«беатриче. Стихотворение гумилёва н
Николай ГумилевБЕАТРИЧЕМузы, рыдать перестаньте,
Грусть вашу в песнях излейте,
Спойте мне песню о Данте
Или сыграйте на флейте.
Странная белая роза
В тихой вечерней прохладе...
Что это? Снова угроза
Или мольба о пощаде?
Жил беспокойный художник.
В мире лукавых обличий -
Грешник, развратник, безбожник,
Но он любил Беатриче.
Тайные думы поэта
В сердце его прихотливом
Стали потоками света,
Стали шумящим приливом.
Музы, в сонете-брильянте
Странную тайну Отметьте,
Спойте мне песню о Данте
И Габриеле Россетти.
Данте Габриэль Россетти
DANTIS TENEBRÆ.
(Памяти моего отца*)
*Габриэля Россетти.
О, да, ты знал под куполом святымДобавив к своему* мне имя Данте,
Что Беатриче, силой небом данной
Обрящет власть над отпрыском твоим,
В покровах черной магии долин
Одна мне доля - век бродить усталым,
Ведет поэта след к чертогам дальним,
Где задрожит живых напевов гимн
Фонтаном мудрости? Земли холмы,
Что взгляду моему окрест предстали,
Одним в закате с тучей пьедесталом
Куда взойду. Где мысли непорочны:
Здесь день сияет над лицом моим,
А ты, отец, склонись пред властью ночи.
Dante Gabriel Rossetti
DANTIS TENEBRÆ.
(In Memory of my Father.)
And didst thou know indeed, when at the font
Together with thy name thou gav"st me his,
That also on thy son must Beatrice
Decline her eyes according to her wont,
Accepting me to be of those that haunt
The vale of magical dark mysteries
Where to the hills her poet"s foot-track lies
And wisdom"s living fountain to his chaunt
Trembles in music? This is that steep land
Where he that holds his journey stands at gaze
Tow"rd sunset, when the clouds like a new height
Seem piled to climb. These things I understand:
For here, where day still soothes my lifted face,
On thy bowed head, my father, fell the night.
Вот. Пожалуй, последний абзац Гумилевского стиха это полностью раскрывает. Но и это еще не все. Есть еще предпоследний абзац. В нем, помимо потоков света, упоминается шумящий прилив, которого на картине явно нет. Подумав, что, возможно, речь идет о другой картине с Беатриче, я пересмотрел все - нигде нет никаких приливов. Тогда меня насторожило слово "поэт". Возможно речь идет еще о каком-то стихе. Перелопачивать все шедевры Россетти, чтобы понять о каком именно достаточно сложно. К счастью, помогли критики. В комментариях к Beata Beatrix говорится, что эта картина чаще всего у современников (к которым Гумилев, с некоторой натяжкой, в общем-то, относится) ассоциируется со сборником сонетов "House of Life" (на момент первого издания этого сборника, Гумилеву было 16, причем с изданием сборника связана та самая романтическая и немного жутковатая , о которой я уже писал, и которая на 16-летнего юношу почти наверняка должна была произвести впечатление). Ага. А в сборнике есть сонет с многообещающим названием "Портрет". Ну и... Есть там и потоки света и шум прибоя, причем находит их Данте Россетти в самом лице на картине, и сомнений, что речь идет о той же самой картине действительно нет (переведу потом). В общем вот. Теперь все на своих местах. Сочтем фавнов в начале декоративным элементом и будем считать, что один стих Гумилева с помощью одной картины и двух стихов Россетти прочитан.
SONNET IX.
THE PORTRAIT.
O Lord of all compassionate control,
O Love! let this my lady"s picture glow
Under my hand to praise her name, and show
Even of her inner self the perfect whole:
That he who seeks her beauty"s furthest goal,
Beyond the light that the sweet glances throw
And refluent wave of the sweet smile, may know
The very sky and sea-line of her soul.
Lo! it is done. Above the long lithe throat
The mouth"s mould testifies of voice and kiss,
The shadowed eyes remember and foresee.
