объявил решительный вызов старому миру «приобретателей». Со своими друзьями и единомышленниками (Н. Асеев, Г. Петников и др.) в декларации, названной «Трубой марсиан», он в 1916 заявил: «Пусть млечный путь расколется на млечный путь изобретателей и млечный путь приобретателей». Хлебников не признавал самой собственнической системы и особенно был непримирим к посягательству на свободу человека. С Октябрьской революции открывается новый этап творчества Хлебникова. В Октябрьской революции Хлебников надеялся увидеть прежде всего перестройку всего мирового порядка, торжество народных чаяний, возмездие старому миру и открывающиеся безбрежные возможности для осуществления нового справедливого и гармонического строя. Он не испугался ни беспощадности самой борьбы, ни выстраданных суровых будней с разрухой, голодом, кровавыми событиями гражданской войны. И он, человек вне быта, оказался под стать времени. Он голодал, ездил в вагонах с сыпнотифозными, бродил по персидскому берегу Каспийского моря, служил сторожем в ТерРОСТА, дружил с матросами и красноармейцами. Для Хлебникова, как и для Маяковского, Каменского, Асеева, не возникал вопрос о том, «принимать» или «не принимать» революцию. В стихотворении «Воля всем» (1918) содержится всеобъемлющий, вселенский призыв к свободе: Вихрем бессмертным, вихрем единым Все за свободой туда! Люди с крылом лебединым Знамя проносят труда....если же боги закованы, Волю дадим и богам... В, в так называемый Харьковский период, Хлебников написал такие произведения, как «Ночь в окопе», «Ладомир», «Три сестры», «Лесная тоска», «Поэт» («Карнавал»), «Царапина по небу», «Азы из узы». Это и произведения о революции, и идиллии «Три сестры», «Лесная тоска», «Поэт» («Карнавал»), проникнутые приятием мира, радостным чувством природы. В «Ночи в окопе» Хлебников размышляет над современностью, над судьбами страны, над лозунгами революции, провозглашенными Лениным. Поэма бессюжетна: это размышления автора и возникающие вперемежку с ними картины: ночь перед боем, безмерная степь, голоса солдат в окопе все это сливается в одном сложном единстве. Поэма полифонична. В авторскую монологическую речь врываются разговоры и обрывки песен солдат, резко контрастирующие с торжественно-эпическим стилем повествования: Семейство каменных пустынниц Просторы поля сторожило. В окопе бывший пехотинец Ругался сам с собой: «Могила! Объявилась эта тетя, Завтра мертвых не сочтете,
11 11 Всех задушит понемножку, Ну, сверну собачью ножку!» Вершиной творчества Хлебникова тех лет является поэма «Ладомир» (1920). Это поэма о путях человечества, о преобразовании свободным человеком не только социального строя, но и самой природы Поэт обращается к историческим истокам революции. Сама революция воспринимается им как очистительная стихия, гроза, неизбежное историческое возмездие всем силам зла и угнетения. Подобное восприятие революции было характерно и для Блока, и для А. Веселого и для Вс. Иванова. Образы зарева, грозы, пламени, пожара проходят через всю поэму: И если в зареве пламен Уж потонул клуб дыма сизого, С рукой в крови взамен знамен Бросай судьбе перчатку вызова. И если меток был костер И взвился парус дыма синего, Шагай в пылающий шатер, Огонь за пазухою вынь его. Пафос поэмы в утверждении справедливости и разумности нового мира. Поэт славит союз рабочих и крестьян:...славься, дружба пшеничного злака В рабочей руке с молотком... Поэма «Ладомир» бессюжетна и «безгеройна». Ее сюжет революция, ее герой народ. Это прославление революции и своеобразная утопическая интерпретация судеб освобожденного человечества, построившего свое будущее на основе науки, постижения математических законов мироздания: Пусть Лобачевского кривые Украсят города Дугою над рабочей выей Всемирного труда... Поэма космична. Этот космический масштаб, выражение вселенского размаха революции был и у поэтов «Кузницы», и у многих поэтов Пролеткульта (Садофьев, Гастев и др.). Маяковский в «Нашем марше» писал: Видите, скушно звезд небу! Без него наши песни вьем. Эй, Большая Медведица! Требуй, Чтоб на небо нас взяли живьем... Космизм поэмы Хлебникова на грани с земным:...