Her face is made her shrine. Let all men note
That in all years (O Love, thy gift is this!)
They that would look on her must come to me.
Но и это еще не все. Это первый из стихов в цикле Беатриче. Анна Ахматова датирует этот стих 1906м годом, в то время как остальные три датируются ей 1907м. Она связывает этот стих с ее перым письмом к Гумилеву в Париж, а остальные - с посещением им Италии. И, скорее всего, ошибается. Дело в том, что в 1906м году и именно в Италии племянницей Данте Габриэля Россети, Еленой Россетти Ангели, впервые за весьма приличный срок был выпущен альбом работ "Dante Gabriele Rossetti con 107 Illustrazioni" с работами Россетти. Скорее всего, именно этот альбом и стал причиной первого стиха и всего цикла и именно в 1907м году в Италии, а не в 1906м году в Париже.
"БЕАТРИЧЕ"
Музы, рыдать перестаньте,
Грусть вашу в песнях излейте,
Спойте мне песню о Данте
Музыки нет в вашем кличе!
Знаете ль вы, что недавно
Бросила рай Беатриче,
Странная белая роза
В тихой вечерней прохладе...
Что это? Снова угроза
Или мольба о пощаде?
Жил беспокойный художник.
В мире лукавых обличий -
Грешник, развратник, безбожник,
Но он любил Беатриче.
Тайные думы поэта
В сердце его прихотливом
Стали потоками света,
Стали шумящим приливом.
Музы, в сонете-брильянте
Странную тайну Отметьте,
Спойте мне песню о Данте
И Габриеле Россетти.
В моих садах - цветы, в твоих - печаль.
Приди ко мне, прекрасною печалью
Заворожи, как дымчатой вуалью,
Моих садов мучительную даль.
Ты - лепесток иранских белых роз,
Войди сюда, в сады моих томлений,
Чтоб не было порывистых движений,
Чтоб музыка была пластичных поз,
Чтоб пронеслось с уступа на уступ
Задумчивое имя Беатриче
И чтоб не хор мэнад, а хор девичий
Пел красоту твоих печальных губ.
Пощади, не довольно ли жалящей боли,
Темной пытки отчаянья, пытки стыда!
Я оставил соблазн роковых своеволий,
Усмиренный, покорный, я твой навсегда.
Слишком долго мы были затеряны в безднах,
Волны-звери, подняв свой мерцающий горб,
Нас крутили и били в объятьях железных
И бросали на скалы, где пряталась скорбь.
Но теперь, словно белые кони от битвы,
Улетают клочки грозовых облаков.
Если хочешь, мы выйдем для общей молитвы
На хрустящий песок золотых островов.
Я не буду тебя проклинать,
Я печален печалью разлуки,
Но хочу и теперь целовать
Я твои уводящие руки.
Все свершилось, о чем я мечтал
Еще мальчиком странно-влюбленным,
Я увидел блестящий кинжал
В этих милых руках обнаженным.
Ты подаришь мне смертную дрожь,
А не бледную дрожь сладострастья,
И меня навсегда уведешь
К островам совершенного счастья.
Беатриче
Музы, рыдать перестаньте,
Спойте мне песню о Данте
Или сыграйте на флейте.
Странная белая роза
В тихой вечерней прохладе…
Что это? Снова угроза
Или мольба о пощаде?
Жил беспокойный художник.
В мире лукавых обличий -
Но он любил Беатриче.
Тайные думы поэта
В сердце его прихотливом
Стали потоками света,
Стали шумящим приливом.
Музы, в сонете-брильянте
Странную тайну отметьте,
Спойте мне песню о Данте
И Габриеле Россетти.
Моих садов мучительную даль.
Задумчивое имя Беатриче
Я не буду тебя проклинать,
Я печален печалью разлуки,
Но хочу и теперь целовать
Я твои уводящие руки.
Я увидел блестящий кинжал
И меня навсегда уведешь
Музы, рыдать перестаньте,
Грусть вашу в песне излейте,
Спойте мне песню о Данте
Или сыграйте на флейте.