и жито сеяла рука, На облаках качался пахарь... Поэма обращена в будущее. Оно представляется поэту как «научно-построенное человечество», космического масштаба дерзания человеческого разума, преобразующие весь земной шар. Здесь и вера в научный прогресс, в развитие и эволюцию мировой материи. И все это сочетается с древними легендами и учениями об одушевлении природы: Я вижу конские свободы И равноправие коров, Былиной снов сольются годы, С глаз человека спал засов... В образе мифологического Ладомира утверждается заветная идея поэта о великой гармонии человека, природы и космоса. Но «Лад мира» не может быть достигнут путем ненависти и насилия. Недостаточны для него и математические «законы времени» для этого нужна душевная сила:
12 12 Черти не мелом, а любовью Того, что будет чертежи. И рок, слетевший к изголовью, Наклонит умный колос ржи... Программным произведением этого периода является поэма «Поэт». Она начинается с описания весеннего карнавала как символа возрождения жизни, ее радостной, буйной плоти, торжества бессмертия «рода человечества»: Иди, весна! Зима, долой! Греми весеннее трубой! И человек иной чем прежде В своей изменчивой одежде, Одетый облаком и наг, Цветами отмечая шаг... Поэма Хлебникова исполнена той же земной, языческой стихии, что и музыка «Весны священной» Стравинского. Поэма Хлебникова это еще одна попытка воссоздать давно ушедший языческий мир, с его стихийной радостью бытия. Это итог размышлений поэта над судьбами поэзии, над разными путями видения мира. В конце 1921 Хлебников создает цикл поэм о революции «Ночь перед Советами», «Горячее поле» («Прачка»), «Настоящее» и «Ночной обыск». В них итог размышлений поэта о путях и судьбах революции. Не будучи сюжетно связаны, эти поэмы в своей совокупности воссоздают широкую картину первых лег революции. В основу поэмы «Ночь перед Советами» положен случай, который рассказан В. Короленко в очерке «В облачный день», показывающем жестокость крепостного права. Старуха-кухарка рассказывает историю крепостного права своей барыне, как приговор прошлому, как неизбежность возмездия за преступления господ: Мы от господ не знали житья! Правду скажу: Когда были господские Были мы ровно не люди, а скотские. Бают, неволю снова Вернуть хотят господа? Барыня, да? Будет беда. Что говорить Больше не будем с барскими свиньями есть из корыт! Хлебников создает и выразительный портрет старой барыни. Воспитанная в Смольном, она во время русско-турецкой войны пошла сестрой милосердия, помогала ссыльным, была даже на нелегальном собрании «Воли народной». Затем «ушла корнями в семью», дети пошли «странные, дикие, безвольные... Художники, писатели, изобретатели». Но в глазах старой крестьянки она прежде всего барыня. В поэмах «Настоящее» и «Горячее поле» нет ни отдельных героев, ни сюжета. Это полифонические, «многоголосые» произведения, где действует масса, слышатся «голоса и песни улицы». Но можно выделить отдельные персонажи Великий князь, Прачка, приобретающие обобщенно-символическое значение. Эти поэмы основаны на резком контрастном противопоставлении роскошной, изнеженной жизни богатых и голодной нищеты, безобразного убожества обитателей городской свалки Горячего поля, ютившихся в дымящихся навозных кучах: Два города, два выстрела, два глаза Они друг друга стерегли... Прием контраста помогает увидеть суть этого противостояния: на одной стороне гордый и изнеженный облик императорского Петербурга: Дворцы замерзли в инее, В лебяжьих покрывалах снега,