Странная белая роза
В тихой вечерней прохладе…
Что это? Снова угроза
Или мольба о пощаде?
Жил беспокойный художник.
В мире лукавых обличий -
Грешник, развратник, безбожник,
Но он любил Беатриче.
Тайные думы поэта
В сердце его прихотливом
Стали потоками света,
Стали шумящим приливом.
Музы, в сонете-брильянте
Странную тайну отметьте,
Спойте мне песню о Данте
И Габриеле Россетти.
В моих садах цветы, в твоих – печаль,
Приди ко мне, красивою печалью
Заворожи, как дымчатой вуалью,
Моих садов мучительную даль.
Ты – лепесток иранских белых роз,
Войди сюда, в сады моих томлений,
Чтоб не было порывистых движений,
Чтоб музыка была пластичных поз.
Чтоб пронеслось с уступа на уступ
Задумчивое имя Беатриче
И чтоб не хор менад, а хор девичий
Пел красоту твоих печальных губ.
Пощади, не довольно ли жалящей боли,
Темной пытки отчаянья, пытки стыда!
Я оставил соблазн роковых своеволий,
Усмиренный, покорный, я твой навсегда.
Слишком долго мы были затеряны в безднах,
Волны-звери, подняв свой мерцающий горб,
Нас крутили и били в объятьях железных
И бросали на скалы, где пряталась скорбь.
Но теперь, словно белые кони от битвы,
Улетают клочки грозовых облаков,
Если хочешь, мы выйдем для общей молитвы
На хрустящий песок золотых островов.
Я не буду тебя проклинать,
Я печален печалью разлуки,
Но хочу и теперь целовать
Я твои уводящие руки.
Все свершилось, о чем я мечтал
Еще мальчиком странно-влюбленным,
Я увидел блестящий кинжал
В этих милых руках обнаженным.
Ты подаришь мне смертную дрожь,
А не бледную дрожь сладострастья,
И меня навсегда уведешь
К островам совершенного счастья.
Солнце свирепое, солнце грозящее,
Бога, в пространствах идущего,
Лицо сумасшедшее,
Солнце, сожги настоящее
Во имя грядущего,
Но помилуй прошедшее!
Рыцарь с цепью
Слышу гул и завыванье призывающих рогов,
И я снова конквистадор, покоритель городов.
Словно раб, я был закован, жил, униженный, в плену
И забыл, неблагодарный, про могучую весну.
А она пришла, ступая над рубинами цветов,
И, ревнивая, разбила сталь мучительных оков.
Я опять иду по скалам, пью студеные струи,
Под дыханьем океана раны зажили мои.
Но, вступая, обновленный, в неизвестную страну,
Ничего я не забуду, ничего не прокляну.
И чтоб помнить каждый подвиг, и возвышенность, и степь,
Я к серебряному шлему прикую стальную цепь.
И.В. Анненской
Солнце скрылось на западе
За полями обетованными,
И стали тихие заводи
Синими и благоуханными.
Сонно дрогнул камыш,
Пролетела летучая мышь.
Рыба плеснулась в омут…
…И направились к дому те,
У кого есть дом
С голубыми ставнями,
С креслами давними
И круглым чайным столом.
Я один остался на воздухе
Смотреть на сонную заводь,
Где днем так отрадно плавать,
А вечером плакать,
Потому что я люблю тебя, Господи.
Андрогин
Подруга, я вижу, ты жертвуешь много,
Ты в жертву приносишь себя самое,
Ты тело даешь для Великого Бога,
Изысканно-нежное тело свое.
Спеши же, подруга! Как духи нагими,
Должны мы исполнить старинный обет,
Шепнуть, задыхаясь, забытое Имя
И, вздрогнув, услышать желанный ответ.
Я вижу, ты медлишь, смущаешься…
Что же?! Пусть двое погибнут, чтоб ожил один,
Чтоб странный и светлый с безумного ложа,
Как феникс из пламени, встал Андрогин.