13 13 И вся столица светлая огнями, Как светская красавица была Высокомерна и красива... На другой Горячее поле с нищетой, нечеловеческими условиями жизни: Свой городок вы построили В кучах дымящихся калов. Не по-барски вас нежили стены Темных сквозных провалов... В поэме «Настоящее» звучат «голоса и песни улицы» музыка революции, как и у Блока в поэме «Двенадцать». В поэме «Ночной обыск» автор мучительно переживает трагедию матери расстрелянного и его сестры, но как историческую неизбежность представляет экспроприацию уютной барской квартиры, когда грубоватые матросы выбрасывают из нее рояль и мебель. Однако матросы, «убийцы святые», как называет их поэт, тоже наказаны материнским судом мать расстрелянного сына поджигает дом, и отряд моряков погибает. Икона с изображением Христа воплощает в поэме символ жалости и всепрощения, что заслуживают герои этого противостояния. Незадолго до смерти Хлебников создает ряд стихотворений, свидетельствующих о трагическом предчувствии скорого конца и болезненном переживании своего одиночества. Такие стихотворения, как «Я видел юношу пророка...», «Я вышел юношей один...», «Одинокий лицедей», «Всем», во многом отличны от всего творчества Хлебникова. В них он пишет о себе. Это обнаженные искренность и отчаяние. В стихотворении «Одинокий лицедей» Хлебников говорит о своей поэтической и личной судьбе, о трагическом одиночестве: И пока над царским селом Лилось пенье и слезы Ахматовой, Я, моток волшебницы разматывая, Как сонный труп влачился по пустыне, Где умирала невозможность: Усталый лицедей, Шагая напролом... Проповедь поэта оказалась непонятной. Стихотворение завершается страдальческим признанием неудачи, крушения всего дела жизни: И с ужасом Я понял, что я никем невидим: Что нужно сеять очи, Что должен сеятель очей идти... Судьба Хлебникова была трагической. Дело не только в его личной беспомощности и неприспособленности к суровым условиям жизни. Трагичным было столкновение его утопических мечтаний с действительностью, его самоощущение себя как непризнанного пророка. 28 июня 1922 Хлебникова не стало. Он умер, находясь в гостях у друга, почитателя его творчества, П. Митурича, в селе Санталово Новгородской губернии от рецидива малярии, пареза ног и водянки. Похоронен был на погосте в деревне Ручьи Новгородской области. В 1950 прах Хлебникова был перевезен в Москву и захоронен на Новодевичьем кладбище. Своего рода завещанием Хлебникова является его «сверхповесть», «Зангези». В целом это повествование о путях человечества, проповедь учения о «законах времени», «Гаммы Будетлянина». Это понимание реального мира самим автором. Повесть состоит из нескольких «плоскостей», каждая из которых самостоятельное произведение со своим «сюжетом», со своими «частными» сферами авторского сознания. Объединенные вместе, они порождают новый смысл, своего рода глобальное восприятие мира, его космическое осознание, которое так характерно для Хлебникова. В «Зангези»
14 14 объединено все сделанное Хлебниковым на разных этапах его творчества: здесь и «заумь», и «звездный язык», «язык птиц», и передача «голосов улицы». Но в движении человечества сквозь века беспомощно-бесприютным остается сам Зангези, который сравнивается с «бабочкой, залетевшей в комнату человеческой жизни». Его мечта благородна дать свободу людям, богам, животным, даже неживой природе. Его мысль устремлена в космические дали к в то же время глубоко гуманна и человечна. Человек для него венец вселенной, носитель разума. В «Плоскости XVIII» речи Зангези автор пытается обосновать историческую закономерность Октябрьской революции. Перечисляется цепь революционных событий, исторических фактов, предшествовавших Октябрю, Хлебников называет декабристов, польское восстание, избрание Гарфильда президентом Америки, битву при Куликовом поле, Ермака и покорение Сибири, Тимура и Баязета, падение Царьграда и, наконец, падение самодержавия в События, связанные «степенью трех», выстраиваются в определенные ряды соответствий, образуя своего рода мифологическое «чучело мира». Этот «числовой» подход к историческим фактам совмещается с образными, сжатыми характеристиками эпох и событий: 17-й год. Цари отреклись. Кобылица свободы! Дикий скач напролом Площадь с сломанным орлом. Отблеск ножа в ее Темных глазах, Не самодержавию ее удержать. Зангези это сам Хлебников. То же стремление прорваться в глубины истории и космос, та же страстная мечта быть пророком, утверждавшим реальность великой гармонии человек, природа, космос, то же горькое признание своего одиночества и крушения надежд. Зангези человек, бог, разум, соединяющий невозможное с возможным. Понять этот образ значит понять Хлебникова, всемирно известного и одновременно непонятного, жившего на изломе эпох и отчаянно соединявшего распадающийся треугольник «Человек Природа Бог». Поэма «Зангези» это и прорыв в будущее, и философские размышления, и историческая проверка законов времени, и миф о «числовом» «чучеле мира». В этой слитности и универсальность ее поэтического своеобразия. Сознание необходимости коренной перестройки мира особенно ощутимо в замысле всей поэмы: Если в пальцах запрятался нож, А зрачки открывали настежью месть, Это время завыло: даешь, А судьба отвечала послушная: есть. В «Зангези» Хлебников включил поэму «Горе и Смех», написанную в июне Созданные в ней карнавальные маски напоминают аллегорические персонажи средневековых мистерий. Горе и Смех олицетворяют два начала человеческого бытия, внешне противоположные, но внутренне взаимосвязанные. В монологе Смеха говорится: Я смех, я громоотвод От мирового гнева. Ты водоем для звездных вод, Ты мировой печали дева. Это противопоставление сказывается в строе поэмы, то трагически-гротескной, когда речь идет о Горе, то шутовской, когда выступает Смех:...Колени мирового горя Руками обнимая, плачешь, А я с ним подерусь, поспорю И ловко одурачу.
15 15 На всем протяжении поэмы возникает образ пророка Зангези житейски беспомощного, не понятого своими современниками, тщетно взывающего к будущему. Его проповедь все время прерывается назойливо-ироническими выкриками обывательской толпы «учеников»: «Зангези! Что-нибудь земное! Довольно неба! Грянь камаринскую! Мыслитель, скажи что-нибудь веселенькое! Толпа хохочет весело. Что поделаешь время послеобеденное». Однако Зангези уверен в своем признании в будущем: Глупоствоварь, я пою и безумствую! Я скачу и пляшу на утесе. Когда пою, мне звезды хлопают в ладоши. Сложность и трагическая противоречивость образа Зангези в его внутренней двойственности. То это пророк-провидец, принесший человечеству новое зрение, путь к овладению законами космоса и истории, то это непонятный, беспомощный, по-детски наивный и глубоко ранимый человек: Мне, бабочке, залетевшей В комнату человеческой жизни, Оставить почерк моей пыли По суровым окнам, подписью узника. На строгих стеклах рока... Сложен и финал поэмы. Поэт-пророк разуверивается в возможности осуществить свое призвание. Размолвка поэта с «толпой», его не понимающей и не приемлющей, приобретает все более трагический характер и завершается горьким финалом самоубийством, поводом для которого было «уничтожение рукописей» его произведений. Однако заключительная реплика поэмы проникнута оптимизмом: Зангези жив, Это была неумная шутка... Так горестный быт, смерть Зангези-человека побеждены торжеством Зангези-поэта. Осень год... Несколько дней подряд сцена московского театра «Современник» была отдана мало известному «Чет-нечет-театру», выступающему под прикрытием Дягилевъ-центра. Играли Хлебникова «Зангези». Стабильность и лад сменяются хаосом событий (в мире, душе) Но человеку (миру) свойственно обретать покой. Хлебников идеалист, чудак, сумасшедший? Он вводит свое ощущение бытия Ладомир (гармония). Поэма «Зангези» появилась на свет в начале загадочного Из страны «боги улетели, испуганные мощью наших голосов. К худу или добру?» Через несколько месяцев Хлебникова не стало. К годовщине смерти появилась первая постановка «Зангези» в петроградском Музее художественной культуры. Вторая известная постановка осуществляется в Лос-Анджелесе, в Третья постановка Москва, Хлебников писал: «Мы начинаем понимать земной шар как большую площадь для зрителей, длинные ряды стульев, где под разрезанной трепещущей занавесью неба происходит вечная игра числа для себя». Перед полупустыми рядами зрительного зала игра, в которой актеры дотягиваются до Хлебникова. Зангези умирает и возвращается: «Я умер и засмеялся». В ряду Гете Ницше Флобер. Хлебникова называют последним. Он замкнул круг людей, мысливших мир, как самих себя, себя как целый мир...