И воздух как роза, и мы как виденья,
То близок к отчизне своей пилигрим…
И верь! Не коснется до нас наслажденье
Бичом оскорбительно-жгучим своим.
Утро девушки
Сон меня сегодня не разнежил,
Я проснулась рано поутру
И пошла, вдыхая воздух свежий,
Посмотреть ручного кенгуру.
Он срывал пучки смолистых игол,
Глупый, для чего-то их жевал
И смешно, смешно ко мне запрыгал
И еще смешнее закричал.
У него так неуклюжи ласки,
Но и я люблю ласкать его,
Чтоб его коричневые глазки
Мигом осветило торжество.
А потом, охвачена истомой,
Я мечтать уселась на скамью.
Что ж нейдет он, дальний, незнакомый,
Тот один, которого люблю!
Мысли так отчетливо ложатся,
Словно тени листьев поутру.
Я хочу к кому-нибудь ласкаться,
Как ко мне ласкался кенгуру.
Ты помнишь дворец великанов,
В бассейне серебряных рыб,
Аллеи высоких платанов
И башни из каменных глыб?
Как конь золотистый у башен,
Играя, вставал на дыбы
И белый чепрак был украшен
Узорами тонкой резьбы?
Ты помнишь, у облачных впадин
С тобою нашли мы карниз,
Где звезды, как горсть виноградин,
Стремительно падали вниз?
Теперь, о скажи, не бледнея,
Теперь мы с тобою не те,
Быть может, сильней и смелее,
Но только чужие мечте.
У нас, как точёные, руки,
Красивы у нас имена,
Но мертвой, томительной скуке
Душа навсегда отдана.
И мы до сих пор не забыли,
Хоть нам и дано забывать,
То время, когда мы любили,
Когда мы умели летать.
Н.Л. Сверчкову
В красном фраке с галунами,
Надушенный, встал маэстро,
Он рассыпал перед нами
Звуки легкие оркестра.
Звуки мчались и кричали,
Как виденья, как гиганты,
И метались в гулкой зале,
И роняли бриллианты.
К золотым сбегали рыбкам,
Что плескались там, в бассейне,
И по девичьим улыбкам
Плыли тише и лилейней.
Созидали башни храмам
Голубеющего рая
И ласкали плечи дамам,
Улыбаясь и играя.
А потом с веселой дрожью,
Закрутившись вкруг оркестра,
Тихо падали к подножью
Надушенного маэстро.
Он идет путем жемчужным
По садам береговым.
Люди заняты ненужным,
Люди заняты земным.
«Здравствуй, пастырь! Рыбарь, здравствуй!
Вас зову я навсегда,
Чтоб блюсти иную паству
И иные невода.
Лучше ль рыбы или овцы
Человеческой души?
Вы, небесные торговцы,
Не считайте барыши.
Ведь не домик в Галилее
Вам награда за труды, -
Светлый рай, что розовее
Самой розовой звезды.
Солнце близится к притину,
Слышно веянье конца,
Но отрадно будет Сыну
В Доме Нежного Отца».
Не томит, не мучит выбор,
Что пленительней чудес?!
И идут пастух и рыбарь
За искателем небес.
Сказочное
Ярче золота вспыхнули дни,
И бежала медведица-ночь,
Догони ее, князь, догони,
Зааркань и к седлу приторочь.
Через лес, через ров, через гать
Устремилась она к колдуну,
Чтоб с недобрым гадать, волховать
И губить молодую весну.
Догони ее, князь, догони,
Не жалей дорогого коня,
Посмотри, усмехаются пни,
В темных дуплах мерцанье огня.
Зааркань и к седлу приторочь,
А потом в голубом терему
Укажи на медведицу-ночь
Богатырскому псу своему.
Мертвой хваткой вцепляется пес,
Он отважен, силен и хитер,
Он звериную злобу донес
К колдунам с незапамятных пор.
<И> великая Радость, смеясь,
На узорное ступит крыльцо,
Тихо молвит: «Люблю тебя, князь,
Для тебя я открыла лицо».
